Так прошло несколько месяцев в этом полуобморочном счастливейшем бреду. Она обожала Егора, боготворила его. Она видела в нем все только самое хорошее. Он ни разу не дал Наде повода усомниться в его чувствах. Они строили планы на будущее. Выбирали в магазине свадебное платье. Присматривали новую мебель для спальни. Мечтали о детях. Кажется, и мама как будто успокоилась, да и Стелла от них поотстала, закружилась в романе с новым парнем. И ее стало как бы не хватать. И Надя поняла наконец, что произошло. Они с Егором остались без зрителя. Без благодарного и чувствительного зрителя, который смог бы оценить со стороны развивающиеся отношения влюбленных.
Через два дня назначили дату ее окончательного переезда к Егору. У порога стоял багаж, а во всей квартире чувствовалась атмосфера близких перемен… Мама ходила с заплаканным лицом и говорила, что не представляет себе, как это она теперь будет завтракать или ужинать совсем одна. Что ей теперь даже и поговорить-то будет не с кем! Мама собрала и уложила в большую коробку приданое – постельное белье, сервизы, комплекты столового греческого мельхиора, какие-то подушки, одеяла…
…Надя заглянула к матери. Та сосредоточенно строчила что-то белое в темный горошек. Платье для клиентки. О чем думает она сейчас? Вряд ли об этом платье. Скорее всего, мама представляет себе будущую жизнь своей единственной дочери.
– Ма… – позвала ее слабым голосом Надя. Позвала и испугалась, что сейчас ей предстоит сообщить матери что-то страшное и непоправимое, как смерть.
Мама обернулась и посмотрела на дочь долгим внимательным взглядом…
– Ма… Стелла его увела… увела…
Она бросилась к матери и, захлебываясь в слезах, сбивчиво пересказала все то, что услышала по телефону от Егора.
5
Они встретили меня вместе – Тихий и Милка. Пара воркующих голубков. Милка – в мехах, красивая, с сияющими глазами.
– Ну вот, – она стиснула меня в своих объятиях. – Теперь – полный комплект. Теперь у меня есть все для полного счастья! Как долетела, сестренка? Тихий, подойди, поцелуй Полю, не отравишься…
Красавец Тихий слегка приобнял меня и чмокнул куда-то в воротник. Он был розовый почему-то, словно ему было за что-то стыдно. Может, за то, что он украл у меня сестру и стал причиной ее невероятной полноты? Или он от природы такой розовый и стеснительный? А почему бы и нет? Ведь есть же в нем нечто такое, что заставило мою гламурную сестрицу покинуть все московские тусовки-клубы разом и отправиться в такую даль…
Они жили в большом новом доме, неподалеку от соснового бора. В доме было тепло и пахло новыми вещами, мебелью.
– Милка, – успела я шепнуть ей, когда нам удалось на пару минут остаться наедине, – ты зачем панику разводишь? Почему плачешь и хлюпаешь в трубку?
– Я в трубку не хлюпала… Просто настроение было такое – застрелиться и не жить.
– Но почему?
– Да потому что я дома совсем одна.
– Это – единственная причина?
– Да!
– Не знаешь, чем себя занять?
– Нет. Я уже все перепробовала. То готовить училась. По пять блюд разом. Все их выставлю перед Тихим, сяду напротив, кулачками щеки подпираю, жду, что сейчас мой муж набросится на еду… А он смотрит на мои разносолы и говорит: молока, говорит, с хлебом хочу. Тюрю такую, представляешь?! Это у него еще с детства осталось. И что мне делать? Вываливать или выливать все эти холодцы-рулеты-борщи ему на голову?
– Ты что?! Ладно, потом поговорим…
Милка накрыла на стол – салаты, запеканки, пироги… Она на самом деле сильно изменилась. И не столько внешне, сколько, конечно, внутренне. Ее словно приручили, как дикое животное.
Мы сидели за столом, накрытым красивой белой скатертью. Я любовалась дорогим лиможским фарфором и спрашивала себя: и когда это моя сестрица успела превратиться из неприспособленного к жизни юного избалованного существа в ухоженную, аккуратную и понимающую толк в ведении хозяйства послушную клушу? Вероятно, за то время, что она обживала этот красивый и уютный дом.
– Хочешь в Москву? – спросила я ее, когда Тихий (вообще-то его зовут Сергеем) вышел из комнаты, чтобы подремать немного после обеда. Это был субботний день – святое время для отдыха и домашних дел.
– Как это – в Москву? Ты что? У нас тут дом, – Милка обвела рукой пространство. – Представляешь, сколько сюда вложено сил, души? Мы же каждый сантиметр дома обдумывали вместе – какой тон стен, какой паркет, а мебель?! Сколько каталогов перерыли, сколько магазинов объездили!
– Разве дело только в доме? Любой другой мужчина, которого бы ты выбрала в Москве, построил бы тебе дом не хуже этого… В чем дело, почему именно Тихий?
