правда? Даже Хелен так считает, хотя она без ума от Рузи.
– Шарлотта, прекрати. Ты ведешь себя самым неподобающим образом. – Каролина собралась было дать суровую отповедь дочери, но тут ее внимание привлекли две женщины. Опираясь друг на друга, они ковыляли по тротуару вдоль живой изгороди из голубого самшита, высаженного перед коттеджем Асторов. Одна из них, с рыжими волосами, была повыше второй – брюнетки. Обе прихрамывали. Обе были без перчаток, без шляпок, даже без зонтиков от солнца. Рыжеволосая женщина была в купальном костюме. Грязные, ободранные, они походили на бродяжек. Каролина решила, что это местные жительницы случайно забрели в район Бельвю, но, присмотревшись к женщине в платье, она вздрогнула. Знакомое платье. Взгляд Каролины пополз выше, к лицу женщины. И женщина знакомая. Нервы затрещали, рот раскрылся в беззвучном «ох».
Увидев выражение лица матери, Шарлотта обернулась.
– Что такое… что… о боже! – ахнула она. – Это Эмили? С кем это она? Что с ней стряслось?
Недоумение переросло в тревогу. Каролина поняла, что Эмили поранилась. Экипаж поворачивал на длинную подъездную аллею. Эмили и ее спутница, пошатываясь, ступили в крытую галерею.
– Эмили… – позвала Каролина. Не дожидаясь, пока Дункан поможет ей сойти с экипажа, она сама соскочила на землю. Подол платья зацепился за откидную подножку. Она дернула его, пытаясь освободить, и услышала треск рвущейся ткани. Не останавливаясь, Каролина бросилась к Эмили.
– Господи, дитя мое, ты сильно ушиблась? Что случилось?
– Она споткнулась, – ответила рыжая, с легким южным акцентом. – Запуталась в собственных ногах, представляете? – добавила она со смешком, будто ничего страшного не произошло.
Эмили припадала на одну ногу, по-прежнему наваливаясь на свою рыжую спутницу.
– Ты же хромаешь! – воскликнула Каролина, оттесняя рыжую от дочери. «Сейчас ей нужна ее мать, а не ты». – Переломов нет?
– Нет, просто ушиблась, – снова ответила рыжая, продолжая настырно опекать Эмили, как будто та была вверена ее заботам. Сама же Эмили пока еще не произнесла ни слова.
Каролина заметила у нее на лбу шишку, которая уже начала лиловеть, а возле брови – след от засохшей крови. Кончиками пальцев она убрала волосы с глаз дочери. Та выглядела испуганной, потрясенной.
– Шарлотта, – крикнула Каролина через плечо. Ее вторая дочь по-прежнему сидела в экипаже. – Найди Хейда. Пусть пошлет за доктором.
– Думаю, ей просто нужно лечь и отдохнуть.
«А вас никто не спрашивает», – уже собралась было отрезать Каролина, но тут заметила на лице рыжей женщины царапины и синяки, хоть и не такие ужасные, как у Эмили. Других повреждений она не увидела. Женщина теперь говорила о том, что хорошо бы сделать ванну с английской солью. Каролине совсем не нравилось, что эта наглая незнакомка лезет не в свое дело. Она хотела сама окружить Эмили заботой. Каролине казалось, что эта рыжая своей безумолчной трескотней заглушает даже ее мысли.
– Шарлотта, – снова позвала Каролина. Что это она себе позволяет? Сидит как ни в чем не бывало, болтает с кучером. – Шарлотта, найди Хейда. Пусть пошлет за доктором. Ну же, Шарлотта!
– Кстати, меня зовут Альва, – представилась рыжая, протягивая ей руку. – Альва Вандербильт. Я так рада, что наконец-то познакомилась с вами, миссис Астор.
