В связи с этим у меня есть идея. Под Парижем, в конюшнях принца Конде, живет поразительных вокальных данных осел породы пуату. Я могу договориться с владельцем, господином Бьяноме, чтобы он два раза в неделю принимал группы из «Единой России» для обучения их ослиному крику у лучшего исполнителя в этом жанре. В замуровке, в пирамиде, в вечной черноте будет повеселее. На первых порах, пока не подползут скарабеи.
Публикуется по: Профиль. № 32 (540) от 03.09.2007
Горшок Гайдара
Будем откровенны. Он был сер. Он и так был невыносимо сер, наш депутатский корпус, но сейчас так называемый парламентаризм в России входит в прекрасную стадию полного, абсолютного осерения.
Поначалу было забавно. Было заметно, что есть одна лишь профессия, которая не требует ни особого призвания, ни даже простой к себе склонности. Будем откровенны (тут я и сам зарделся), это — профессия депутата. Какое-то время иллюзию жизни в парламенте создавали накладные груди Марычева, лысина Шандыбина и редкие, но все же драки. Но скукожились груди и потускнела лысина, дерутся все реже и декоративнее и с очень характерной для полной бессмыслицы деловитостью дефилируют по желтым полированным рядам российской Думы неотличимые друг от друга партийные серокостюмцы. Когда «Единая Россия» только родилась, ее «мама» Сурков ломал в тревоге пальцы, выглядывая одновременно из-за всех колонн Думы. «Единая Россия» производила прекрасное впечатление. Сразу было понятно, что перед нами боевые роботы президента, которые перед заседаниями вынимаются из футляров, смазываются и по одному выпускаются в зал. Роботы функционировали, кстати, недурно. Если случались сбои, то тут же выключались камеры и по рядам несся Сурков с масленкой. Этого не видел телезритель, но ему и не следовало знать всей анатомии политических процессов — его это могло отвлечь от заучивания преимуществ прокладок перед чипсами. В общем, что-то происходило. Еще блистал Жириновский, Митрофанов был на пару центнеров стройнее, с председательского места важно тряс серыми брылями Селезнев, летали графины, Березовский таки сдавал «корочки», а Абрамович не сдавал… Дума скучнела, но еще теплилась. Впрочем, и тогда было заметно, что к законотворчеству она почему-то ни малейшего отношения не имеет.
Было понятно, что натужно и тупо в каких-то неведомых кремлевско-министерско-политологических недрах создаются тексты, от скуки и бессмысленности коих самообесточивались или переходили в «спящий» режим даже принтеры, на которых они размножались для разноса по залу. Эти тексты назывались законами. Как и все порожденное государством, это было бессмысленно, но неизбежно.
Госдума откровенно летаргировала, производя лишь процедуры ритуального ворошения бумаг и состязаясь в мощи и продолжительности зевков. Парламентаризм, в его бенджамино-дизраэлевском смысле, в ипостаси блистательного ораторства, в измерении, когда талантливое решение, не раздавленное девятьюстами ягодицами заседающих, не кастрированное и не перепачканное поправками, превращалось бы в закон, так и не родился. Причина проста и понятна. Сейчас мы можем говорить об этом открыто, так как теперь уже так называемый парламентаризм России точно не грозит.
Лоббирование, мощное и крепко обогатительное, строго индивидуальное, успех которого напрямую бы зависел от веса и блеска парламентария, так и не расцвело. Несчастный, прелестный, абсолютно европейский цветок коррупционного лоббизма умер в горшке Гайдара.
Тот, как вы помните, будучи крайне застенчивым товарищем, очень застенчиво доставил волшебный цветочек из Европы на думскую землю и столь же застенчиво пытался присунуть его в думский молодой гумус. Ему не хватило упорства, элементарных познаний в садоводстве, а может быть, он просто боялся милиции. И что обидно — плодородный слоишко-то был в то время. Депкорпус был представлен настолько индивидуализированными монстрами и безумцами, настолько яростными негодяями и жадинами, что что-то у нас могло и получиться. Но все было утоплено в глупой моде на честность. Оно и понятно, честность не требует усилий. Лоббизм не прижился, парламентаризм не состоялся. Следовательно, единственный двигатель, который приводит в настоящее движение механизмы подлинного законотворчества, так и не был никогда включен. Лишенные масштабных корыстных мотивов депутаты теряли вкус к общественному благоустройству, к речам, ораторскому блеску и интригам.
