– Я предупреждал… что добром не кончится… – надтреснутым голосом сказал он
– О чем вы, пан генерал? – спросил полицейский
– О своем сыне, пан полицейский. О своем сыне. Он сам вам расскажет, я не имею права говорить о чужих секретах. У вас есть дети, пан полицейский?
– Да, есть, пан генерал. Двое. Сын и дочь. Сын в этом году заканчивает гимназию.
Пан Гмежек не стал упоминать, что дети жили с женой. Бывшей. Как и большая часть полицейских, пан Гмежек был в разводе, мало какая семья выдерживала испытание работой полицейского. Тем более – семья старшего инспектора убойного отдела, которого могли выдернуть на происшествие в любое время дня и ночи.
– А у меня Ежи единственный. Даже супруги нет… погибла…
Впервые за все время службы старший инспектор Гмежек не знал, что ему сказать. Он был циничен, как и все полицейские и за время службы повидал немало. Как и все полицейские он имел дело с отбросами общества: убийцами, грабителями, разбойниками, наркоманами. Он смотрел в глаза семнадцатилетнему поддонку, который убил старую пани чтобы поживиться содержимым ее сумочки, он входил в состав оперативно-следственной группы в ставшем основной для ленты синематографа розыскном деле "Березовая роща", когда им удалось-таки изобличить маньяка, тихого почтового служащего, на руках которого была кровь тридцати двух человек*. Он всякое видел. Он видел и самых разных полицейских, честных и не очень, и совсем не честных, он мог даже подложить улику в карман виновного, если видел что тот и в самом деле виновен. Но он никогда не арестовывал человека, никогда не привлекал его к ответственности, если видел что тот – невиновен. А сейчас получалось так, что он отнимал сына у старого генерала, который был опорой порядка в Варшаве в эти трудные минуты – и при этом искреннее считал молодого человека невиновным.
Он впервые узнал, что это такое – арестовывать невиновного человека, человека которого ты считаешь невиновным. И ему это – не нравилось.
– Пан генерал, я могу вам пообещать только одно, что я лично прослежу за тем, чтобы при производстве следствия закон соблюдался до последней запятой. Кроме того – я лично прослежу за тем, чтобы все данные об убитом, о том кем он был – были внесены в дело и представлены на рассмотрение судье.
– Закон… – генерал снова повернулся к окну – кому сейчас нужен закон, кто помнит о нем? Вон эти?
– О нем помню я. Надеюсь, что и вы, пан генерал. Закон нужен нам.
Генерал покачал головой.
– Что есть закон вот для них? – он показал рукой в окно – им не нужен закон. Им нужна свобода. Они выходят на улицы и кричат – нам мало свободы! Дайте нам ее… Знаете, пан полицейский, когда то давно… я и несколько других офицеров удостоились личной аудиенции монарха… тогда еще царствовал отец ныне правящего монарха, да продлит Иезус его дни. Он тогда сказал одну фразу, которую, да наверное и другие офицеры запомнили на всю жизнь. У моего подданного нет права быть скотом – вот что он сказал. И в России – никогда такого права у подданных не будет. Те, кто выходят на площадь и кричат что им мало свободы – им нужна именно эта свобода. Свобода быть содомитом, наркоманом, диссидентом. Нас, которые не дают им эту свободу – они называют иродами и сатрапами…
Генерал снова замолчал
– Пан генерал, вы знаете, где ваш сын был в ночь на двадцать шестое июня сего года? – осторожно спросил пан Гмежек
– Об этом он расскажет вам сам. Если захочет. Думаю, захочет, потому что нечего стыдиться. Раньше, таких как этот пан… сжигали на кострах. Сейчас – у нас есть закон.
Генерал нажал на кнопку звонка, он зазвенел так резко, что старший инспектор Гмежек непроизвольно вздрогнул.
– Еще один вопрос, пан генерал. Я так понимаю, что ваш сын мстил за кого-то. Вы знаете – за кого?
– Об этом он тоже расскажет вам сам.
Хлопнула дверь, на пороге вырос майор Пшевоньский
– Пан генерал?
– Проводи – коротко сказал генерал, показывая на Гмежека – пусть полицейские выполняют свою работу.
– Прошу меня простить, пан генерал – сказал Гмежек
Генерал ничего не ответил.
Вместе с паном майором они проследовали на другой этаж, уже перекрытый. Здесь было шумно, голосили рации.
– Как вы выведете его из здания, пан полицейский – негромко спросил майор Пшевоньский – демонстранты его разорвут и вас заодно?
– Кто сказал, что я кого-то собираюсь выводить из здания?! – раздраженно ответил старший инспектор – мне нужно просто поговорить!