Каролина не расслышала имя, но фамилии Вандербильт было вполне достаточно. Все, что она знала о клане Вандербильтов, ей не нравилось. Патриарх семейства, Корнелиус Вандербильт, которого все величали Командором, был известен недобросовестными методами ведения бизнеса и ужасными манерами: он обманывал конкурентов, жевал с открытым ртом, прямо за столом ковырялся в зубах. Свое состояние Командор сколотил на строительстве железных дорог, а Каролина таких денег не признавала. Достойные деньги – это те, что получают по наследству, а не зарабатывают. Ей самой в наследство достался неплохой капитал, к тому же она вышла замуж за богатого человека. Каролина старалась не думать о том, что дед Уильяма, покойный Джон Джейкоб Астор, тоже заработал свое состояние – причем на торговле пушниной, – а в беспринципности и невоспитанности не уступал Командору. По сути, от Асторов Вандербильтов отличало лишь то, что Джон Джейкоб Астор начал свою деятельность раньше, лет за двадцать до того, как Корнелиус Вандербильт основал свое дело. Каролина отказывалась проводить эту параллель и никогда не упоминала о низком происхождении семейства Асторов.
А Вандербильт не умолкала:
– … простите меня за мой внешний вид, – она потрогала свою фланелевую блузку. – Я шла на пляж, и…
– С вашего позволения, я хотела бы отвести Эмили в дом.
– Да, конечно. Конечно. – Рыжая Вандербильт обхватила Эмили с другой стороны. – Я помогу…
– В этом нет необходимости, уверяю вас.
Вандербильт отступила, но только после того, как из дома появился Хейд, за которым плелась Шарлотта. Он взял Эмили на руки и понес ее в дом.
– Рада знакомству, – крикнула Альва им вслед.
В дверях Каролина обернулась.
– Шарлотта, ты идешь?
Но Шарлотта уже снова стояла у экипажа, рядом с кучером.
* * *
В день пикника Каролина с особой тщательностью трудилась над своей внешностью, зная, что все взгляды будут прикованы к ней. К ней и ее семье. Эмили скрыла свои загадочные царапины на лбу под пудрой, но беспощадное солнце сводило на нет ее усилия. Ах, какая пища для сплетников. А если б они еще знали, что Шарлотта вздыхает по кучеру… Боже, для них это был бы настоящий пир! Разумеется, светские дамы в присутствии Каролины будут сердечно улыбаться, лебезить перед ней, но, стоит ей отвернуться, и они примутся злословить об ее дочерях, обсуждать ее брак.
Странно, думала Каролина, что ее отношения с Уордом Макаллистером, нередко сопровождавшим ее на светских мероприятиях, ни у кого никогда не вызывали подозрений. Об этом не говорили ни слова. А вот если видели, как Уильям беседует с женщиной на площадке для поло или в яхт-клубе, это мгновенно вызывало нездоровый интерес.
Да пусть болтают. Каролина понимала, что сплетничать людям не запретишь, и, хотя гордость ее была уязвлена, она не падала духом. «Ничего, переживу», думала про себя Каролина. И когда прибудут ее двуличные гости, она выйдет к ним вместе с Уильямом и положит конец кривотолкам. А сейчас нужно быть готовой к тому, чтобы даль правдоподобное объяснение по поводу царапин на лице Эмили, – на тот случай, если кто-то проявит любопытство.
Из коридора донеслось характерное тук-шарк-шарк, тук-шарк-шарк, и вскоре в гардеробную, тростью толкнув дверь, вошла ее мать.
– Ты собралась в этом выйти к гостям? – спросила она.
Каролина рассматривала в зеркале свой туалет: темно-лиловый полонез с турнюром, вырез подчеркнут шелковой лентой, корсаж украшен атласными бантами.
– Лина, неужели я должна тебе напоминать, что истинная леди никогда не одевается по последней моде.
– Мама, ты так говоришь, будто я надела платье от Уорта.[7]
– Слава богу, что нет. Его модели не отличаются элегантностью. – Она переложила трость из левой руки в правую. Мать Каролины – Хелен Ван Кортландт Уайт Шермерхорн – в свои восемьдесят четыре года по-прежнему сохраняла царственную осанку. Волосы ее, некогда черные с блестящим отливом, давно побелели, лицо было изрыто морщинами, но бледно-голубые глаза не утратили зоркости: все подмечали.
– Ты не должна конкурировать с «новыми деньгами», Лина. Это ниже твоего достоинства. – Ее мать протянула руку за
