— Пусть нашим форманом (бригадиром) будет товарищ такой-то, — слышалось в отделениях.
Минуты через три во всех отделениях были выбраны форманы. Они выступили вперед и коротко посоветовались между собой, после чего каждый отдал приказ своему отделению. В этот момент на башне как раз пробило восемь часов. Форманы развели своих людей по рабочим местам. Мое отделение, состоявшее из сотни мужчин и женщин, начало разгружать флоридский самолет с апельсинами.
Как работящие муравьи, люди вытаскивали ящики с апельсинами, подцепляли их крючьями и спускали на лифтах в глубину склада. Мне досталась самая легкая работа: подсчитывать, сколько ящиков спустили вниз. По прошествии часа форманы подали знак, и все остановились.
— Отдых пять минут.
Глэдис подбежала ко мне:
— Как вам, товарищ?
— Плохо, — ответил я.
— Почему?
— Вы работаете, а я ничего не делаю.
— Но и ваша работа нужна.
— К чему эти подсчеты?
— Чтобы избежать анархии в нашей жизни. Все наше общество держится на цифрах. Мы должны учитывать количество существующего в мире продукта, если хотим оставаться обеспеченными, — объяснила Глэдис.
Пятиминутный перерыв прошел и снова началась работа, быстрая, веселая, приятная. Около десяти часов я снова увидел стайки людей, летевшие со всех сторон к складам.
— Смена… — пояснил мне сосед из Флориды.
Как и мы, новоприбывшие разделились на отделения и выбрали старших. И, когда наша смена закончилась, стали на наше место.
Наши форманы раздали нам карточки — свидетельства выполненной работы.
— И что я могу получить за эту карточку?
— Все, что вам нужно, — сказала Глэдис.
— Даже дом?
— И дом…
Работники из первой смены разлетелись по домам. Флоридские товарищи должны были после разгрузки их самолета отправиться за грузом в Японию. Глэдис повела меня осматривать склады и фабрики.
Мы спустились на лифте в помещения с овощами и фруктами. Они были устроены, как давние склады-рефрижераторы, только эти были куда больше и с более совершенными установками, поддерживавшими такую температуру, при которой фермерский продукт не портился.
Глэдис взяла одно яблоко и подала мне:
— Эти яблоки хранятся здесь почти пять лет.
Я попробовал яблоко и удивился: могло показаться, что его только что сорвали с дерева.
— Зачем вы держите их так долго? — спросил я ее.
— Мы храним десятилетний запас всего, что требуется нашему району, — ответила Глэдис. — Это дает нам возможность на несколько месяцев в году устраивать себе каникулы. Кроме того, это наша гарантия на случай неурожая или какого-либо иного бедствия.
Мы осмотрели и другие склады — с тканями, одеждой, мебелью, инструментами, станками и прочим. Бросалось в глаза то, что все эти изделия были сработаны на совесть, по-хозяйски, не то что хлам моих времен — не успеешь купить, а вещь уже разваливается и портится.
— Мы работаем только для себя, — сказала на это Глэдис.
Склады были огромные и обслуживали целый район от бывшего Портленда до Аляски. Чтобы обойти их все, понадобились бы недели две.
Мы перешли в соседние здания, где размещались фабричные машины. Там царила тишина. Рабочих не было. Глэдис сказала, что хватает и двух зимних месяцев, чтобы заполнить склады всем необходимым.
Но какое громадное помещение! Мне приходилось в свое время работать на фабриках Онтарио. Там была грязь, нехватка чистого воздуха, колеса и ремни вечно были готовы покалечить или отнять жизнь. А здесь — просто красота! Фабричные цеха большие, высокие, полно света, чистый воздух.
Все приводы и опасные колеса были убраны под потолок, а все, что могло покалечить рабочих внизу, было зашито в футляры и безопасности ради окружено заграждениями.
Сами машины удивили меня своей мощью. Рядом с гигантскими колесами-маховиками, всевозможными тягами и шатунами я чувствовал себя кроликом рядом со слоном.
— Какая сила! какая силища! — восклицал я, переходя от одного станка к другому. — Теперь я понимаю ваши слова относительно новых условий труда.
