— Понимаете ли, доктор… у меня только что было ощущение, то есть, своего рода глюк… и в этом глюке вас звали Ефимом… а вашу помощницу…
— Не стоит рассказывать это вслух! — перебивает меня @, — ваши глюки — ваше личное дело. Здесь же встаёт вопрос о делах 0бщины.
Я смотрю на Мамочку, затем на свёрток фольги на подносе, выезжающий из распределителя пневмо-подачи.
Надо поверить в себя. Поверить в собственные силы.
Смотрю на поднос: треугольный амулет е-льда, электрод и колба «о-п» из тяжелых солей и сукровицы.
— То есть, что значит, позвольте спросить, 0бщинных? — я впрыскиваю себе 8 точек «о-п», отодвигаю поднос, вертикалю туловище, сканирую торчащие из запястий трубки.
(Я, я, — повсюду здесь один я, — другого не ищите! — взрывается в мозгу генерирующий поток мыслеформы.)
— Молотишь сурьму? Шелестишь? — сверлит Мамочка.
— Принимая во внимание, что вы находились вне сознания около двух лунных фаз, — с вялой торжественностью объявляет доктор, — вы не имели возможности исполнить предписанный вам поцелуй Паяла…
…Ах, вон они о чём!..
Я хочу встать, но @ делает решительный жест в мою сторону:
— Мы предъявили вашу опись sанитарной sлужбе — прошу вас, присядьте. С сожалением вынужден сообщить, что данное обстоятельство, хотя и принято в реестр приемлемых выводов, но в целом, при учёте разброса по весам в остальных показателях, как то: бороздистость, чебохто-бохто, сопротивляемость жилы, устойчивость к стрессу, пугливость, пронырливость… и ещё рядом сопутствующих… комиссия, в общем, однозначно склонилась к решению подвергнуть вас переплавке.
— Но…
— Комиссия приняла во внимание смягчающие обстоятельства, и вынесла вердикт о переплавке под общим наркозом. Вы ничего не почувствуете. Вас усыпят, как homo перед изъятием органов.
— Я имею границы опротестовать решение комиссии? — с надеждой корочу капиллярами.
— Только постфактум. Это решение разряда АА+. Усыпитель уже поступает по катетерам.
— Ах, вы… — я дёргаюсь, вырываюсь, бью доктора формой застывшей ладони — ответный лязг подобен треску лопнувшей рессоры, — я прорываюсь и лечу наугад…
Сейчас голова пуста.
Сердце гонит волну.
Что-то сугубо личное, выстраданное долгим как дельфинья елда путём проб и ошибок.
Желтоватый туман вокруг меня. Степь в низко постеленном желтом тумане.
Сбавляю темп и плыву навстречу возвышающейся впереди постройке.
Это платформа на сваях. И на платформе — нечто вроде цистерны.
Deja-vu? Это было со мной недавно, хотя временами я готов поклясться, что видел лишь навязчивый сон.
Неужели окружающее меня сейчас и есть мой реальный вторичный подуровень?!
Я втягиваюсь по жирному стержню, опрокидываю люк и врастаю в помещение.
Вижу вокруг себя стены: узкие стены. Вытянутое помещение: как обрубок коридора. Обрубок.
Передо мной Дрозд.
Он заглядывает мне в глаза и произносит:
— Эй, ты очнулся?
<Это он мне… вы поняли?>
Эхо в ушах.
И постепенно начинаю понимать, что произошло.
Мамочка льнёт к Ефиму, потираясь передним контактом.
Пару раз они отчётливо искрят.
В воздухе запах озона; от электромагнитного всплеска ноют зубы.
Мамочка расчехляет панцырь. Мы с Дроздом наблюдаем её е-блок.
У Мамочки завидный е-блок.
Дрозд расчехляет фольгу и предъявляет рудный калач.
У Дрозда солидный калач.
Электричество гудит в моей голове причудливым ритмом
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Яркие голые туловища Дрозда и Мамочки неестественно контрастируют с невыразительной серостью интерьера.
Ефим Тимофеевич разворачивает Мамочку, и я вижу, как она вся дрожит, в предвкушении е-блока.
Тела с глухим звоном соприкасаются, я наблюдаю рудный калач, ввинчивающийся в е-блок и заставляющий Мамочку вздрагивать, закатывая глаза.
Вот он принимается размеренно биться, точно зависнувшая в трансе поршневая система.
Мамочка глубоко дышит, жмурится и сжимает пальцы на ногах.
От неё идёт сильный запах.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
— Присоединяйся, — выхлюпывает Дрозд, распространяя угрюмое металлическое зловонье.