– Я люблю его. А он – меня. Вот тебе и вся правда. Просто у него много работы, выше головы… А я тоскую по нему. Не знаю, чем себя занять. На работу идти смысла нет, все равно же скоро в декрет. Вот я и маюсь…
– А ты фильмы хорошие смотри, книжки читай… Подружки у тебя есть?
– Нет. И не хочу! Они все будут смотреть на Сережу. А я – ревновать. Я уже знаю! Мы же бываем вместе на каких-то корпоративных вечеринках…
– Мила, но ты же никогда не была ревнивой!
Я не узнавала свою сестру.
– Не была… Я вообще была другой, а сейчас я понимаю всех своих подружек-дур, которые ревновали своих парней… понимаешь, я боюсь его потерять. А теперь еще, когда у меня будет ребенок и когда у нас с Сережей все так замечательно, я тем паче боюсь, что он перестанет обращать на меня внимание.
– Мила!
– Нет-нет, ты не подумай, у меня нет ни одной веской причины для ревности или для переживаний. Я все это сама себе придумываю, понимаешь? А иногда мне бывает так хорошо, что даже голова кружится, и я спрашиваю себя: «Мила, что это?»
Я успокоилась. С сестрой было все в порядке. Мы провели целый день в разговорах, иногда к нам присоединялся Сережа. Он на самом деле оказался очень милым, заботливым, он даже плед мне принес, когда мы с Милой устроились на большом широком диване, набитом гусиным пухом, перед камином. Мы смотрели, как в камине пылают огромные поленья, и огонь завораживал нас, мы даже забывали, о чем говорили…
– А ты как? Не пожалела, что разошлась с Володей? – спросила Мила.
Я ждала этого вопроса. И была готова к нему.
– Нет, не жалею. Тем более что я вижу его очень часто.
– Почему ты развелась с ним? Что для тебя твоя свобода? Зачем она? Кому ты теперь нужна? Или, быть может, у тебя появился другой мужчина?
– Никого у меня не появилось. А свобода мне нужна для того, чтобы быть свободной…
Здесь можно было бы расхохотаться, но мне почему-то не было смешно.
– Понимаешь, жизнь так интересна, и я не хотела ограничивать свою свободу какими-либо обязательствами перед другим человеком. Ты же знаешь, какая у него работа… И он тоже свободен, может идти и ехать куда угодно, если того требует дело. А моя работа тоже требует каких-то передвижений, встреч с людьми…
– Полина, что такое ты говоришь? Ты же всего лишь писатель! И все, что хочешь узнать, можешь почерпнуть в Интернете! Поправь меня, если я ошибаюсь. А вот Володя – он следователь, у него реальные и очень трудные дела, причем связанные с тяжкими преступлениями. Я отлично помню, как он распутывал двойное убийство в Липовке. Как он ночи не спал, постоянно что-то чертил, кому-то звонил, ездил, а сколько сигарет выкурил!
– Значит… – голос мой предательски дрожал. – Значит, ты считаешь, что у меня совершенно несерьезная работа, так?
– Можешь на меня обижаться, – не уступила своих позиций Мила, – но, повторяю, твои романы, как правило, основаны на выдуманных сюжетах.
– Неправда! – воскликнула я.
– Почему неправда? Ты же сама мне рассказывала, откуда ты берешь свои идеи.
– И откуда?
– Из головы, вот откуда.
– Нет, я многое беру из реальных дел, преступлений…
– Но твои романы не помогают людям искать настоящих преступников. Поля, пожалуйста, не обижайся на меня. Постарайся меня понять! Твое дело – развлекать людей, понимаешь? И это тоже нужно людям. Не зря же мы все покупаем книги, читаем их… Но, повторюсь, ты не следователь прокуратуры, который…
– Ладно, хватит, Мила! Я все поняла.
– Ну, вот ты и обиделась. А я ведь только хотела тебе сказать, что нельзя сравнивать твою свободу – писательскую и свободу следователя прокуратуры, ясно? Я ведь знаю, почему вы расстались. Он сильно ревновал тебя ко всем тем, с кем ты встречалась, собирая материал… тебе, как человеку творческому, всегда хотелось окунуться в некую особую атмосферу… Но согласись, что, если ты пишешь роман про маньяка, тебе вовсе не обязательно селиться в его квартире, чтобы пытаться понять его. Или, если ты пишешь роман про проститутку, тебе не следует устраиваться на работу в публичный дом.
– А почему бы и нет? – разозлилась я, уязвленная тем, что мою профессию не считают серьезной.
– Я вижу, что и правда разозлила тебя. Ну, прости. Я не хотела, чтобы вы с Володей расходились. У вас были такие чудесные отношения! Быть может, я веду себя сейчас именно так потому, что у меня все хорошо, и я хочу, чтобы у каждой женщины был хороший и любящий муж, я хочу, чтобы все было хорошо!
