Он стоял по колено в воде. Слышал, как кто-то нечеловечески высоким голосом кричит, взывая о помощи. Вертолета было почти не видно. И с вертолета его тоже не могли увидеть. Он побежал по ледяной воде, увязая в песке, обогнул еще один песчаный нанос – ради Бога, никаких следов! – держась края воды, тяжело дыша, с рвущимся из груди сердцем. По щеке хлестнула тонкая кривая ветка, он прильнул к ней, опершись на стройный серебристо-черный ствол березки. Сглотнул слюну, чувствуя подступающую к горлу тошноту. Протер глаза и встряхнул головой.
Среди обломков бродили люди в военном обмундировании. Пошарив в рюкзаке, он нашел бинокль и навел на резкость. В окуляре возникла огромная ухмыляющаяся физиономия Харрела. Хайд был уверен, что американец смотрит на труп Ирины Никитиной. Сделав над собой усилие, он обвел биноклем место происшествия. Скорчившиеся фигуры в афганской одежде. По цвету рубахи и тюрбану он узнал Нура. Офицер КГБ небрежно ткнул тело ногой и сапогом перевернул его. Все погибли, значит...
Он должен был знать, что они станут делать. Оглянувшись вокруг, он углубился подальше в рощицу беспорядочно разбросанных деревьев. За спиной возвышалась почти отвесная скала. Ниже по склону, наклонившись, словно пьяные, торчали отдельные изогнутые деревья и чахлые кусты. Он полез наверх, вздрагивая от раздававшихся позади возгласов, которые теперь, когда остановились лопасти вертолета, были хорошо слышны. Прозвучал одиночный выстрел.
Пальцы, скользя, отчаянно цеплялись за камни, ноги теряли опору, тогда он, стоная от боли, висел на руках и шарил ногами в поисках новых точек. Наконец нащупал. Прижавшееся к скале тело била дрожь. Снова раздался выстрел. Он вздрогнул.
Добрался до разросшихся кустов можжевельника и устроился на скрытом за ними узком выступе. Пришлось подождать, пока утихнет дрожь и успокоится сердце, казалось, прошла вечность. От усталости не хотелось двигаться и думать. Разозлившись на себя, снова взялся за бинокль. Сухо щелкнул третий выстрел.
Откуда-то появились таджики. Пленные. Не иначе местные, советские таджики. Харрел, размахивая руками, руководил спектаклем. Они доставили с собой группу советских таджиков!.. Чтобы подставить... Убить их и разбросать по берегу трупы. Как бы священнодействуя, один из военных положил на песок рядом с убитым таджиком длинную нескладную трубку... пусковое устройство ракеты "СЛ-7" класса "земля-воздух". Затаив дыхание, Хайд положил бинокль и потянулся за камерой. Может быть, слишком темно, но такое... Нужно постараться. Эти ложные улики, эта инсценированная подтасовка фактов. Сценарий не вызывал сомнений: таджики в горах сбили самолет Ирины Никитиной, их застали врасплох с вертолета, когда они грабили сбитый самолет.
Там уже находился снимавший направо и налево русский фотограф. Хайд не отставал. Текли минуты. Небо стало темно-синим, словно призрак выплыла большая, в три четверти, луна. Под ветром, скрипя, вздрагивали кусты можжевельника. На высоких склонах гор холодно голубел снег.
Установка декораций растянулась на полчаса. Вокруг обломков разбросали трупы еще четырех таджиков, их одежда заметно отличалась от одежды погибших боевиков его отряда. Стоявший рядом с полковником КГБ Харрел, кажется, был доволен инсценировкой. Трупы афганцев остались лежать там, где они погибли. К превеликому удовольствию режиссеров они оказались бесплатным приложением!.. Теперь налицо были доказательства, что Ирину Никитину убили не одни таджики – они замышляли и осуществили убийство вместе с афганскими моджахедами.
Ему были неведомы конечные мотивы, он был только свидетелем концовки их плана: доказать, что любимую властную супругу генерального секретаря убили советские мусульмане. Он должен выжить, выбраться отсюда и рассказать об этом страшном обмане.
Когда они улетели, было совсем темно. Вертолет быстро взмыл с песчаного берега и скрылся в ущелье. На берегу четверо часовых разбили палатку над костром, мерцающим вблизи обломков и разбросанных трупов. Тело Ирины сунули в черный на молнии мешок и увезли, другие погибшие остались. Еще полчаса, решил он, через полчаса он уйдет.
