— Прекрасно.
Черная вода, которую от ищущего взгляда отделяют добрых двадцать футов, блестит на свету, как кротовый мех. От нее исходит странный запах — смесь бензина и соли. Такой запах висит облаком над реками во время отлива. Вот только эта вода никуда не движется. Она мертва.
И вдруг — какой-то шум сверху. Там живут создания, привыкшие парить в воздухе. Не то птицы, не то летучие мыши, не то еще кто — сразу не поймешь. В воду падает камень, а может, обломок кирпича. Он не просто булькает — скорее погружается со звуком бьющегося стекла; звук настолько резко вспарывает абсолютную тишину, что воздух, кажется, еще какое-то время дрожит. И снова тихо.
Пока человек в черном занимается своим делом, запахи становятся острее. Запахи человеческого тела, уличных наркотиков, парафина — вернее, не запахи, а их тени. Эхо. Сюда уже много лет не ступала нога человека. Много лет никто, наверное, и не вспоминал, что когда-то здесь жили люди.
И все же здесь, под этим каменным куполом, сохранились следы чьего-то пребывания: подсвечник с куцым огарком, небольшая перевернутая печурка, работающая на сжиженном бутане. Люди обустраивали тут себе жилища из картонных коробок, старых занавесок и предмета, похожего на больничную ширму. Они делили это гигантское пространство между собой, обозначали границы своих владений, возводили стены. Эти сооружения почти целиком сохранились. В вытянутом недостроенном коридоре смогут спрятаться человек двенадцать, если не больше.
Потрепанный отрез полиэтилена шелестит, подхваченный внезапным порывом ветра, и шелест его напоминает хруст костей. За этим отрезом полиэтилена есть проход. Человек в черном отодвигает его, делает шаг.
Здесь уже теснее, но так же холодно, влажно и темно. На полу лежит матрас, а рядом даже стоит старый складной стул.
— Прекрасно, — снова шепчет человек. И еще тише продолжает: — Лэйси, а вот и я.
11
Мы с Роной проговорили больше часа. Когда нам надоело глазеть на реку, мы прошлись вдоль берега. У моста снова развернулись и примкнули к толпе туристов, которые любовались черно-белым круглым зданием театра, на удивление, кстати, маленьким. Все, что она мне рассказала, было не для протокола: она не была готова подавать иск, просто хотела выговориться. Из тех двоих, что пришли потом, один был старше, лет семнадцати, второй — примерно ее ровесник. Они впятером раздели ее догола, и двое новоприбывших по очереди ее изнасиловали. Затем поставили на колени и принудили к оральному сексу. Это, она сказала, называется «шеренга». По окончании «шеренги» старший уложил ее плашмя на кровать и изнасиловал анально. И только тогда, заметив, как сильно идет кровь, девушку оставили в покое. Когда она чуть ли не на четвереньках выползала из квартиры, Майлз догнал ее и дал денег на автобус.
Мы обе понимали, что это дело никогда не дойдет до суда. Многие знакомые Роны через это прошли, и она прекрасно знала, как будут развиваться события. Если она напишет заявление, парни будут все отрицать или скажут, что занимались с ней сексом по обоюдному согласию. Тот факт, что она предварительно вступала в половой контакт с одним из них и добровольно пришла к нему домой, вменят ей в вину. Все парни надевали презервативы, что, опять же, говорит о каком-никаком согласии с ее стороны. Даже если обвинение выдвинут официально, их как малолетних отпустят под залог. Они снова окажутся там, в своем районе. У них непременно найдутся друзья, которые будут только рады запугать потенциальных свидетелей. Для Роны огласка означала опасность.
Когда она договорила, сложно было сказать, кто из нас двоих больше устал.
— Как я могу тебе помочь, Рона? — спросила я. — Я понимаю, что ты сейчас не хочешь связываться с полицией, но, может, тебе все-таки нужна помощь? Например, медицинская? Если хочешь, я могу сводить тебя к психологу.
Она покачала головой.
— А вы, это… защитить сможете?
— Защитить? — удивилась я. — Кого, тебя?
