– Трофей мой. Я первый нашел, – не согласился Ниточкин. Он снял с шеи свой шарф, дал мне, а тем, что нашел, обмотал свою шею.
– Ну, вот вам третье доказательство, что ведем мы поиски правильно, – сказал я.
Находки подогревали азарт, и теперь все старались идти первыми. Шли медленно, с еще большим вниманием разглядывая местность.
Я по-прежнему шел последним, следил, чтобы никто не отстал, помогал, если у кого-нибудь разлаживалась лыжная амуниция. Видел, что все притомились и, конечно, проголодались. Ни один из них не захватил с собой даже бутерброда. Ниточкин, как мне показалось, устал больше всех, теперь он тянулся в хвосте цепочки, передо мною.
Спустились в низину, зажатую между двух сопок. Бок одной сопки, обращенный к нам, был обрывистый, будто обрубленный. Под этой сопкой темнел круглый вход в пещеру. На фоне белого снега пещера зияла таинственно и страшновато. Черный круг одновременно отпугивал и притягивал к себе. Лыжный след вел прямо в пещеру. Цепочка остановилась.
– Ну, что там? – спросил я, подходя к передним.
– Пещера, – ответила Вера, посмотрев на меня продолжительным, испытующим взглядом.
Остальные стояли притихнув, вглядываясь в черное отверстие у подножия скалы. Я тоже пристально смотрел туда же.
Вера вышла вперед. Постояла немного, оглянулась назад, блеснув стеклами очков. Круглое раскрасневшееся лицо ее не обнаруживало ни тревоги, ни страха. Вначале тихонько, а потом решительно пошла дальше. Вот ей осталось до пещеры двадцать, десять метров… Она присела, ударила палками в снег, гикнула пронзительным охотничьим криком и скользнула в черную дыру, как в бездну… Минута, две, три, а из пещеры ни звука.
– Вера! – закричали девочки.
Молчание. Все обернулись ко мне – ждали моей команды.
– Ве-ра! – крикнул я.
– Пистолет достаньте, – дернул меня за локоть Петя Ниточкин. Шапку с «крабом» он надвинул почти на уши.
Ниточкин первый не выдержал этой тягучей растерянности. Втянув голову в плечи, передернув раза два лопатками, будто собирался броситься в ледяную воду, он поехал к пещере. Отверстие скалы, подобно раскрытой китовой пасти, проглотило и его. Он исчез, не отозвавшись ни единым звуком.
Мы замерли.
– Они провалились! Чего стоите?! – крикнул кто-то.
Все сорвались с места. Всем скопом, точно в атаку, мы бросились в пещеру, столпились у входа. Я проник в пещеру почти последним. Когда глаза привыкли к темноте, разглядел, что пещера не длинная – узкий вход в нее сразу же расширялся в просторное полукруглое помещение. В стенах его темнели, как ниши, углубления. У одной такой ниши, прислонив к стене лыжи, сидели на корточках Вера и Ниточкин и разглядывали какие-то пачки без этикеток, банки.
– Тушенка! Гороховый концентрат! Печенье! – вскрикивала Вера и поднимала над головой то пачку, то банку.
Все приблизились к Вере и Ниточкину, разглядывали находку.
– Это припасы того самого, – заключил Ниточкин.
– А рацию не нашли? – спросил кто-то,
– Нет, – разочарованно вздохнул Ниточкин.
Вера подбросила вверх банку и сказала:
– Тушеночка. Вкусная.
Она так аппетитно произнесла последнее слово, что и я и все почувствовали, как засосало под ложечкой. Время обеда уже прошло.
– Очень кстати, – обрадовался я. – Сейчас мы пообедаем.
Я развязал свой рюкзак, достал оттуда рыбачий котелок, несколько алюминиевых матросских мисок, ложки, пачку сухарей и распорядился собрать хворост и развести костер. Сам тоже вылез из пещеры и начал обдирать с полузасыпанной березы кору на растопку. Вскоре на расчищенном от снега плоском камне запылал костер. Натопили в котелке снега, когда вода вскипела, всыпали туда гороховый концентрат, выложили из двух банок свиную тушенку…
Приближался вечер. Малиновый круг солнца точно сплющился, влезая в белое крыло облака, застывшее птицей над самой тундрой. Снег уже не искрился тем звонким серебряным светом, как до этого, а розовел мягко, будто его осветили фонарями с красными стеклами. Стояла такая тишина, что дымок от костра тянулся, ни разу не качнувшись.
Мы пошли к морю. Оно было от нас уже недалеко. Мы слышали сирены кораблей и музыку корабельных динамиков.
Темнело быстро. Солнце спряталось в снег, но тут же из-за дальней сопки выползла луна, полная, серебристо-пятнистая, будто живая, казалось, восседает она, важная, величественная, и наблюдает за нами, землянами. Лунный свет, отражаясь на белом снежном покрове, делал вечер матово-светлым. Чуть-чуть примораживало. Чистый, неподвижный воздух волнующе-радостно взбадривал, глубоко проникая в наши груди.