Майор остановился около одной из дверей, постучал. Потом еще раз.
– Странно…
Еще стук, громкий – без ответа
– Когда вы его последний раз видели?
– Полчаса назад.
Майор навалился с силой на ручку двери, добротную, сделанную из настоящей стали. Та не поддалась.
– Есть еще ключи?
– Да, в дежурке.
– Неси – распорядился полицейский – и прихвати с собой еще кого-нибудь.
– Кого именно? – недоуменно переспросил майор
– Неважно кого! Любого, только не полицейского.
– Понял…
Майор вернулся минут через семь – пришлось обходить баррикады. Вместе с ним был казак, невысокий, вооруженный автоматом крепыш.
– Вот! – майор протянул ключ
– Откройте сами – отстранился от двери старший инспектор
Майор пошерудил ключом в замке, нажал на ручку – и дверь открылась.
– Теперь заходите и ни к чему не прикасайтесь.
В кабинете было темно – из-за грязных, немытых стекол, на столе была пыль – но с разводами, показывающими что тут кто-то был и совсем недавно. Старший инспектор натянул на руки тонкие нитяные перчатки, которые всегда имел с собой, потом достал небольшой цифровой фотоаппарат и начал фотографировать. Сначала от двери он сделал несколько фотографий общего плана кабинета, потом подошел ближе к столу и сфотографировал несколько раз столешницу и оба стула. Потом сфотографировал стекла. Потом он достал небольшой цифровой диктофон, включил его и осторожно положил на поверхность стола. Лучше было бы – учитывая резонансный характер дела – производить съемку следственного действия на видеокамеру – но видеокамеру они на выезд не взяли. Придется довольствоваться этим.
– Сегодня тридцатое июня две тысячи второго года…
Он посмотрел на часы
– Одиннадцать – семнадцать по варшавскому часовому поясу. Я, старший инспектор отдела убийств сыскной полиции Варшавы Бронислав Гмежек в связи с возбужденным уголовным делом о причинении смерти провожу обыск кабинета номер…
Полицейский повернулся к военным
– Двести семнадцать – подсказал майор Пшевоньский
– Номер двести семнадцать в здании штаба Виленского военного округа. Кабинет перед осмотром был заперт на штатный замок и был открыт по моей просьбе дежурным офицером, использовавшим запасной ключ, находившийся в дежурной части. Хозяином этого кабинета является поручик Ежи Комаровский, Его Императорского Величества лейб-гвардии Польского Гусарского полка. Я прав?
– Не совсем. Это временный кабинет, в нем сидят командированные офицеры.
– Хорошо. С какого времени его занимает поручик Комаровский?
– Причем два месяца, нужно посмотреть по журналу – ответил майор.
– В журнале отмечается, кому выданы ключи от кабинета?
– Да, обязательно
– Сколько всего существует ключей от кабинета?
– Два ключа.
– Где они находятся?
– Один обязательно в дежурной части. Второй – на руках у офицера, которому предоставлен кабинет.
– Передача ключей фиксируется?
– Обязательно. Сдающий и принимающий расписываются в журнале.
– А если один офицер передает ключи другому офицеру?
– Тогда они должны подойти к дежурному и расписаться в журнале – кто сдал и кто принял.
– Спасибо. Получается, что теми ключами, которые должны быть в дежурке вы открыли дверь. Вторые ключи от кабинета – у пана Ежи Комаровскому, которому он предоставлен.
– Так точно.
– Пан Комаровский мог передать кому-то ключи от кабинета, не регистрируя это в журнале?
Майор задумался
– Если он сделал это – это является должностным проступком – изобрел наиболее приемлемую формулировку майор
– А дежурный офицер мог выдать ключ, который находится у дежурной смены кому-нибудь?
– Мог, но не каждому. Только старшему офицеру с особыми полномочиями и с отражением этого в журнале.
– То есть если дежурный офицер выдавал кому-либо второй ключ – то это будет отражено в журнале?
– Да, безусловно. Без записи ключ не выдадут даже командующему.
– Хорошо, с записями в журнале мы ознакомимся потом…
Если бы старший инспектор Гмежек прервал обыск, спустился вниз и проверил по журналу, кому выдавался второй ключ – то сразу узнал бы имя настоящего убийцы. Убийца получал второй ключ сегодня, а до этого второй ключ брали несколько месяцев назад. Он имел полномочия, чтобы получить второй ключ, и знал, что его имя и номер удостоверения запишут в журнал учета – но пошел на этот тщательно просчитанный риск разоблачения. Потому что знал – ровно через три часа это не будет иметь никакого значения.