— Да, это сила, — отозвалась Глэдис, кладя руку на ближайшее колесо. — И эта сила сделала человечество свободным! Взгляните, Пит, какой длинный путь прошли мы, люди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Где-то триста тысяч лет назад на ветвях тропических деревьев прятались жалкие обезьяны. Они даже не осмеливались спуститься на землю, потому что земля принадлежала страшным, свирепым хищникам.
А вот начинается ледниковый период. Вьюги гуляют по всему северному полушарию. Тропический лес замерзает. Мамонты гибнут, и ветер громоздит над ними белые снежные надгробия… А человек? Вот он ищет убежища в пещере. Но эту пещеру облюбовал для себя кровожадный медведь. Медведь разинул пасть и идет на человека, встав на задние лапы и собираясь сожрать нашего предка. Тот в страхе хватает в руки камень. Завязывается бой, и медведь с раскроенной головой падает под ноги человека. Медвежья пещера становится первым домом человека, медвежья шкура — одеждой, медвежье мясо — едой. Бывшее доброе создание, когда-то питавшееся плодами деревьев, теперь хищным зверем бродит по заснеженным лесам в поисках кровавой добычи. В его руках каменный топор: человек намерен завоевать весь мир.
И долго, долго тянулась эта борьба. Сколько мучений, сколько труда, слез и крови! Боролись с холодом и жарой, с голодом и болезнями, со всяческими зверями. Стали бороться и друг с другом, пожирали один другого и завоевывали мир. И, силясь сохранить завоеванное, обрекали друг друга на неволю, придумали рабство, крепостничество, батрачество. Но от отца к сыну переходила сказка о том, что наступит время, когда прекратятся все мучения, перестанут литься слезы и кровь, природа подчинится человеку и настанет «рай» благополучия, братства, согласия… И вот он, этот рай, пришел. Пришел не благодаря мечтаниям пророков и мессий, но благодаря этим машинам! — и она ударила своей красивой ручкой по блестящей поверхности маховика.
— Видите, вот она, сила человечества, собранная из всех прошлых тысячелетий. В основе ее лежит топор пещерного человека; в ней — страдания рабов, крепостных и пролетариев, в ней мысли миллионов голов! Это наследие прошлого. Пока стоят эти машины, готовые в любую минуту начать работать по приказу нашего разума, природа есть и будет нашей покорной слугой!
Я слушал Глэдис в восхищении. Какое замечательное соединение ума, силы и красоты!
— Я понимаю! — вскричал я. — Вместо разделения на классы и принуждения одного класса к работе, человечество заменило этими железными рабами батраков, и все стали властелинами мира.
— Теперь осуществилась та демократия, о которой так много говорили в ваше время, — добавила Глэдис.
С глубоким уважением смотрел я сейчас на этих железных великанов: они казались мне богами, творцами жизни.
V
Мы не стали осматривать все фабрики, так как все равно не успели бы сделать это за один день. Был уже двенадцатый час. Мы с Глэдис надели крылья и полетели к ней домой обедать.
Садясь за стол, я был несказанно счастлив: сегодня я ел хлеб, заработанный своими руками.
Но я все еще словно пребывал в темноте, и многое было мне непонятно.
— Я не понимаю, кто управляет вами и всеми работами, — сказал я Глэдис. — Есть ли у вас постоянный парламент и правительство?
— Такого правительства, как было у вас, у нас нет.
— А как же с работами, с правами?
Глэдис поставила передо мной кружку со сладким напитком.
— Наши главные права были установлены сразу после социальной революции; с тех пор к ним мало что добавили или отменили. Но эти права касаются основных экономических взаимоотношений и индустрии стран всего мира, а также общего правила «Кто не работает, тот не ест»…
— Но вы ведь не ангелы, между вами должны возникать недоразумения, хотя бы между соседями. Кто тогда выступает судьей?
— Подобные мелочи, как и в целом экономические вопросы каждой «улицы», мы решаем на местном собрании. Экономические вопросы «города» — на городском собрании. Далее имеется собрание района. К примеру, вся Северная Америка разделена на сто районов. А весь мир подразделяется на пять «континентов» вместе с островами. На каждом уровне, от «улицы» до всего «мира», у нас действуют выборные комитеты: уличные, городские, районные, континентальные и, наконец, всемирный комитет.
