— Ладно, блин, херня все это! — рубанул воздух ладонью Дрозд. — Ссыкуны мы все, блин, ха! Айда домой, а то мне еще ковер пылесосить надо до мамкиного прихода! Рык, че сидишь, айда!
И тогда Сережа молча помотал головой. Не известно, что за бес вселился в него в тот момент, но он неожиданно для себя самого поднял голову, посмотрел Дрозду в светлые глаза и брякнул:
— Мы его поймаем!
* * *
Как было известно из многочисленных слухов, маньяк Серый скрывался, прятался, жил в Разинских пещерах. В окрестностях поволжских городов, особенно ближе к Самаре, к Жигулям полно таких пещер, Разинских, Пугачевских или еще каких. Вокруг всякой пещеры — легенды, одна другой замысловатее. Тут и клады разбойничьи, и могилы староверов, и входы в секретные подземные города, где «бомбы делают», и прочие вымыслы.
Однако пещеры действительно существуют во множестве, и природные, и созданные людьми, многие из них завалены, забиты от любопытного пацанья железом и камнем, но не из-за желания властей сокрыть какие-то великие тайны или богатства, а просто из соображений безопасности — уж больно ветхи песчаниковые своды…
Вот в таких-то пещерах и прятался маньяк. И вот там-то они, четверо пацанов, и решили его изловить.
После уроков, заныкав обшарпанные портфели под школьную лестницу и завалив их плакатами с внушающими оптимизм лозунгами типа «Ленин — наш рулевой!» (хотя куда может зарулить покойник?), они отправились за арматурой — излюбленным оружием пацанвы.
Ребристый арматурный дрын с руку длиной при желании мог даже в слабой руке восьми-, десятилетнего ребенка разбить голову здоровому бугаю, а уж если не полениться и заточить этот дрын, неделю пошкрябав его вечерами по шершавому бетону где-нибудь в подвале, то ты уже по-настоящему вооружен эдакой «карманной шпагой». Почему карманной? А потому что носили средневолжские пацаны свое оружие в штанинах — тупой конец арматурины обматывался изолентой, из которой торчал проволочный крючок. В кармане брюк делалась дырка, и заточенный штырь висел в штанине, вдоль бедра, зацепленный проволочным крючком за прореху. Со стороны — хрен догадаешься, а при необходимости — р-раз! И ты практически Д'Артаньян, попробуй подойди!
Само собой, и менты, и родители, и педагоги изо всех своих маломощных сил боролись с детской тягой к милитаризму, видя в ней, по взрослому своему недомыслию, лишь шалость. Ну и в самом деле, откуда им знать, что их родное чадо за пределами отчей квартиры, на улице практически так же беззащитно, как Зоя Космодемьянская в лапах гестаповцев? И что в любой момент на ребенка, который, правда, сам себя таковым не считает и уже пять лет как курит, могут налететь представители, мягко говоря, недружественной «дворовой державы», и самое безобидное, чем закончится столкновение, если чадо не озаботилось вооружиться, — отнимут мелочь, выданную мамой на покупку «полбулки черного и батон за двадцать две», и дадут пендаль под зад — гуляй, пацан! А в худшем… В худшем происходили иной раз такие вещи, о которых Сергей Рыков и теперь, с высоты, так сказать, прожитых лет, вспоминал с ужасом…
Арматуру они натырили там, где и предполагали. Само собой, точить ее времени не было, но ушлый Дрозд потащил их в котельную, где у него (а скорее — у его всесильного братца-блатнюка) были знакомые мужики-алкаши, и там, ничего особо не спрашивая, седой худощавый дед в ватнике разогрел концы арматурин сваркой и в несколько ударов кувалды придал им форму копейных наверший.
— Кованая! — с уважением отметил Дрозд, разглядывая свою «шпагу», когда друзья на задах котельной бинтовали арматурины изолентой.
Испытав «шпаги» на боеспособность, для чего им пришлось основательно истыкать железяками деревянный блин от катушки с кабелем, пацаны наконец-то отправились в поход. О, если бы только Сережа знал тогда, чем этот поход закончится!
Буратино с Фаридом шли метрах в десяти от них с Дроздом, держа арматурины наготове, и вполголоса о чем-то переговаривались. Четверка маньяколовцев двигалась по поросшей бурьяном бугристой равнине, тут и там утыканной решетчатыми столбами ЛЭП. Равнина эта, а верней было бы сказать — пустошь, простиралась между городом и приречными холмами, поросшими чахлым леском. Там, в холмах, и находились пещеры…
— Слышь, Серый! — Дрозд тронул Сергея за рукав: — Так мы его не заметим, блин! Он мимо пройдет по канаве, а за травой хрен разглядишь!
— И че ты предлагаешь? — спросил Сережа.
— Разойтись надо! Цепью идти, как немцы в кино, ха! — Дрозд сплюнул и крикнул Буратино и Фариду: — Э, мля, долбени, айда сюда, побазарить надо!
Манера общаться друг с другом у мальчишек в те годы была искусственно-приблатненная, и лишь потом, через много лет, Сергей понял, что искусственного там было гораздо больше, но тогда им казалось, что они — ну о-очень «деловые» пацаны…
Дальше друзья пошли, «как немцы в кино», разбредясь друг от друга. Дрозд достал из кармана и надел на левую руку стыренный у брата блестящий дюралевый кастет, а правой крепко сжимал арматурину.
Фарид шагал метрах в двадцати дальше, пригибаясь и временами разглядывая сырую землю под ногами, — видимо, он недавно читал Фенимора Купера и теперь, воображая себя Чингачгуком, пытался обнаружить следы.
Буратино, рослый, плечистый и красивый, как теперь понимал Сергей, мальчик, но совершенно не отягощенный избытком интеллекта, просто топтал бурьян и изредка поглядывал на авторитетного Дрозда, ожидая, что тому надоест и он скомандует привал или вообще повернет назад.
Сережа шел самым крайним, сжимал в руках ребристый остроконечный дрын и… боялся. По-моему, никто из его друзей толком не понимал, во что они ввязались, и для них это было — Приключение, Приключение с большой буквы, это будоражило, заставляя кровь резвее бежать по телу, и толкало — вперед, вперед!
Сергея же сам процесс поиска маньяка интересовал постольку-поскольку. Он с ужасом ждал развязки, моля про себя всех богов, чтобы только пронесло, но при этом втайне, в глубине души чувствуя — это нужно, необходимо пережить, чтобы потом… Когда-нибудь… И Голос, вдруг возникший из ниоткуда, мягко подталкивал: «Иди! Иди вперед! Это не просто игра, это — настоящее, это — важно!»
Никаких иллюзий по поводу того, что случится, встреть они этого Серого, Сережа не испытывал — здоровый, взрослый и ненормальный мужик, привыкший убивать и испытывающий от этого удовольствие, легко положит четырех самонадеянных пацанов их же оружием, и ку-ку! Прощай, дорогая мама, ты никогда не забудешь меня…
Конечно, так гладко он сформулировал собственные мысли много позже, гораздо позже, уже будучи взрослым. А тогда Сергей вяло брел по сухому, трещащему бурьяну, уныло озирал серое небо, вдалеке — полуоблетевший лесок у подножья приречных холмов, и боялся, то и дело вытирая потеющие ладони о штаны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