Подойдя к морю, мы остановились. Оно дышало тихонько, скрытно, точно засыпало. Всплески его мягко хлюпали о камни, а вода, сползая с них, горела расплавленным серебром.
У берега единственная лыжня, по которой мы шли весь день, потерялась. Тут побывали сотни горожан, проложили две хорошо утоптанные лыжни. Но я заметил, что мои пионеры нисколько не огорчились. Никто из них не порывался искать потерянный след. Даже Ниточкин. Прищуривая то один, то другой глаз, он целился лыжной палкой в полную луну. Спокойно стояла Вера. После многокилометровой прогулки все устали.
Я сказал, чтобы шли дальше.
В этот момент на снегу затрепетали и заскользили красноватые круги. Я вначале подумал, что откуда-то провели прожектором. Но свет шел с неба, где рождалось северное сияние.
Над тундрой и морем нависла широкая трепетная полоса света, с розовыми и зелеными мигающими черточками. Черточки эти как бы раскалялись, наливались яркостью, потом вспыхивали, увеличивались в размерах и сливались своими разноцветными краями. Спустя некоторое время по всему небу полыхало и сверкало всеми цветами радуги удивительное зарево. Оно ни на секунду не оставалось в покое – трепетало, дрожало, смещалось в стороны, закручивалось из конца в конец спиралью, а в середине зарева кипели и бурлили световые красно-синие вихри. Вся эта подвижная мешанина красок, на несколько мгновений сосредоточившись в северной части неба, тут же перекатывалась в самый его зенит, а оттуда постепенно стекала на юг…
Вдруг буйство света и красок приутихло, небо становилось спокойным, и я подумал, что сияние уже кончается, как снова все замигало. Широкая полоса раскололась пополам, потом каждая еще пополам… Шесть, восемь муаровых лент с поперечными рубиновыми черточками затрепыхались на небе. Множество огненных стрел – красных, зеленых, синих, желтых – начало отскакивать от этих лент в стороны и вонзаться в промерзлое до твердости полярное небо, сгорать, а вслед за ними вылетали, будто пущенные невидимыми лучниками, новые стрелы… Отсветы всех цветов и оттенков, какие только существуют на свете, трепетали и на снегу. Казалось, что оттуда, из космического холода, сорвалась радуга и разбилась, рассыпав на землю свои осколки…
Сияние давно окончилось, а я, точно очарованный, все смотрел на небо. Подняв головы, стояли и мои пионеры. Молча мы направились в город. По дороге я признался, что северное сияние увидел впервые. Вера сказала, что она уже видела это чудо в прошлом году. Большинство же пионеров, в том числе и Ниточкин, ни разу не были свидетелями этой оргии света и красок.
«Вот и хорошо, – радовался я. – Поход им, стало быть, запомнится».
В городе, когда все уже разошлись по домам, ко мне приблизился Ниточкин и молча, чтобы никто не заметил, отдал мне найденный в тундре шарф.
– Возьмите свой, а мой отдайте, – сказал он и потряс на прощание руку. – Спасибо вам, Александр Степанович, за северное сияние и за… обед. За все спасибо.
Мы обменялись шарфами, и Ниточкин повернул в свой двор. Вера проводила меня в гостиницу. В вестибюле я спросил ее:
– Ну как, поход понравился отряду?
– Конечно, – засмеялась она. – Здорово, Александр Степанович, вы с этим шпионом придумали.
Я понял, что и Вера обо всем догадалась.
– У нас была цель и тайна. Она и вела всех.
– Ниточкин вас разоблачил в пещере. Пачки были завернуты в газету, на которой фамилия ваша написана…
– Ну? – удивился я.
– Но никому не сказал. Когда ж это вы нам трассу проложили?
– В субботу вечером.
– И шарф потеряли. Пленку и обрывки газеты раз бросали, запас в пещере оставили… – Вера, откинув назад голову, засмеялась.
– Вера, значит, вожатым могу быть?
– Можете. Придумайте еще что-нибудь интересное, с тайной.
– Вместе придумаем.
Мы попрощались. Я пришел в свою комнату, поужинал и сразу лег спать. Долго не мог уснуть. Стояли перед глазами небо в многоцветном зареве, огненные стрелы, пущенные невидимыми лучниками, и трепет радуги на вечернем снегу.
БОЕВАЯ ТРЕВОГА
Февраль стоял сырой, с частыми оттепелями, дули западные нехолодные ветры, снег сыпал чуть ли не каждую ночь, но долго не залеживался. Его тут же начинали соскребать с асфальта, грузить на автомашины и вывозить за город. А тот, что оставался в городе, превращался под ногами людей и колесами машин в грязное месиво и стекал водой. Городской зиме, чтобы быть зимой, не хватало какого-нибудь градуса или даже полградуса холода. Не держался снег долго и на деревьях, осыпался, как песок, потому что земля под деревьями дрожит от машин и трамваев. И воздух в городе был не прозрачным, как в поле, пахло дымом.
