своего вопроса, такого интимного и смелого, ей казалось.
— У вас интересное лицо и шляпа хорошая, я говорил, да. Платье вам идет очень… Это юбка такая? Надо же, думал платье. Я вас сразу заметил, как вошел. Вы тут как инородное тело. Не обижайтесь, это комплимент. У вас есть закурить для меня? — Он взял из ее рук сигарету, ненадолго задержав пальцы Лили в своих. — У вас ледяные руки, а казались такими теплыми — они у вас очень белые и такие… думал, мягкие и теплые. Это неважно, мне будет приятно их согреть. Можно я буду греть ваши руки?
Лиля одернулась:
— Нет, давайте разговаривать, это важнее. Вас как зовут? Меня Лиля.
— Сергей. Лиля, давайте пойдем сейчас к вашей знакомой старушке. И будем разговаривать с ней. Мне это нужно.
— Да вы чего, она же спит. Но вы не расстраивайтесь, мы к ней завтра сможем сходить. Вечером, после работы. Вы во сколько заканчиваете? Я примерно в семь, но пока еще доберусь… Я вам потом адрес напишу, только напомните. Со мной вы тоже поговорить можете, мы же уже разговариваем. Вы так сутулитесь, как будто у вас горе…
— Понимаете, Лиля, у меня умерла жена. — Лиля от неожиданности вскрикнула, закрыв рот рукой.
— Бедный, бедный, бедный Сергей, — она закачала головой и попыталась обнять его за шею, — ну, это ничего, я вас утешу. Надо поговорить и будет легче, я знаю.
— Ой, то есть не умерла, конечно, простите, это я как-то перепутал нечаянно… Она мне изменила, то есть. Ну что вы так реагируете опять… вон, обнимаетесь даже. Но мне приятны ваши прикосновения, конечно. Лиля, да было-то это давно, просто с тех пор и сутулюсь, наверно. И вообще я, может, это все придумал, чтобы затащить вас в постель. Вы об этом не подумали, прежде чем обнимать меня и жалеть?
— Я, конечно, об этом думала, — соврала Лиля, краснея. Но я и так могу с вами переспать. Если хотите. Вы знаете, я ведь совсем одна, одна… И я так люблю красивое, вы красивый весь, не только ресницы. Ну вот, опять вы отворачиваетесь. Погрейте мои руки, уже можно, правда.
Они вышли из бара, и Сергей повел Лилю к себе домой, как оказалось, он тоже жил неподалеку. Перед уходом он купил какого-то коньяку себе и вина для Лили. Он держал ее за руку и смотрел, будто какой-то влюбленный. На свежем воздухе, свободном от сигаретного дыма и пьяного угара, она почувствовала, как от него хорошо пахнет, и ей сильно захотелось к нему поскорее прижаться и вдохнуть поглубже этот теплый аромат мужского парфюма и чего-то еще такого мужского.
Они пили прямо из бутылок. Лиле безумно нравилось держать холодную тугую бутылку, такую большую и темную по сравнению с ее руками, казавшимися ей особенно женскими сейчас; делать большие глотки, облизывать потом кисло-сладкие губы и вытирать с подбородка нечаянно пролившиеся капли вина одними только подушечками пальцев. Это было очень романтично. Сергей тоже красиво пил коньяк, закусывая яблоком, которым его угостила Лиля. Разрезая яблоко ножом (чего только не было в Лилиной сумке!), Сергей порезался.
— Ну что вы, осторожнее, мы на работе им торты разрезаем, — засмеялась Лиля, поднесла его руку к губам и облизала его порезанный палец.
Когда они пришли к Сергею — это была небольшая полупустая квартира, такая, будто бы в нее только заехали жильцы или вот-вот оттуда съедут, — он сразу стал раздевать Лилю.
— Лиличка, ты совсем особенная, совсем-совсем. И такая нежная. Я буду за тобой потом ухаживать, можно?
— Зачем же вы это сейчас говорите, я же уже согласилась на все. Ой, давайте только ляжем в постель, а то так неудобно, и некрасиво я буду выглядеть, если не лежа… я же знаю.
— Ты обязательно, слышишь, обязательно напиши мне свой адрес, я к тебе завтра приду. Мы пойдем к твоей старушке, мы будем с ней разговаривать… Лиличка… мне больше не нужно никаких женщин, они все пустые, а ты нет, и нежная такая. Только руки… ну ничего, я их согрею… Ты знаешь… я ведь каждые выходные… с новой женщиной, как все надоело, давай я буду только с тобой, можно? — его дыхание уже сбилось, слова были отрывисты, да Лиля его и не слушала, хотя сейчас она могла ему и поверить.
После всего они оставались еще какое-то время в постели. Сергей курил, выпуская дым в потолок, а Лиля лежала на боку, отвернувшись. Она уже все поняла. Ведь она совсем не дурочка, хотя ей об этом часто говорили. Чуда не произошло, но на миг ей показалось, что в этот раз все может быть по-другому. Он так сутулился…
— Давай я тебя провожу? Просто я уезжаю утром…
— Конечно, уезжайте. Это ничего, это не страшно, не страшно, — Она подобрала одежду с пола и прикрылась ей. — Я вам оставлю свой адрес. Ведь вы хотели познакомиться с моей соседкой. Вот вернетесь и сходим. А теперь я пойду, нет, провожать не надо, не вставайте. Вы и так много времени на меня потратили. Только отвернитесь, мне неловко одеваться при вас.
— Лиля, мне так стыдно, я такой дурак! Ты прости меня. Прости. Все так навалилось… И поездка эта. Спасибо тебе. Спасибо, — Сергей отвернулся от Лили и все говорил, говорил. — Я обязательно тебя найду, только улажу дела, это все жена, все она, поэтому я такой. Шляпу не забудь!
***
Лиля возвращалась домой по набережной. Погода заметно ухудшилась — ветер с запахом гниющей водной растительности задувал за шиворот холод с реки. Она остановилась посередине старого моста с проржавевшими балками вместо перил, достала из сумки большой нож, которым на работе обычно разрезали торты, и выбросила его в реку. Всплеск — и завернутый в окровавленную тряпку нож скрылся под водой. Облокотившись на перила, Лиля смотрела на болотного цвета реку, мутной пеной прибивавшуюся к берегам, и думала о том, что надо не забыть купить новый нож.
Ветер усиливался. Удерживая одной рукой шляпу на голове, она подняла с потрескавшегося бетона свою сумку и, сильно сутулясь, пошла прочь. Бедная Лиля, тебя опять обманули. Ему не хватило благородства. Ну ничего, ничего… это все ничего.
Вишневое море
В комнате стыл полумрак: тяжелые шторы были плотно задернуты, и лишь пламя зажженного камина золотило истертый паркет и обычно бледное лицо Марты. Она сидела в массивном, продавленном до пружин кресле с высокой дубовой спинкой и ежилась от осеннего сквозняка,
