У Азалии навернулись слезы при виде комнаты, усыпанной остролистом, сосновыми ветками и засушенными цветами. Пытаясь не смотреть на кровать, она до онемения сжала губы. Но она должна… Она взглянула и удивилась. Матушка лежала на кровати, вся в белом, цветы украшали ее золотисто-каштановые волосы.
Она казалась умиротворенной. Последние несколько месяцев ее лицо искажалось судорогами боли, в глазах читалось страдание. Теперь она отдыхала. Старый волшебный чайный сервиз на столе больше не изображал из себя собачонку. Его приборы осунулись на своих подносах.
Азалия присела на густо уложенную цветами софу Матушки, взяла серебряную чашечку и держа в руках перевернула. Серебро холодило пальцы. На дне чашки была гравировка: крошечный полумесяц с тремя символами поперек. DE. Метка Д'Иса.
Азалия припомнила портрет Его Королевского Величества Повелителя Д'Иса, который она однажды нашла во время уборки на северном чердаке. Лысый старый человек с обезображенным оспой лицом и темными глазами сердито смотрел с холста. Даже сейчас его образ в памяти заставил Азалию содрогнуться. Он силой захватывал и мучил людей, по собственной глупости отважившихся бродить по покрытыми колючками землям дворца. Истории о Его Величестве, в которых он разрывает жертву, силой выдергивая пальцы рук, ног и уши, а затем наблюдает, сколько бедняга еще протянет, преследовали Азалию в самых жутких ночных кошмарах.
Но самое страшное было в следующем: после смерти он удерживал их души. Тела жертв обнаруживали на городских улицах, но по ночам, когда окна дворца светились через колючие плети вьющихся растений, те же самые люди бродили по коридорам, отбрасывая силуэты в свете свечей.
Сплетенные.
Мысли об этом наводили ужас на Азалию. Тем не менее, впервые в жизни она была рада им. Если Его Королевское Величество брал в плен души, значит, у человека есть душа. Значит, внутри есть какая-то теплая мерцающая частица. Значит, Матушка больше не страдает. Азалия отчаянно ухватилась за эту надежду. Если это правда, Азалия готова поверить во что угодно.
Глава 4
В ту ночь Азалии снилось, что она тонула в ливне из волос, а проснувшись, обнаружила, что ее лицо заволокли пряди. Она слабо помнила, как разрешила Жасмин, Кейл и Айви забраться к ней в постель, когда вечером накануне они, не переставая, плакали, но никак не могла припомнить, когда Холли[11], Злата, Ева, Дельфиния и даже Кловия с Брэмбл присоединились в поисках утешения. И все же, они все сгрудились вместе, а кто совсем не поместился на кровати, спал на рядом на ковре, прислонившись к матрасу.
Девочки медленно просыпались, неспешно умывались и причесывались, скорее по привычке, нежели по какой-либо иной причине. Они делили плотно обставленную спальню на третьем этаже в северном крыле дворца, квадратную по форме, с шестью кроватями, банкетками вдоль стен и большим камином в глубине. В комнате пахло пудрой, цветами и старой древесиной. После многочисленных маневров и снований туда-обратно они были готовы. Однако, сегодня, открыв свои сундуки, чтобы одеться, они очень удивились. В сундуках было пусто.
— Может, платья в прачечной? — предположила Флора, когда Азалия неслась вниз в вестибюль в ночной рубашке, а сестры семенили следом. — Возможно, сегодня день стирки.
— О, да. И горничные их стирают, — сказала Злата, близнец Флоры. Эти девятилетние близнецы напоминали Азалии парочку изящных воробушков, робких и заводных одновременно.
— Не может быть, чтобы стирали все платья сразу, — сказала Азалия. — Что-то не так. Миссис Грэйби!
Азалия обошла угол мезанина и направилась к лестнице, когда заметила внизу в вестибюле Фейрвеллера.
— Ой! — воскликнула Азалия. Фейрвеллер увидел ее и отвернул голову к входной двери. Азалия нырнула обратно в коридор, бешено краснея.
— Министр! — позвала она из своего укрытия. — Вы видели миссис Грэйби?
— Забудь о миссис Грэйби! — крикнула Дельфиния, сбегая вдоль перил. Ей было только двенадцать, и она совсем не беспокоилась, что Фейрвеллер увидит ее в ночной рубашке. — Где наши платья? У нас даже нитки нет надеть!
— Они все на кухне. Сохнут, как я полагаю, — ответил Фейрвеллер.
Азалия немного продвинулась вперед так, чтобы увидеть отливающий серебром вестибюль. Фейрвеллер стоял с опущенной головой, сосредоточенно поправляя свои черные перчатки. На его лице розовым зияло место ушиба.
— Видишь, мы были правы! — сказала Флора. — Их стирали.
— Окрашивали, — ответил Фейрвеллер. — Для траура. Доброго дня.
Фейрвеллер ушел до того, как девочки смогли подробно расспросить его. Едва хлопнула дверь, сестры повернулись к Азалии, на их лицах читалась озадаченность.
— Траур? — спросила Флора.
— Да… — ответила Азалия. Она уже и забыла об этих нюансах, связанных со смертью: уединение, часы, одежда, правила и… тишина… целый год. Теперь она вспомнила этот тяжелый груз. Она медленно выдохнула. — Траур.
Дельфиния вскрикнула, когда они обнаружили свои платья, словно черные тени, висящие на веревках, протянутых из кухни. Каждая петелька их одежды была окрашена до неузнаваемости.
— Это всего лишь цвет, — успокаивала Азалия Дельфинию, плакавшую над ее любимым когда-то розовым одеянием. — Все в порядке. Она помогла снять высохшие платья и аккуратно сложила их на хозяйственный стол отдельной стопкой для каждой девочки. Некоторые предметы одежды были все еще в огромном корыте — в черной краске вздымался мрак.
Сестры одевались прямо на кухне, возле кастрюли с горячей кашей, пока Азалия рассказывала им все, что знала о трауре.
Она поведала им о том, что балы, прогулки и ухаживания под запретом. И о том, что им теперь нельзя выйти даже в сад. О том, что окна теперь будут завешены на целый год, и им придется привыкнуть носить черное также целый год. А еще она рассказала им о часах, о том, как их остановят, а стрелки зафиксируют на времени смерти, и о том, что никакой музыки не будет тоже.
Ее повествование заняло некоторое время. Когда она закончила, девочки выглядели как черные поникшие жалкие цветы.
— А т-танцы? — спросила Кловия, запинаясь.
Азалия прикусила губу и отвернулась.
— Уух! — Дельфиния поднесла изящную ручку ко лбу, закрыла глаза и упала на деревянный пол. Бум-бум, бум.
Она лежала на полу, не шевелясь.
— Ой, вставай, Делфи! — сказала Брэмбл. — Во время обморока люди разбивают голову об пол. И это совсем не романтично.
— Целый год! — завопила Дельфиния. — Нам нельзя танцевать целый год! Я же умру без танцев!
— М-Матушка позволила бы нам танцевать, — вставила Айви.
