Когда мы выехали за пределы дворцовой территории и покатили по широким улицам, раздались приветственные возгласы — к великому моему облегчению, дружелюбные. Ведь в Александрии никогда не знаешь, чего ожидать, настроение уличной толпы переменчиво, она быстро переходит от восторга к ярости. Сейчас люди, похоже, радовались возможности увидеть своих правителей, но присутствие такого количества римлян могло быстро превратить радость в гнев.
Мы с отцом приветствовали народ, и мне было приятно, когда нам отвечали криками и кидали цветы. Из толпы звучало прозвище отца — Авлет, то есть Флейтист; судя по тону, выкрикивали его доброжелательно.
Широкая улица была вымощена мрамором и обрамлена колоннадами, делавшими ее прекрасной, как храм. Она вела нас к усыпальнице Александра, находившейся на пересечении дорог, проложенных строго с юга на север и с запада на восток. Там наша первая остановка.
Все гости нашего города посещали это священное место, воздавая честь памяти Александра. Именно он разработал план города и назвал его собственным именем, передав тем самым и часть своей магии. Сейчас, по приближении к гробнице, притихли даже самые шумные, обменивавшиеся шутками римляне. Сам Непобедимый лежал в хрустальном саркофаге — кто не проникся бы благоговейным трепетом при виде этого зрелища?
Я была здесь раньше лишь однажды и запомнила гробницу как место, наводящее страх: спуск в темную пещеру, окруженную мерцающими лампами, где под хрустальным куполом лежало мумифицированное тело в золотой броне.
Пока мы шли, Олимпий тихо давал необходимые пояснения:
— Его доставили сюда, а не в Сиву… сохраняли тело в меду… золотой саркофаг расплавили, когда было туго с деньгами… жрецы в Мемфисе отказались хоронить его: сказали, что куда его ни положи, он все равно не успокоится…
— Откуда ты так много знаешь? — спросила я его шепотом.
— Я не знаю и малой доли того, что бы хотел, — ответил он так, словно счел мой вопрос весьма невежественным.
Помпей устремил взгляд на лежащую фигуру, глаза его округлились еще больше, и я услышала, как он невнятно бормочет на своей латыни.
— Он хочет стать новым Александром, — прошептал Олимпий мне на ухо. — Льстецы говорят, что между ними есть сходство. Он и волосы стрижет в той же манере.
Мне сравнение не понравилось: ведь Александр завоевал Египет.
— Ни капли не похож, — возразила я.
— А многие люди все-таки сравнивают его с Александром, — заявил Олимпий. — Они говорят о его молодости и называют его Магнус — Великий. Он единственный римлянин, удостоившийся подобной чести в двадцать шесть лет. Правда, поговаривают, — тут мальчик наклонился и заговорил так тихо, что я едва его расслышала, — что Помпей сам присвоил себе этот титул! И что он буквально заставил Суллу позволить ему отпраздновать триумф.
Олимпий с благоговением взирал на своего кумира.
Я остановилась рядом с ним и — не ты ли, Исида, вложила в мои уста те слова? — произнесла:
— В моих жилах течет кровь Александра. Мы, Птолемеи, принадлежим к его роду.
Помпей, казалось, очнулся от своих мечтаний.
— Значит, ты благословенна, царевна, — отозвался он.
— Он хранит нас и нареченный его именем город, к вечной славе, — сказала я. — Он наш покровитель.
Отец, стоявший позади меня, заламывал руки и выглядел испуганным.
Помпей серьезно посмотрел на меня:
— Ты достойна быть потомком Александра.
Дальше путь лежал к Мусейону, названному так в честь девяти муз, покровительниц мысли и творчества. Для римлян провели подробную экскурсию, им представили ведущих ученых и показали читальные залы. Потом настал черед библиотеки — самого большого в мире хранилища письменных текстов. Ее основал Птолемей Второй, и каждый последующий царь ревностно пополнял это выдающееся собрание.
У входа нас приветствовал Аполлоний, главный библиотекарь.
— Мой великий царь, царевна и почтенные граждане Рима, — молвил он, поклонившись так низко, что заскрипели его немолодые кости. — Позвольте мне показать вам этот храм письменного слова.
Он провел нас через несколько залов, соединявшихся словно звенья в цепи. Под высокими потолками тянулись ряды окон, пропускавших в помещение дневной свет. На скамьях за мраморными столами читатели, представлявшие все народы Ойкумены, склонялись над развернутыми свитками. Я увидела грека в тунике, араба в своей просторной одежде, иудея в мантии и капюшоне, египтянина в кожаной юбке, с голой грудью. Все они вскинули головы, когда мы вошли.
Поворачиваясь за нами, как подсолнухи за солнцем, они проводили нас взглядами и вновь углубились в свои манускрипты. Нас между тем провели в одно из хранилищ библиотеки. На полках вдоль стен лежали рукописи. Это походило на улей с вложенными в ячейки свитками, с каждого из которых свисал деревянный ярлычок с названием.
— Идеальный порядок, — одобрительно промолвил Помпей, потянувшись к свитку с надписью: «Гераклид из Тарента».
— Это труды по медицине, император, — подсказал Аполлоний.
Соседний свиток был помечен именем Герофила Халкидонского.
— Непревзойденный лекарь из Александрии, — с гордостью пояснил Аполлоний.
— Помер двести лет тому назад, — буркнул Олимпий себе под нос. — Есть же современные сочинения.
— Все это истинные сокровища, — промолвил Аполлоний с гордостью, жестом обводя манускрипты; он относился к ним как к родным детям. — Рукописи, состоящие из нескольких свитков, хранятся в корзинах на полу. На ручке каждой корзины наклеена бирка с названием.
На Помпея это зрелище явно произвело сильное впечатление.
— Вот образцовый подход к делу и пример для всех нас, сознающих важность сохранения архивов и не желающих, чтобы их деяния выветрились из памяти потомков, — сказал он.
Римляне принялись разворачивать свитки, и произведенный ими шум дал мне возможность шепотом обратиться к всезнайке Олимпию с вопросом:
— А что за история с завещанием, будто бы предоставляющим Риму права на Египет? Я хотела узнать об этом вчера вечером, но ты слишком много говорил!
Пускай теперь объяснит мне сам, если может.
— Ну… — Олимпий на миг задумался, а потом зашептал в ответ: — Твой двоюродный дядя Александр Десятый составил завещание, по которому Египет отдается Риму. Отсюда и их притязания. Но на самом деле нет никакой уверенности в том, что он действительно его составил, а даже если и составил — в том, что оно имеет законную силу.
— Почему бы тогда им не прочесть его и не решить?
