Итак, пользуясь быстро развивающимся военным наступлением сельджуков, папа Урбан II не только воскресил план похода на Восток под предлогом защиты христианства, но и значительно дополнил, расширил захватнический замысел своего предшественника Григория VII, разработал его детально. Отныне нуждающейся в «защите» Запада объявлялась уже не только Византия, но и все Восточное Средиземноморье. Иными словами, все эти земли должны были стать объектом эксплуатации Римско-католической церкви[49]. Момент для реализации этого плана Урбан выбрал весьма выгодный.
Против власти Византии восстали подчиненные ей земли Болгарии. Почти одновременно с этим во Фракию снова вторглась печенежская орда. В 1088 году печенеги нанесли императору Алексею Комнину тяжелейшее поражение при Силистре, разорили крупные византийские города Адрианополь и Филиппополь, подступили к стенам столицы. Наконец, в этот же момент непосредственная угроза Константинополю надвинулась и с другой стороны —со стороны сельджуков. Эмир Чаха, захватив много островов в Эгейском море, послал к Константинополю свой флот и, кроме того, начал переговоры с печенегами. Был выработан план совместного наступления. Таким образом, древняя столица Восточно-Римской империи действительно оказалась в огненном кольце[50]. Вот именно в этот наиболее критический для Византии момент, писала позднее дочь императора Алексея Комнина, Анна Комнина, крупнейший византийский историк, когда дела империи «как на море, так и на суше были в слишком худом положении, тем более что жестокая зима 1090/1091 г. заперла все выходы так, что от сугробов снега нельзя было даже отворить дверей из домов»[51], папство, как и полтора десятка лет назад, при Григории VII, снова предприняло попытку оказать нажим на православных греков, прикрываясь елейными фразами о «братской помощи». Послы Урбана II, прибывшие в Константинополь в 1088 году, сделали Алексею I заявление о том, что в Византии якобы принуждали католиков осуществлять богослужение по греко-православному обряду.
Как поступил в этой сложной ситуации византийский император? Есть свидетельства, что он ответил папе благосклонно и даже согласился на уступку Риму —в частности, был определен срок созыва в Константинополе церковного собора, на котором предполагалось урегулировать спорные догматические и обрядовые разногласия между православной и католической церквями. Начались прямые переговоры об унии. Наконец, император обратился с посланиями к государям Европы, в которых содержалась просьба о военной помощи Византии (но подлинники посланий не сохранились, и это не исключает вероятность их подделки, фальсификации на Западе)[52]. Однако дальнейшие события зримо показали, что все перечисленные выше уступки византийской стороны были лишь видимостью. Лишь вынужденным и временным отступлением… Исследователь отмечает: «притязания (римской) курии на абсолютное верховенство в объединенной церкви давно были известны в Константинополе. (А потому), ведя переговоры с Римом об унии и соблазняя западных феодалов надеждами на грабеж восточных стран, византийское правительство принимало и другие, более верные меры для прорыва сельджукско-печенежского окружения. Против печенегов были брошены новые союзники Византии —половцы»[53].
Уже весной 1091 года с печенежской ордой было покончено. Флот эмира Чахи не успел подойти ей на помощь. А чуть позднее и сам Чаха потерпел жестокий разгром от византийских войск. Так, «действуя то военной силой, то интригами и подкупом, — пишет историк, — Алексей I, в конце концов, избавился от страшной опасности, грозившей Константинополю. Византия сумела вернуть под свою власть ряд прибрежных пунктов в Мраморном море, острова Хиос, Самос, Лесбос. Сельджуки были потеснены. Теперь не для чего было заигрывать и с Римом. Переговоры об унии оказались безрезультатными. К досаде Урбана II Византия практически не пошла на уступки курии. Намечавшийся собор так и не состоялся…»[54].
Однако послания с просьбой о помощи, вынужденно написанные императором Алексеем, уже были «запущены в оборот», точно так же, как был запущен в действие и план организации общеевропейского Крестового похода на Восток, отказываться от которого папа вовсе не собирался. «Он учел воинственные настроения феодальных владетелей на Западе и постарался извлечь из них максимальную выгоду для католической церкви. Стечение обстоятельств предоставляло, казалось, удобный случай осуществить с помощью рыцарства давние замыслы папства, сделать важный шаг на пути к созданию «мировой» теократической монархии»[55].
