— Итак, ты ушла от них. Или тебя выгнали? Пакс покачала головой.
— Нет. Они были великодушны. Верховный Маршал предложила мне остаться с ними или попытаться начать жизнь торговца или ремесленника — как я захочу. Меня бы научили всему, чему нужно, дали бы возможность встать на ноги. Но вы же знаете, что Гед — это покровитель воинов. И вряд ли было бы логично навязывать ему купца или ремесленника. А наш герцог… — Тут ее голос снова задрожал.
— Он был там? Пакс взяла себя в руки и сказала:
— Да. Герцог Пелан приехал за мной, когда… когда ему сообщили, что я… Он сказал, что возьмет меня опять к себе, что я буду капитаном, но… я знала: они были правы. Со мной что-то случилось. И они поступили правильно. Я и сейчас так думаю. Герцог вынужден был согласиться, когда узнал, что со мной. Он дал мне…
— Тот перстень, который ты оставила в чаше для подношений, — вздохнув, сказал киакдан. — Твой герцог — интересный человек. Он не особо жалует последователей Геда, еще меньше любит маршалов и откровенно недолюбливает Верховного Маршала, и несмотря на это… Наверное, он очень тебя ценит.
— Уже нет, — сокрушенно сказала Пакс.
— Между прочим, перстень он тебе вручил уже после того, как все это случилось. Так что, Пакс, не умаляй достоинств своего командира. — Колдун вновь поворошил угли в очаге и продолжал:
— Однажды я его видел: давно это было. Я еще тогда задумался, что это за человек. Потом, конечно, я о нем слышал — в основном те слухи, которые доступны всем. В основном…
— А почему он так не любит последователей Геда? — спросила Пакс.
Киакдан покачал головой.
— Это не та история, которую мне стоит рассказывать. До меня она дошла не то что через третьи, а через сто тридцать третьи руки и, скорее всего, обросла слишком большим количеством ненужных и ложных подробностей. Возможно, когда-нибудь он сам тебе все расскажет. Я… это вряд ли. Ты думаешь, что никогда к нему не вернешься? Ерунда. По крайней мере, этикет и законы чести требуют, чтобы ты заглянула к нему и выразила свою благодарность.
— Но…
— Придется, Пакс, придется. Вне зависимости от того, суждено ли тебе когда-нибудь обнажать свой меч под знаменами герцога, ты не имеешь права оставлять его в неведении относительно того, жива ты или нет. Не сегодня, не завтра, но рано или поздно ты должна будешь отправиться к герцогу и засвидетельствовать ему свое почтение. И когда настанет время, ты поймешь, что я был прав.
Пакс ничего не сказала. Она и представить себе не могла, что вернется к герцогу, не победив свой страх. Предстать перед командиром, перед боевыми товарищами, не обретя мужества, не вернув способность участвовать в бою, — это было для нее невозможно.
— А теперь, девочка, — сказал колдун, — расскажи-ка мне с самого начала, подробно, как ты почувствовала, что твое мужество покинуло тебя? Как ты смогла это понять?
Пакс на некоторое время задумалась, решая, как получше описать свои чувства. Начала она действительно издалека:
— Как-то раз, когда герцог впервые появился у нас на тренировке, он выбрал меня в качестве напарника, и я почувствовала в этом учебном бою какую-то особую энергию. Герцог словно заразил меня чем-то. Когда потом Сиджер, наш учитель фехтования, встал в пару со мной, я ощутила, как эта энергия начинает закипать во мне. Возбуждение, восторг — я даже не знаю, как это описать, но мне хотелось сражаться, хотелось наносить удары, обманывать противника. Хотелось победить. Когда он охладил мой пыл ловким ударом, мне было больно, но только больно — и все. Как в детстве, когда споткнешься и упадешь. Я ничего не боялась и ни о чем не беспокоилась. И потом, в боях мне, конечно, бывало страшно, особенно в первый год, но это чувство находилось где-то внутри меня, глубоко-глубоко, и стоило начаться сражению, как боевой пыл гасил во мне любое проявление страха. Это чувство никогда не подводило меня, даже в худшие моменты, когда мы попадали в засаду или когда мы с Месенионом противостояли злому чародею. Я порой уже прощалась с жизнью, но это никак не мешало мне продолжать драться. Наоборот, это лишь подстегивало меня. Да мы там все такие были. Те, кто боялся ран, увечий или смерти, ушли из нашей роты. Опасность была составной частью нашей жизни. Некоторым настолько нравилось состояние, которое возникает в бою, что они искали любого повода, лишь бы устроить драку даже среди своих. От бесконечных поножовщин в казарме таких удерживали только строгие правила. Однажды я оказалась в самом центре такой заварухи, и это стало для меня хорошим уроком. С тех пор я зарубила себе на носу: никаких скандалов и драк со своими. Для боя должны быть веские причины.
Тут Пакс снова замолчала, поймав себя на том, как участилось ее дыхание. В горле у нее пересохло. Киакдан заметил это, принес кувшин с водой и наполнил две кружки. Пакс залпом осушила свою.
— В Фин-Пенире все было как во сне — в прекрасном, счастливом сне. О такой жизни я мечтала, когда была маленькой. Рыцари, паладины, торжественные гимны, музыка.
Каждый день тренировки с лучшими воинами Восьми Королевств. Тут не было ничего из того, что тревожило и не давало мне покоя там, на юге. Нам предстояло сражаться только против зла, против настоящего зла. А еще я там встретилась с настоящими эльфами, гномами, научилась как следует обращаться с оружием. Говорили, что получалось у меня неплохо. Мне предложили вступить в братство Геда и стать паладином. Для меня… да я даже в самых дерзких мечтах не осмеливалась представить себе такое. — Налив воды в кружку, Пакс сделала еще один большой глоток. — Неожиданно мне стало понятно значение всей цепочки странных событий, случившихся в Ааренисе. Разумеется, я согласилась с предложениями, которые мне были сделаны в Фин-Пенире. Я почувствовала, что нашла дом, настоящий, истинный дом. Моя жизнь обрела смысл.
— Ну а теперь?
— Это были счастливейшие дни в моей жизни. Господин Оукхеллоу, вам это покажется смешным и глупым, но для меня сомнений нет: ведь сбылись самые сокровенные мечты дочери пастуха, которая день и ночь грезила о том, как она будет сражаться волшебным мечом против чудовищ; мечты девчонки, сбежавшей из дому, чтобы вступить в наемную роту; мечты солдата, провоевавшего несколько сезонов. Может быть, там, в Фин-Пенире, не все до конца понимали, что они для меня значат, но это было неважно. Я пыталась научиться всему, чему могла, чтобы стать по-настоящему полезной им всем. И там — там, где все служили делу чести и защите чести силой оружия, — там я была счастлива.
— Разве я сказал, что нахожу это глупым? — удивленно вскинул брови киакдан. — Такую мечту трудно воплотить в жизнь, но это вовсе не глупость. Лучше скажи: что в тебе изменилось после того, как Верховный Маршал сделала все что могла для твоего исцеления?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
