Это был первый и единственный случай, чтобы о моих родителях кто-то отозвался плохо.
— Не все могут похвастать такой матерью, какой была ваша Дзылла, — подперев рукой подбородок, продолжала Надыго. Это у нее верный признак, что сейчас она станет рассказывать какую-нибудь историю. А если при этом она, вот как сейчас, начнет покачивать головой, то можно не сомневаться, воспоминания ее будут не из самых радостных. — Знаю, много жгучих слез ты по ней пролил, да пребудет она в раю! Сколько раз, проходя мимо кладбища, я видела, как ты плакал у ее могилы, закрыв лицо руками…
Когда разговор заходит о Дзыцца, мы все трое как-то сразу впадаем в уныние. А уж если у кого-то из нас в глазах заблестели слезы, у другого они наверняка польются ручьями. Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках. Судя по тому, как у Бади задрожал подбородок, ясно, что она вот-вот разревется, а когда она стремглав выскакивает за дверь, для сомнений места уже не остается.
— Ты не поверишь, — Надыго смахнула слезу и со своих глаз, — твои душевные страдания и меня повергали в тоску. Я возвращалась домой и подолгу плакала навзрыд. Никогда никому об этом не говорила, вот тебе первому рассказываю…
Надыго еще раз вытерла глаза, шумно высморкалась в платочек, и опять левая рука ее уперлась в подбородок.
— Такой хлебосольной женщины, как Дзылла, днем с огнем не найти. Она была готова с каждым разделить свой кусок хлеба. Байма с людьми тоже умел ладить. Ну а ловкостью, смекалкой с ним никто не мог сравниться, не человек был — настоящий черт! До сих пор помню и его матушку, она учительницей в школе работала. Как-то повздорили они с дедом, отцом твоего отца. Тогда мы еще в горах жили, и они, и мы…
Старушка развязала концы головного платка, аккуратно поправила его, снова завязала. На губах у нее заиграла счастливая улыбка, в глазах появился озорной блеск.
— О чем это я говорила? Да, так вот, твои бабушка и дедушка что-то там не поделили, женщина, обидевшись, поспешила в родительский дом. Еще и Байма с собой прихватила. Тогда он был еще совсем маленьким, годиков семь-восемь, не больше. Вот миновали они половину пути, малыш и спрашивает мать, куда, говорит, это мы идем. Ну, та поделилась с ребенком своей обидой. Прошли они еще немного, и повстречалась им на пути заброшенная башня. Байма улизнул от матери и вскарабкался на самую верхушку башни. Мать растерялась, не знает, что делать. Стала умолять сына слезть. А тот не слушается.
— Проси у меня все, что хочешь, только спускайся оттуда… — взмолилась мать.
Малыш кричит ей сверху:
— А не обманешь?
— Богом клянусь! — заверила его мать.
— Ладно, тогда идем обратно домой!
Что было делать матери? Она дала согласие и с полпути повернула с сыном домой. Вот каким был Байма, твой отец…
Когда мне удается услышать что-нибудь новое о Баппу или Дзыцца, мне кажется, будто я становлюсь внутренне богаче. Вот недавно кто-то рассказал мне о Баппу такую историю. Говорят, наша родственница из Ардона как-то при нем пожаловалась, что печь у нее не годится и из-за этого, мол, пироги у нее не удаются. Услышал об этом Баппу и, недолго думая, взвалил нашу жестяную печь на плечи и пешком отправился с ней прямо в Ардон…
— Теперь расскажу тебе, зачем я пришла, — совсем другим голосом говорит Надыго, убирает руку от подбородка. Оглядевшись по сторонам и будто доверяя мне большую тайну, она шепотом произносит: — Надумали мы женить этого парня…
Какого именно парня — мне не трудно догадаться: у Надыго один-единственный сын, Акбе, родившийся после трех дочерей кряду и потому для матери особенно дорогой и желанный. Сколько я себя помню, Надыго только тем и занята, что постоянно подыскивает невесту для сына, хотя Акбе, кажется, не очень-то торопится жениться. Старушку понять можно, все сверстники Акбе давно женаты, многие уже обзавелись детьми.
— Что ж, новость хорошая, поздравляю вас сердечно. — Что мне еще остается сказать?
— Спасибо, — откликается Надыго. — Только вот еще одно дело…
Старушка мнется, чего-то недоговаривает.
— Какое дело?
— Хотим тебя, Казбек, попросить быть на нашей свадьбе шафером.
От растерянности у меня, кажется, отвисает челюсть. Шафер!.. Да ведь я в таких делах ничего не смыслю… В чью светлую голову могло прийти такое!.. Сколько у нас в селе мастеров такого дела, а я ведь могу по незнанию всю свадьбу расстроить. Нет, куда-куда, а в шаферы я не гожусь!
— Сегодня Акбе как раз в город собирался, хотел встретиться с тобой, а ты будто чувствовал, взял да и сам приехал!
— Не справлюсь я с этим, Надыго! Ну, сами посудите, какой из меня шафер!
