Везде, где только было возможно, и всякому, кто только желал слушать, аргентинцы без устали расписывали прелести путешествия. Но если прислушаться получше, выяснилось бы, что не все встречало у них равное одобрение. То обстоятельство, что римские развалины совершенно развалились, вызывало живейшую досаду. Один заявил, что буэнос-айресские эдилы не допустили бы такого. Однако другой, знакомый с языками, встал на защиту местных властей и в приступе раздражения свалил вину на все тех же туристов, платящих именно за виды руин. В этом смысле нельзя отрицать немалое образовательное значение турпоездок: посещение достопримечательностей открывает перед нами невероятное разнообразие человеческого разума.
Впрочем, нашим соотечественникам - об иностранцах я не говорю достаточно было оказаться наедине со своими мыслями, чтобы стать жертвами двойной тревоги. Она приходила по ночам, когда они ворочались в кровати от бессонницы. Странное дело: любители поспать, все четверо потеряли сон, как только ступили на чужую землю.
Каждой ночью неотвратимо наступал подсчет расходов - и быстро превращался в ужас человека, стоящего на краю пропасти. Поистине головокружительные суммы уходили на чаевые, подарки, сувениры и тому подобные пустяки. Прелести поездки - разве они уравновешивали такое расточительство? Воображение рисовало пугающий призрак разорения. К счастью, наши аргентинцы нашли поддержку и опору в сопровождавшем их представителе компании, как ученики находят ее в учителе. Он вернул друзьям спокойствие разумными и утешительными словами:
- За границей деньги вылетают сами собой. Но число тех, кто отправлялся в путешествие до вас и отправится после - а это не два и не три человека, доказывает, что никто не разоряется. А потом, - хотя сейчас вам этого не понять, - вы увидите, что бесценные воспоминания о поездке составят предмет для разговоров на всю вашу жизнь. Не только вашу! Хватит на жизнь ваших детей, племянников, внуков!
Тарантино, Сарконе и Эскобар взяли за привычку навещать Риверо в его номере. Здесь все четверо пили мате. Здесь Сарконе неожиданно принимался петь, вызывая восхищение "Жемчужиной в грязи", энтузиазм - "Аргентинским апачем", слезы - "Затерянным в Париже". Здесь друзья, как потерпевшие кораблекрушение на необитаемом острове, обменивались признаниями; и даже вечно замкнутому Риверо случалось разоткровенничаться. Как видно, неприятности, переживаемые вместе, делаются более терпимыми.
На собраниях у Риверо каждый по-своему выражал еще одну заботу, очень личную, но общую для всех. Кто с гневом, кто с печалью, кто с досадой, но все говорили об одном: монотонная череда дней и ночей без благотворного пусть даже кратковременного - влияния женского общества. Мучения начались в Барселоне, где один из туристов (социолог) громко высказался по поводу качества предлагаемых услуг. Страх ли перед болезнью, некогда исчезнувшей с лица земли, но заново привезенной из бывших колоний, а может, робость, овладевающая нами за границей, или просто предрассудки, - но аргентинцы не участвовали во всеобщем веселье. Потом была Ницца, где легион старух на Английском бульваре не привлек никакого внимания друзей. Знатоки дела, они обратили свой взгляд на других, обещавших земной рай. Эскобар выразил настроение четверки скорбными словами: "Столько прекрасных женщин, и все недоступны!" В Генуе - или на Санта-Маргарите? - они увидели из окна автобуса молодую велосипедистку, блондинку, которая исторгла у Риверо глубокий вздох, заставив его восстать против собственной судьбы: быть может, это и есть женщина его жизни?
Увы, наш опыт - это всегда наш личный опыт, что и калечит лучшие из рассказов о путешествиях. К римским жрицам любви друзья отнеслись с неприкрытым отвращением и нашли, таким образом, новый предлог - как солдаты, давно отвыкшие драться, - чтобы не ввязываться в авантюру. Положение было еще терпимым в Мюнхене, но стало невыносимым в Париже, где действительность показалась им безумным праздником, устроенным в честь любовных побед. Друзей начала грызть тревога другого свойства: путешествие с его красотами, - разве оно уравновешивало потерю целой вереницы блондинок и брюнеток, оставшихся позади?
Сарконе, от природы обладавший спокойным нравом, сделал полезное уточнение:
- Здесь слишком много женщин легкого поведения. Честные девушки не дают к себе подступиться, чтобы их не спутали с теми.
Друзья бурно выразили свое согласие. Движимый завистью, Тарантино внес некоторый диссонанс:
- Но не зря ведь сказано, что трудности обостряют изобретательность.