Он старался не думать о том, как методично они уродовали трупы погибших пассажиров "Ильюшина". Харрел руководил этим так же хладнокровно, как и всем остальным. Хайд пытался забыть. Безуспешно... Видения неотступно мелькали в его сознании. Кастрирование, пенисы в мертвых ртах, отрубленные якобы за кражу мусульманских земель. Отвратительные, вызывающие тошноту видения. Голова упала на грудь.
И вдруг его ослепил свет прожекторов, оглушил шум лопастей и моторов. Он дико огляделся вокруг – три, нет, четыре вертолета, один из них большой транспортный "Миль". Сделав круг, они приземлились – один вблизи озера, другой у обломков – осторожно, чтобы не нарушить сцену, еще один в конце узкого ущелья, из которого вытекала река. Четвертый непрерывно кружил над озером, светя вниз прожектором.
Войска опасливо рассредоточивались, закрывая выходы из района озера, сохраняя сцену для тех, кто прибудет позже, чтобы анализировать, расследовать – поверить. Мелькал свет факелов, отдавались краткие команды, размещались войска.
Он попался. Укрытие превратилось в ловушку. Долину наглухо запечатали. Он стал пленником.
Руки затряслись так, что не унять.
2
Дверь захлопывается
Он вконец окоченел. Державшие у глаз бинокль руки тряслись не от холода, а от потребности в гашише. В стеклах ночного видения двигались крупные, бледные, как на негативе, тени. Вода была черной, песчаный берег грязно-серым, солдаты и следователи серовато-белыми, слепящие лучи прожекторов всего лишь яркими бликами.
Он не мог вскарабкаться повыше, потому что там не было деревьев, за которыми можно укрыться. Его было бы видно, как муху на белой стене. К тому же, если бы даже было где спрятаться, выступ скалы, нависшей над можжевельником, за которым он примостился на корточках, было практически невозможно преодолеть. Да и не было ни сил, ни воли двигаться. Он был зверем, прячущимся в углу клетки, с существованием которой примирился. Опустив бинокль, потер руками глаза. Над красноватыми отсветами фонарей еле заметно бледнело небо. Следователи прилетели незадолго до полуночи на большом транспортном "Миле". Все в военной форме или в форме КГБ. Художественное оформление было довольно убедительным: обломки, тела, сотни фотографий, указательных знаков, диаграмм и замеров, собранные в черные мешки вещественные доказательства. Казалось, что они действительно намеревались установить причину катастрофы. Может быть, так оно и было. Присутствующих здесь за исключением командовавшего ими полковника не обязательно было посвящать во все детали.
Он положил голову на руки, бессильно опущенные на колени. Придумать, как отсюда бежать, даже просто перейти из этого укрытии и другое место, было практически невозможно. Опустив веки, он почувствовал, как закружилась голова. Вспомнив, что примостился на узком уступчике, он широко раскрыл глаза и быстро заморгал. К горлу подступила тошнота, но в пустом животе лишь заурчало от голода.
Небо понемногу светлело. Контуры облаков на востоке словно обвели желтовато-розовым карандашом. Он снова взялся за ночной бинокль, оглядывая озеро и береговую линию. Единственными выходами отсюда были два узких ущелья, по которым река втекала в озеро и вытекала из него. С обеих сторон расположились войска. В окуляры были видны светло-серые пятна костров, неуклюже расхаживавшие по берегу размахивавшие руками тепло одетые солдаты светились, словно тени, трепещущие, как раздуваемые ветром марлевые занавески.
Они не обыскивали окрестности. Не знали о его присутствии, присутствии кого-либо постороннего. Но скоро рассветет, и они его обнаружат. Он не сможет бесконечно сидеть, скорчившись, неподвижный, словно статуя. Как только он пошевелится, его увидят.
Мысли об опасности доходили до него как отдаленный барабанный бой и не пугали.
Ночь тянулась бесконечно, наполненная острыми лучами фонарей, ударами по искореженному металлу, перекрикиваниями и перешептываниями следователей, глухим бряцаньем оружия. Он видел и слышал, если не спал, по свет и звуки его не будили, когда он время от времени впадал в забытье, проваливаясь в черноту, будто в темную пучину. Теперь же – и в груди чуть затеплилась радость – белые вершины гор, освещенные розовым светом, казались издали золотыми, серое небо стало голубеть, маленькие облачка стали белыми. При свете звуки казались тише. Стали видны очертания чаши горного озера в окружении полосы белого песка, испещренного бесчисленными следами ног. Аккуратный ряд черных мешков с телами погибших русских. Нура и всех остальных свалили в нарочито беспорядочную кучу, словно ожидающую, когда ее обольют бензином и поднесут огонь, видно, так оно и будет.