Глава II
Крестовые походы —как осуществление экспансии католического запада
Приступая к непосредственной организации Первого крестового похода, Урбан II, как француз по происхождению, рассчитывал, конечно, прежде всего, на поддержку родины. В 1095 г. он созвал церковный собор в Клермоне (горной области в середине Франции), который, отмечают историки, носил чрезвычайно пышный характер: в его работе принимало участие 14 архиепископов, свыше 200 епископов и 400 аббатов. Именно там, 26 ноября 1095 года, после завершения заседаний собора, под открытым небом на огромной Клермонской равнине, раскинувшейся за стенами города, ибо (свидетельствует хронист) ни один городской храм не мог вместить гигантской толпы собравшегося народа, папа и произнес свою знаменитую речь, считающуюся началом «крестоносного движения на Восток». Речь, представлявшую собой пламенную проповедь, в которой святейший отец, изобразив яркими красками страдания христиан в Константинополе и в Палестине, впервые открыто призвал народ к войне за освобождение Гроба Господня[56].
Ход оказался продуманным безукоризненно точно. «Призыв, брошенный в Клермоне, — пишет историк, — вполне соответствовал подвижническим чаяниям народных масс. В первую очередь на него откликнулись задавленные нищетой и гнетом крестьяне, мечтавшие об «искупительном подвиге», который дал бы им освобождение. Папство, уловив настроение крепостной массы, предложило ей конкретный план такого подвига, но, разумеется, с совершенно иными целями, чем те, которых добивалось крестьянство…»[57] Затронуло также обращение папы и интересы огромного числа обедневших рыцарей, и тех (уже отнюдь не бедных) феодальных владетелей, которые стремились приобрести или расширить себе имения путем грабежа и завоеваний земель на Востоке.
Поэтому неудивительно, что под влиянием речи Урбана II с восторженными кликами «так хочет Бог!» тут же «приняла крест» (дала обет идти в поход) масса людей —духовенство и миряне, священники и монахи, сеньоры и рыцари, горожане и крестьяне. Все в горячем порыве стали тесниться к папе, чтобы именно из рук «святейшего отца» получить лоскуток красной материи в виде креста и прицепить его к своей одежде. Особенно усердные выжигали крест на собственном теле. В тот же день папа отправил окружное послание архиепископам, в котором торжественно оповещал о решении собора и требовал дальнейшего активного распространения этой вести по всем церквам и приходам. «Принявшим крест» он обещал освобождение от мук чистилища, прощение всех долгов, а также охрану семей и имущества во время отсутствия воителя. Срок выступления крестоносного воинства был назначен на 15 августа 1096 года.
Фактически на призыв Клермонского собора откликнулась вся Западная Европа —население Англии, Франции, Италии, Германии. Исследователь подчеркивает: весть о походе, распространяемая монахами и проповедниками, создала сильнейшее возбуждение, которое проявлялось в различных формах. Например, почти повсеместно произошли погромы и резня евреев-торговцев. Так что только в прирейнских городах погибло тогда от рук крестоносцев до трех с половиной тысяч евреев. Исчезли ранее процветавшие общины Трира, Майнца, Кельна, Вормса и Праги[58].
Множество представителей знати снимались с насиженных мест, распродавали из своего имущества все, что только можно было распродать, закладывали землю и снаряжались в путь. Даже герцог Роберт Нормандский, старший сын Вильгельма Завоевателя, заложил герцогство своему брату, королю Англии, за 10 тысяч фунтов серебра. Простой же люд поднимался иногда целыми деревнями[59], от мала до велика[60]. Тяжелая нужда, неурожаи, голод, дороговизна жизни гнали в «святую армию» крестьян, городскую бедноту, стариков, женщин. Наконец, еще одна характерная черта этого разноликого «крестоносного воинства» —наличие в нем самых заурядных уголовников. Как писал хронист Альберт из Экса, воры, шарлатаны, тунеядцы, грабители и убийцы в огромном количестве шли в крестоносные отряды. Ведь поход обещал богатую добычу, а гарантированное Урбаном II «вечное блаженство на небесах» всем его участникам развязывало руки даже тем, кто еще колебался идти на прямой грабеж и преступления…[61]