Эскобар развил тему с превосходным хладнокровием:
- Ни с одной даже не заговоришь, потому что они не понимают по-испански.
В разговор вступил Риверо - единственный из четырех знавший несколько французских слов - и тоже напомнил всем о непреодолимом языковом барьере. Затем вмешался Тарантино:
- Я хочу сказать, что нам не хватает какой-нибудь крестьянской девушки, которая работает домашней прислугой, - лучше всего брюнетки. Ведь у нас это самое доступное из того, что есть.
- В Париже выше уровень жизни, - объяснил Риверо.
- С чем вас всех и поздравляю, - заключил Сарконе.
И во второй раз заслужил шумное одобрение компании.
"Неблагодарность", "жестокость", "коварство" - вот слова, приходящие на ум, когда мы рассуждаем о жизни. К счастью, нередко всплывает еще и слово "неожиданность". Если жизнь становится невыносимой, так и знайте: где-то поблизости спрятан сундучок с сокровищами.
К концу разговора, кажется, показался свет в конце туннеля.
- Раз уж мы лишены домашних радостей, нужно искать в других местах, высказал свое мнение Тарантино.
Наступила мрачная тишина, нарушаемая лишь громким сопением присутствующих.
- Есть что-нибудь на примете? - рискнул спросить Сарконе.
На Тарантино снизошло озарение.
- Горничная, - произнес он прерывистым голосом.
- Молодая, - уточнил Эскобар, тоже жаждавший лавров. - Та, что приходит убирать вместе со старухой.
- Ни в коем случае! - упрекнул их Риверо. - Разве вы забыли, что горничная в отеле - существо неприкасаемое, священное? Для постояльцев, конечно. Подумайте хорошенько, во что иначе превратится почтенное заведение? Если хотите, почитайте правила проживания. Или проверьте на практике.
- А где взять правила? - спросил Тарантино.
Слегка поразмыслив, Риверо ответил с уверенностью:
- Внизу у швейцара.
- А что делают с теми, кто их нарушает?
- Вышвыривают вон.
- Давай все-таки прислушаемся к этому ненормальному, - предложил Эскобар, обращаясь к Тарантино. - Речь идет о нашем добром имени.
Сарконе согласился:
- Один неверный шаг, и что станет со всеми нами? Риверо поддержал его:
- Вспомните, о чем говорил наш сопровождающий: ступив одной ногой в самолет, мы автоматически превращаемся в посланцев родины.
Тарантино, Сарконе и Эскобар ушли наверх. Оставшись в одиночестве, Риверо покопался в глубинах памяти и ощутил скрытое беспокойство относительно мотивов своего недавнего поступка - перед тем, как собрался насладиться триумфом. Кто-то когда-то рассказал ему что-то о горничных в отеле, которым предписывается быть недоступными. "Я проявил такую твердость (подумалось ему), потому что за границей мы должны уважать законы гостеприимства, любой ценой избегать ненужных столкновений и вести себя безупречно".
На следующий день в обеденный час троица не появилась в ресторане отеля. Риверо посвятил вечер покупкам. По возвращении, падая от усталости, он решил посидеть немного за столиком бара, прямо на тротуаре Елисейских полей. Большой любитель оршадов, из-за невозможности объясниться он удовлетворился мятным напитком. Опорожнив стакан до половины, Риверо поднял глаза на темную громаду Триумфальной арки, забыл про людской муравейник и обрел спокойствие.
Постоянное движение взад-вперед, в одном и том же месте, где шум толпы перекрывался мощными голосами, в конце концов привлекло его внимание. Медленно и недоуменно, как будто пробуждаясь от сна, он перевел глаза на кучку людей, державших друг друга под руку и явно в хорошем настроении. Риверо с удивлением узнал Тарантино, Сарконе, Эскобара; но их было не трое. Четвертой оказалась молодая девушка, низенькая и полная, со смуглой кожей и большими зелеными глазами, чей напряженный коровий взгляд не участвовал в веселье, написанном на лице.
- Ну, как она тебе? - поинтересовался Сарконе.
- Симпатичная, - признал Риверо.
- Как говорится, лучше, чем ничего, - сказал Тарантино.
- А главное, из нее неплохой преподаватель, - быстро добавил Эскобар. Мы уже выучили полдюжины слов, и с безупречным произношением.
- Она бретонка, - пояснил Сарконе.
- А вы чему ее учите? - спросил в свою очередь Риверо.
- Повседневным выражениям. Тарантино заставляет ее повторять разные неприличные словечки и уверяет, что так здороваются или заказывают кофе. Мы помираем со смеху.