— Хочу в рот… в рот… — шепчет Мамочка, а я охватываю корень происходящего, ощущая набухающее в стекловолокне жало.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Она тянется ротовой помпой к zалупе.
По телу волнообразно расходится приятная щекотка.
Щекотка исходит словно бы от раздражающего предмета в заднем проходе, захватывает и постепенно становится как бы на грани переносимого.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
В момент ясного осознания, что всё это неминуемо должно как-то разрешиться — в этот самый момент несдерживаемое спазмирующей мышцей семя устремляется вон…
Кабель Мамочки красный и липкий. Её гортань издаёт звук, напоминающий трение напильника о вращающийся точильный камень, тело выгибается и вздрагивает с неравномерными вспышками.
Е-блок пробивает меня и точно крючьями цепня зацепляет на моём сердце щупальца.
И начинает душить меня.
Душить.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
— Что же это, — кричу я извергающемуся в глубину нутра Тимофеевичу, — что это за шизопровокация?! Вы изволите совокупляться, а я — непоправимо смущаюсь. Коррозия…
— Не сочиняй, какая коррозия… стыд есть эмоциональное преступление. — Уверенно рубит @.
— Объясните сначала, почему я изволил здесь оказаться? Что это за переплавка такая, ёб-вашу мать? Мы уже в третий раз встречаемся, перед этим вы были доктором @, а сейчас — снова Ефим Тимофеевич. И всякий раз я влезаю в этот бак и лечу по степи, весь в лимонных испарениях. Имею ощущение зацикленности.
— Всё верно! — Дрозд расслабляется, но не выходит из Мамочки: та покачивается на его хуе, вибрируя клитором.
— Что верно? — я оставляю калач в восстанавливающей ванночке рта.
— Верно, что ты зациклился и коррозируешь. Оглянись назад: как ты прожил последние, ну, скажем 5 фаз? Что значительного происходит в твоей жизни помимо минета паяльнику и латентной копролингвистической деятельности? Неужели ради подобной ржи гнул ты гвозди, будучи юн и отважен? Твоя задача — выйти из цикла, покинуть эту крысиную гонку… Мы, Боевое Подполье, сознательно перетянули тебя на свой слой, использовав циркульную травму!
— Боевое Подполье?! — вырывается у меня с приглушённым бряцаньем (Мамочка вылизывает мошонку). — Это вы организовали травлю золотого офицерства? пустили ядовитый газ в Парке Оргий на северном жидоумертвителе? распространяли объёмный порно-сериал про ебущихся в пепле сфинксов? убили наместника 9-го земляного барона? Я привык думать, что таких, как вы, ребята, не бывает…
— Как видишь, одним из нас оказался твой старый приятель Ергодыч! — покачивается Ефим Тимофеевич.
(В этот момент из его жопы со звоном выпадает здоровенная какашка.)
— Вот это да! — потрясён я.
— Ергодыч — не просто один из нас, — продолжает Дрозд, — Ергодыч Залупигной оказался не просто подпольщиком. Он оказался одним из Тощих, — то есть, одним из руководителей движения.
— Вы хотите сказать, что Ергодыч — Тощий? — я сжимаю медные волосы Мамочки. Ртуть семени выкатывается из её рта.
Стены помещения начинают светиться голубым перламутром.
— Не только он. Ещё кое-кто из тех, кого ты хорошо знаешь. Тебе грозила переплавка, и мы устроили так, чтобы всё прошло, как будто тебя ушатало циркулем. А потом перетащили тебя на наш слой, используя метод «возвратной фистулы», результат действия коего ты сейчас наблюдаешь.
— Но для чего?
— У нас к тебе деловое предложение: сплавься с нами — развари стволы родовластия! Пойми: расщепление радиоактивных металлов — вовсе не прерогатива правительства! Директорий насквозь прогнил и состоит в основе своей из наместников малоизвестных семей, где с Традицией зачастую соседствует самое zверское долбилово и перемазанная спермой времён Губернаторства садо-мастурбация. За что казнили старину Наебнибалдая? Кто дал право калечить плавку детей бронзовых прапорщиков? Почему козырным сплавам не сообщили о надвигающемся сдвиге по фазе?
— Почему… ответы на эти вопросы не знает даже головной оракул, — с неуверенной усмешкой я бью тяжелеющим калачом по губам Мамочки — голова её гудит словно колокол.
— Головной оракул может не знать. — Соглашается Дрозд, — мы — знаем.
— И что же?
— Правительство Грибов необходимо убить!
— Хм… и кто придёт на смену? Семья Тугоплавких? Или, возможно, клан Д%?
— Мы опровергнем аксиомы центральных уровней и используем радиоактивные металлы для повышения сопротивляемости, как завещал великий Румбо!
