Бухгалтер – профессия точная, тщательная. С другой стороны, она позволяет изнутри увидеть экономику, понять психологию капиталиста, заводчика, банкира и «технологию» их дела.
Эти знания Сталину, вне сомнений, очень пригодились тогда, когда началась его послереволюционная государственная деятельность. Но бухгалтерские знания пригодились, весьма вероятно, Сталину и до революции… Например – во время забастовок при переговорах с руководством заводов Манташева, Ротшильдов и т. д., а также – в щекотливых делах возможного финансирования «деловыми людьми» революционной работы.
Бывало ведь всякое – вспомним того же фабриканта Савву Морозова, помогавшего большевикам.
Так или иначе, жизнь в Тифлисе давала много возможностей – столица Кавказа начала ХХ века была своеобразным городом. При населении в более 160 тысяч человек национальный состав горожан выглядел, пожалуй, неожиданно: армяне – 38,1 %; грузины – 26,8 %; русские – 24,8 %; поляки – 3,4 %; персы – 3,1 %; евреи – 1,1 %… В городе жило около 2 тысяч англичан, шведов, немцев, а также лезгины, осетины и другие представители доброго десятка других малых кавказских национальностей.
Было на что посмотреть, было у кого поучиться, было к чему прислониться, было с кем поспорить…
Западные «исследователи»-антисоветчики (ставлю слово «исследователи» в кавычки, потому что в природе не существует ни одного умного труда советологов о Сталине) считают, что национальный-де состав учащихся Тифлисской семинарии (в основном – бедные грузины и немного русских) и религиозный характер заведения якобы не позволили молодому Сталину иметь разнообразный круг общения – мол, нельзя было познакомиться с евреем, пообщаться с католиком и т. д. Отсюда, мол, и узость кругозора, и якобы нетерпимость к иным точкам зрения и взглядам.
Глупость – с любой точки зрения, как логической, так и фактической!
Во-первых, Сталин рано вошел в революционную среду, а тех же евреев там хватало. Не раввинов, конечно, но Сталина ведь не теологические диспуты интересовали.
Во-вторых, Тифлис был городом, как видим, многонациональным, а значит, и пестрым в конфессиональном отношении. Молодой же Сталин был человеком социально динамичным, контактным и интересным для любого собеседника. Так что круг общения у Сталина был, вне сомнений, достаточно богатым и разным, то есть таким, который позволял знакомиться с различными точками зрения, включая прямо противоположные.
А как метко заметил Маяковский, «общение с людьми почти заменяет мне чтение книг». Будучи умницей, поэт осмотрительно и мудро употребил слово «почти» (которое – по меткому замечанию белорусского драматурга Макаенка – «почти слово»), но главным в мысли Маяковского было то, что живое общение с разными людьми – прекрасная школа впечатлений.
И Сталин в этой тифлисской «школе общения» был, конечно же, не последним учеником.
К моменту исключения из семинарии он уже всерьез был поглощен делами революционными. Он был одним из активных членов марксистского ядра социал-демократической организации «Месаме-даси», расширял связи в рабочей среде Тифлиса, вел кружки, писал листовки, организовывал стачки.
Уже решив отдать делу революции всего себя, то есть – стать профессиональным революционером, Сталин в семь месяцев 1899 года, с момента исключения до момента начала работы в Тифлисской физической обсерватории, много времени отдал, вне сомнения, и самостоятельному завершению базового образования. Прервать вот так сразу образовательный процесс было бы неразумно – будущий политический лидер должен знать много.
С другой стороны, чтобы иметь возможность систематически заниматься, надо было исключить возможность ареста и новых репрессий. Возможно, поэтому весь 1900 год в сталинской биохронике особыми событиями не отмечен, хотя 1 мая 1900 года он выступал на маевке в горах под Тифлисом перед собранием 500 рабочих.
Но в целом, как я понимаю, Иосиф Джугашвили в тот, 1900-й, год не столько учил и организовывал других, сколько самосовершенствовался. Для поддержания скромного существования надо было не так уж и много, а работа в обсерватории давала не только какие-то средства и квартиру, но и время для занятий.
ОБСЕРВАТОРИЯ к тому же заведение, до какой-то степени научное. По современным понятиям, это была, собственно, метеорологическая станция, но станция крупная, коль уж даже простой наблюдатель Джугашвили достаточно быстро получил на двоих с товарищем и коллегой Вано Кецховели двухкомнатную казенную квартиру и даже смог перевезти туда из Гори мать.