За слово «козел» били, за плескания водой или плевок спящему за шиворот тоже. А вот за 1546-ю поправку к закону о пчеловодстве, к примеру, не били. И за 542-ю поправку к какому-нибудь другому закону киллеров не нанимали. Это было тревожным симптомом, но госвласть не реагировала. Поэтому депутат вырождался на глазах. И его можно понять. Мелкий, убогенький лоббизмик, копеечный, цвел, конечно, но был по силам любому, даже самому тупому и неизвестному из депутатов. Разумеется, произносились все ритуальные словеса, некое внешнее сходство с парламентом периодически, что называется, проскакивало, но не более. О благих намерениях я вообще не упоминаю, так как хорошо известно, какая организация ими вымощена.
Сейчас о горшке Гайдара никто даже не вспоминает. Сейчас (и давно) Дума — нуднейшее госучреждение, где теряют ориентацию в пространстве даже мухи, тупо перелетая из одного приоткрытого в полусне рта в другой. Грядущие перемены, корневое переиначивание принципов думствования — это, по сути, что-то вроде чернобыльского саркофага, где партийный шеренговый принцип намертво накроет наконец бетонным колпаком и мух, и легкие побои, и память о грудях Марычева, и тот маленький волшебный корешок, что когда-то был спасен из горшка Гайдара. Говорят, он, завернутый в полиэтилен, надежно запрятан в кашпо одного из глупых думских фикусов. Кажется, на втором этаже.
Публикуется по: Профиль. № 36 (544) от 01.10.2007
Кто такие флагелланты?
Итак, кто же такие флагелланты?
В Средние века это были маразматики-благочестивцы, бродившие по Европе и с псалмопением лупившие себя прилюдно до крови разными приспособлениями. Чаще всего это были банальные плетки (flagellum — плеть), откуда, собственно, и пошло название профессии. Впрочем, иногда эти ребята разнообразили инструментарий; сохранились свидетельства употребления клещей, щипцов, спиц, цепей. Чем свирепее истязал себя флагеллант, чем больше пускал из себя кровищи, тем благочестивее считался. Помнится, в Лионе пожилой флагеллант предоставил обнаженные части своего тела голодным псам и настоял на отъедении себе пениса, пятки и фрагментов бедра. Опять-таки прилюдно. С соблюдением всей профатрибутики, с пением, при полноценном факельном освещении и воздымании распятий.
Предполагалось, что чем страшнее и исступленнее истязания, тем выше будет некий загробный дивиденд. Понятное дело, флагелланты рассчитывали на абсолютную окупаемость процесса и на то, что их ждут не дождутся в райской кассе. Кто внушил им мысль заняться этим диким бизнесом, сейчас не очень понятно, да это и не так важно.
Выборный процесс в России в XX веке возродил этот бизнес, правда, в еще более диком и извращенном виде. Как только в руке председателя Центризбиркома бабахает маленький стартовый пистолетик и начинается бредовая эпоха, когда хорошо известные друг другу жадностью, злобой и глупостью люди начинают шумно уверять друг друга в своей щедрости, доброте и уме, — на сцене вновь появляются флагелланты. То есть лица и организации, подвергающие себя в предвыборную и выборную эпоху добровольному самобичеванию. В данном случае — финансовому самобичеванию. Они, появляясь ниоткуда перед партиями и кандидатами, судорожно вытягиваются во фрунт и начинают неистово флагеллировать, до крови полосуя свои фирмы, фирмочки, концерны, корпорации, банки, учреждения и товарищества. Они самоупоенно пускают себе финансовую кровь. Избираемый (кто бы он ни был), жадно чавкая, слизывает ее, пухнет и хорошеет, но при этом хитренько улыбается. (Процесс, разумеется, имеет строго закулисный характер и юридически нематериален.)
Так вот, об улыбочках. Дело в том, что нынешние флагелланты — дураки. Примерно в такой же степени, как их средневековые коллеги.
Вкладываясь, порой разорительно для себя, в выборные процессы, они предполагают, что дивиденды будут огромны, когда их «вскормыш» изберется и утвердится на той или иной ступени российской власти. Они еще не знают, какую огромную, наглую, холеную фигу им предложат для обнюхивания или почтительного полизывания в порядке очереди. И это еще в лучшем случае! Если дело ограничится просто демонстрацией фиги, флагеллант может считать, что ему крупно повезло.