— Нет. Просто по школе ходят слухи. Девчонки говорят, что они на Тию глаз положили.
— Тию?
— Это мою сестру так зовут. Говорят, что Майлз со своими дружками хотят в следующий раз сделать такое с Тией. — Она замолчала, и мне впервые за время нашего общения показалось, что она готова расплакаться. — Мисс Флинт, помогите, пожалуйста. Ей всего двенадцать.
12
Попрощавшись с Роной, я пошла пешком обратно в участок. В сложившейся ситуации я была так же беспомощна, как и сама Рона.
По официальной версии, Скотланд-Ярд относится к сексуальному насилию чрезвычайно серьезно. Пресс-секретари разглагольствуют о том, сколько миллионов из карманов налогоплательщиков ушло на формирование «сапфировых отрядов». Но на самом деле отряды эти пока что не справляются со своей работой. Девушки и женщины Лондона по-прежнему беззащитны, потому что люди, которые должны решать эту проблему, элементарно не понимают ее сути.
Об этом не принято писать в отчетах и даже в газетах, но групповые изнасилования в черных районах носят характер эпидемии. Да, людям неприятно это слышать, но число официально задокументированных случаев не смогут объяснить никакие демографические выкладки.
Сами девушки искренне верят, что бороться с этим бесполезно. Они живут в страхе, но ничего не могут поделать: знают, что никто им не поможет — ни полиция, ни соседи, ни даже родители.
Как же смогу помочь им я? Ответа на этот вопрос я не знала. Пока что.
На выходных в полиции работает только основной состав, и я надеялась, что в кабинете будет пусто. Но не тут-то было: детектив-констебль Пит Стеннинг приветствовал меня из-за стола самой нахальной из своих ухмылок. Мы год с лишним проработали бок о бок, пока он не получил диплом и не был принят на службу в ОБОТП в Льюисхэме. Другом я бы его не назвала — я вообще не завожу друзей на работе, — но в приятельских отношениях мы состоим. Обычно я радовалась нашим встречам, но что-то подсказывало мне, что этот визит был не из дружеских.
— Я уже тебя обыскался, — сказал он. — Тебя вызывают в Льюисхэм.
— Жертву уже опознали? — спросила я, когда Стеннинг отъехал от участка.
— Мне строго-настрого запретили обсуждать с тобой подробности этого дела, — ответил он через плечо. — Детектив-инспектор Джосбери не поленился десять раз напомнить мне, что ты свидетельница, а не следователь.
Вполне логично. Никаких, казалось бы, причин для злости. Вот только детектив-инспектор Джосбери нравился мне все меньше и меньше.
— Значит, он никуда пока не делся, — вздохнула я разочарованно. Возможно, проблема была в том, что и я все меньше и меньше нравилась детективу-инспектору Джосбери.
Стеннинг, должно быть, расслышал что-то в моей интонации: я заметила, как он украдкой улыбнулся.
— Помнишь наркоторговцев, которых поймали пару недель назад? — спросил он.
Я помнила. Полиция задержала партию героина на шестнадцать миллионов фунтов и арестовала с десяток причастных. Трое оказались крупными игроками.
— Он полгода вел это дело, — сказал Стеннинг. — А до того почти год внедрялся в организацию. Чуть не погиб при задержании.
Слава богу, подумала я, что пронесло.
— Так что же, кто она такая, эта женщина?
Стеннинг продолжал улыбаться.
— Перефразируй. Рот. Замке. Меня. У. На.
— Пожалуйста, не заставляй меня ждать газетных статей, — попросила я.
— Мне велели отвезти тебя, а потом возвращаться в тот дом и начинать опрос жильцов. На это может уйти несколько дней.
Стеннинг пытался притвориться, будто ему скучно, но у него не получалось. На самом деле он сгорал от нетерпения. Скорей бы уже довезти меня и ринуться в бой. Даже в черте города не каждый день доводилось расследовать настоящее убийство.
— Вскрытие уже сделали? — Попытка не пытка, решила я.
Стеннинг умел включать и выключать свою ухмылку, как лампу.