Последний факт лишний раз позволяет предположить, что Сталин – хотя бы на какой-то период – рассчитывал на жизнь легальную и устоявшуюся. И ему действительно, в том числе в видах будущего, крайне была необходима если не стратегическая пауза (в его жизни их практически не было), то хотя бы пауза оперативная.
Использовал ее Сталин с максимальной полнотой и ответственностью и с большой пользой для своего общего развития. Я имею в виду то, что работа в обсерватории дала Сталину навык научной методологии.
Западные «исследователи», которые высокомерно отказывают Сталину в широком взгляде на вещи и проблемы, указывают и на специфический характер содержания образования в семинарии – отсутствие преподавания естественных наук и иностранных языков… И делают вывод – мол, отсюда недоверие Сталина к ученым (ну-ну!), его чуть ли не обскурантизм (от лат. Obscurantis, затемняющий – крайне враждебное отношение к просвещению, научному знанию и прогрессу), отсюда якобы отрицание чистой научной теории и неспособность освоить научный метод мышления.
Как будто отвечая подобным будущим критикам, Сталин в своей работе 1906 года «Анархизм или социализм?» писал:
...
«Как смотрят анархисты на диалектический метод?
Всем известно, что родоначальником диалектического метода был Гегель. Маркс очистил и улучшил этот метод. Конечно, это обстоятельство известно и анархистам. Они знают, что Гегель был консерватором, и… вовсю бранят Гегеля как сторонника «реставрации»…
…Для чего они это делают? Вероятно, для того, чтобы всем этим дискредитировать Гегеля и дать почувствовать читателю, что у «реакционера» Гегеля и метод не может не быть «отвратительным» и ненаучным.
Таким путем анархисты думают опровергнуть диалектический метод.
Мы заявляем, что таким путем они не докажут ничего, кроме собственного невежества. Паскаль и Лейбниц не были революционерами, но открытый ими математический метод признан ныне научным методом. Майер и Гельмгольц не были революционерами, но их открытия в области физики легли в основу науки. Не были революционерами также Ламарк и Дарвин, но их эволюционный метод поставил на ноги биологическую науку… Почему же нельзя признать тот факт, что, несмотря на консерватизм Гегеля, ему, Гегелю, удалось разработать научный метод, именуемый диалектическим?..»
Как видим, уже молодой Сталин (а он развивался и самообразовывался до седых волос) прекрасно владел логикой научного доказательства и обнаруживал вполне основательный и верный взгляд на естественные науки.
С учетом этого странным выглядит тот факт, что «исследователи» Сталина упускают из виду период работы Сталина в Тифлисской физической обсерватории. А ведь это – весьма интересный период с любой точки зрения.
Во-первых, он оказался единственным, так сказать, общепрофессиональным периодом в жизни Сталина до революции. С конца 1899 года до конца марта 1901 года Сталин работал – ежедневно и непрерывно – наблюдателем обсерватории.
Почти 15 месяцев!
Ни до Тифлисской физической обсерватории, ни после нее Сталин до 1917 года уже не работал нигде, кроме как в революционном движении. Случайно избежав ареста – как раз в стенах обсерватории, – Сталин начинает вести после этого жизнь профессионального революционера, который находится на легальном (если это слово здесь уместно) положении только во время тюремного заключения или ссылки.
Да и на одном месте Сталин жил до революции недолго – исключая туруханскую ссылку. Его обычным состоянием было движение из одного центра рабочего движения в другой. То есть жизнь была – почти как у актеров у Островского: «Из Керчи в Вологду и из Вологды в Керчь…»
В Керчи Сталину, правда, побывать не пришлось. Зато в Вологде он некоторое время жил – после ссылки и перед очередным арестом.
Но чуть ли не полтора года Сталин жил не просто на одном месте, а жил жизнью размеренной и налагающей на него повседневные и немаловажные обязанности. Он вел ежедневные наблюдения и должен был точно фиксировать их. И это необходимо было делать в строго определенные часы, обнаруживая наблюдательность и воспитывая в себе сосредоточенность.
Выработка умения сопоставлять, анализировать и делать выводы – само собой. И еще – необходимость учитывать некие объективные обстоятельства, осмыслению и признанию которых систематическое наблюдение за погодой очень способствует.