— Казбек, солнышко мое, мы все хорошо обдумали. Не найти нам во всем селе шафера лучше тебя, так что не будем больше об этом. Ты, видно, забыл, что имя тебе дал махон. Парень ты свой, о чем бы мы тебя ни попросили, то и станешь делать, деваться тебе некуда, понял, нет?
Надыго встала, как бы давая понять, что разговор окончен и спорить больше не о чем.
— Значит, ты будешь шафером? Ой, как интересно! — едва за Надыго закрылась дверь, Бади запрыгала от радости.
— Шафером будешь!.. — передразнил я ее. — Ты бы уж помалкивала, не разбираюсь я в этих делах. Шаферу полагается невесту под руку держать, а меня самого еще надо поддерживать.
— А знаешь, кого они сватают?
В растерянности я даже забыл спросить об этом. В самом деле, кто невеста? Получили ли они ее согласие? Наверно, получили, раз дело дошло до выбора шафера. У старой Надыго, видно, уже все обдумано, известны все действующие лица предстоящей свадьбы — шафер, дружка, посредники, ну и, конечно, невеста. Но как же Акбе о таком торжестве ни словом не обмолвился? Или до сегодняшнего дня ничего не было ясно? Хорошо еще, что я успел себе квартиру подыскать. Впрочем, в свой закуток Акбе невесту не приведет. Ему скоро должны дать новую квартиру в пятиэтажном доме. На втором этаже, прямо напротив базара. Мы как-то с Акбе даже ходили смотреть квартиру.
Чем больше я раздумывал над предложением Надыго, тем проще мне казалась моя задача. В самом деле, разве быть шафером — такая уж невидаль? Ясно, что каждый бывалый, опытный шафер когда-то был таким же неучем, как и я. Так чего же, спрашивается, я упираюсь, как баран, будто меня на заклание ведут?..
— Невеста у них из Карджына! — оборвала Бади мои мысли. — А работает она в городе.
Откуда ей все это известно? Впрочем, разве в селе что-нибудь утаишь? Лишь бы один человек узнал о новости, а там, не сомневайся, все люди будут в курсе!..
— Надыго мне еще на прошлой неделе о свадьбе рассказывала. — Бади будто отвечала на мой немой вопрос, — только она мне наказывала пока ничего тебе не говорить.
Мысленно я уже представил себя шафером и старался успокоить, подбодрить себя. Какой же я все-таки беспомощный! Стоит обстоятельствам чуточку измениться, и я сразу шарахаюсь в сторону, будто мне призрак привиделся. Когда мне еще доведется встретить таких прекрасных людей, как Надыго и Акбе? Разве позволят они человеку оступиться? Разве толкнут его на дурной путь и разве захотят, чтобы мне было худо? И потом, как говорится, дождь еще когда будет, а пока не видно молний и не слышно грома. Акбе, как я понял, еще даже не помолвлен со своей невестой. Не приведи Господь, но вдруг семья девушки возьмет да и откажет ему?! Или согласится, а невеста неожиданно сбежит с другим! В жизни чего только не случается… Но, кажется, мысли унесли меня слишком далеко. Видно, от чрезмерного напряжения у меня начинается жар, и я уже ничего не соображаю!
VI
Все свои дела в селе я выполнил. Написал и о передовой овощеводческой бригаде. О Гадацци, понятное дело, умолчал. Как верно заметил Бесагур, известность надо самому заслужить, а не чужой славой пользоваться.
Вот уже несколько дней мы с Дунетхан живем на новой квартире. Наши хозяева проявляют о нас отеческую заботу. Мы с полуслова понимаем друг друга, словно давно уже живем под одной крышей. Человек, давший имя Дзандзабах, — да пребудет он в здравии долгие годы, — должно быть, мог предсказывать будущее, подобно известному провидцу Санаты Сему: в крошечном дитя он узрел добрую, сердечную женщину. Под стать жене и Дзапар — мягкий, душевный человек. Ни одного громкого слова от него не услышишь. Верно люди говорят, жену и мужа следует мерить одной меркой.
Вчера Дзандзабах затеяла готовить уалибахи. То, что в этом деле она мастер небольшой, было видно с первого взгляда. Раскрасневшаяся хозяйка беспокойно носилась от корыта к печи и обратно, но дело у нее не ладилось. Она жаловалась, что тесто поднялось плохо, что в начинке недостает соли, сетовала на слабый огонь в печи. Когда же она вынула из духовки первый пирог и поставила его на стол, то оказалось, что он расползся. О таком пироге обычно говорят: родилась двойня. Не без изъяна были и другие пироги — этот слишком бледен, тот подгорел, у того слишком толстая корка. А тут еще дети подняли невообразимый шум и гвалт. Успокаивая их, Дунетхан со старшим ребенком вышла на улицу прогуляться, а младший все никак не мог угомониться, просился к матери. К отцу он упрямо не шел, у матери своих забот хватало — одним словом, поднялся небольшой переполох. Но вот наконец пироги заняли свое место на столе. Ребенок на руках у матери затих. Вернулась с улицы Дунетхан, и все уселись за стол.
