– В общем, да.
– Светлана Леонидовна, скажите, пожалуйста… – задумчиво заговорила Соня. – А на мечи ставились клейма? Я хочу сказать, хозяева мечей метили свое оружие? Можно ли по мечу с клеймом определить, кому он принадлежал?
– Хм… – Учительница снова задумалась.
Все молчали, вытянув шеи, только с кухни доносился слабый звон посуды: Натэла извлекала из духовки пирог.
– Честное слово, даже не знаю, что вам сказать. Мечи всегда были дорогой редкостью. Их археологи находили крайне мало, поэтому трудно что-либо с уверенностью утверждать. Но если на мече имеется клеймо, то оно, скорее всего, является меткой не владельца, а мастера. Как на знаменитом мече, с помощью которого была опровергнута норманнская теория. Понимаете, долгое время считалось, что на Руси мечей вообще не делали, а пользовались варяжскими, или, другими словами, норманнскими. Так думали до тех пор, пока не был обнаружен меч со славянской надписью «Людота-коваль». Таким образом и…
– Значит, это кузнеца клеймо? – невежливо перебил Батон. – «Коваль» же по-нашему кузнец?
– Совершенно верно. Но мне бы хотелось узнать, почему…
– Светлана Леонидовна, последний вопрос, – поспешно сказал Пашка. – Кривые мечи в каком веке были в ходу?
– Да, в принципе, почти во все времена, – последовал удивленный ответ. – Русичи ведь имели постоянные контакты с печенегами, с хазарами, позже – с монголо-татарами… И заимствовали у них кривые сабли, очень удобные для конного боя.
– То есть и в Куликовской битве такими могли воевать?
– Кривыми мечами? Бесспорно.
– А во время стояния на Угре в пятнадцатом веке?
– Тем более. Но расскажите же мне наконец…
– Большое вам спасибо, Светлана Леонидовна, – церемонно произнес Пашка. – Теперь я перейду в бродилке «Пересвет» на высший уровень. Вы сказали, кривая сабля удобнее в конном бою? Надо будет иметь в виду… Соня, запиши!
– Нет, я его убью когда-нибудь… – пробормотала Соня.
Нино Вахтанговна чуть слышно рассмеялась. Юлька, чтобы не расхохотаться, засунула в рот кусок остывшего мяса и тут же дико замычала: оказалось, на него уже нацеливался Батон, а потому успел намазать толстым слоем острейшей аджики.
– Воды-ы-ы! – завопила Юлька, под общий смех уносясь на кухню.
Но, влетев туда, она застыла на пороге. Там, перед горячей плитой, разгоралась драма.
– Ты мне скажешь или нет? Почему все всё знают, а я один, как дурак, не при делах? Что у тебя с «трудихой» было? – наседал на невозмутимую, как айсберг, Натэлу взъерошенный Атаманов. – Чего она вообще здесь делает? Почему я Батона спрашиваю, а он мне только мыкает, как лошадь?
– Сережа, мыкают… хм… мычат коровы.
– Вот спасибо, не знал! То есть не будешь колоться, да?
– Я не бандит, чтобы колоться. – Голос Натэлы стал ледяным, и Юлька невольно поежилась. – Сергей, у меня есть право на личную жизнь?
– Чего-о-о?! Вот, значит, как?! Значит, вот так теперь, да?! Ну и пошла…
– Заткнись, придурок!!! – заорала Юлька от дверей, хорошо знавшая, на какой текст способен Атаманов в тяжелые минуты жизни. – Хлебальник захлопни, кому говорю!
– Ты еще мне тут! – взвился Серега. – Выстроились, блин! Личную жизнь вам надо! Да подавитесь вы ею! Все! На хрен! Адье!
Дверь в прихожей хлопнула с такой силой, что задребезжали серебряные чайники в шкафу. Из гостиной послышались удивленные голоса, высунулись физиономии Батона и Белки. Юлька испуганно взглянула на Натэлу. Та, как ни в чем не бывало, посыпала сахарной пудрой горячий пирог, но ее губы были плотно сжаты, а ресницы подозрительно дрожали.
– Что, сказать ему не могла? – пробурчала Юлька.
– Ты его нэ знаешь? Сперва дэлает, потом думает… – Появившийся в речи Натэлы акцент говорил о крайнем волнении. – А Светлана Леонидовна здэсь! Прэдставляешь, что он мог устроить?
С воображением у Полундры всегда все было в порядке. Представив себе возможную сцену, она передернула плечами. Натэла была абсолютно права.
– Я хотела ему рассказать, но не сейчас. – Акцент пропал: Натэла успокоилась. – А он тут… На меня вообще нельзя кричать! У нас в доме никто, кроме бабушки, не повышает голос, но у нее это профессиональное. Она говорит, что если зритель в двадцать пятом ряду тебя не слышит, то нужно уходить из актрис в костюмерши. Бабушке можно. А ему – нет!
– Да я понимаю… – пробормотала Юлька. И тут же с напускным безразличием спросила: – Натэла, а вы с Серегой уже целовались?
Лицо Натэлы окаменело.
– Я имею право на личную жизнь, – отчеканила она.
И Юлька поняла: подруга права. И, вздохнув, поплелась в гостиную отвечать на испуганные вопросы. А Натэла швырнула в раковину ни в чем не повинный пакетик сахарной пудры и разрыдалась.
У себя дома кузен и кузина Полторецкие были только в полпервого ночи.
– И он орал как психованный, на всю кухню, – закончила рассказ Юлька, вешая измазанную глиной куртку на вешалку и от возмущения не попадая на крючок. – А на нее кричать нельзя, у них дома, кроме бабки, никто не орет. Вот Натэлка и завелась. Ты ночевать остаешься?
– Угу… На метро все равно не успеваю. – Пашка ловко поймал Юлькину куртку и водворил ее на место. – Стало быть, все как у больших?
– Тебе бы ржать только! А у человека, может быть, вся жизнь кирдыкнулась. И любовь. Может, уже поправить ничего нельзя, все поломато и растоптато!
– Даже так?
– Нет, я тебе вмажу щас! – разозлилась Полундра, хватая диванный валик.
Пашка с хохотом отбился подушкой, полетел пух, с грохотом завалилась на бок ваза с сухими листьями… Из соседней комнаты вышел заспанный дед, генерал Игорь Петрович Полторецкий, в шлепанцах и кителе внакидку и провозгласил:
– Юлия, в вашем нежном возрасте о «поломато-растоптато» еще и речи быть не может! И вообще, поправить можно почти все и почти всегда! Если подойти к этому непредвзято. Вы ужинать будете?
– Стратег! – восхитился дедом Пашка. – Нет, Петрович, спасибо, мы из гостей. Не бесись, мать, я завтра с Атаманом поговорю. Очень уж он, правда, круто забрал.
– Да, он такой, – с гордостью признала Юлька. – Дома матерью, знаешь, как командует? Тетя Таня его всегда слушается. Один, говорит, мужик в доме.
– Ну, Натэла – не тетя Таня, к ней подход нужен. Короче, не парься, все наладим. Давай спать. Тьфу, и надо же было так долмой обожраться!
Уже лежа в постели, Юлька вспомнила:
– А Нютке так и не позвонили…
– Завтра. – Пашка в трусах и майке сидел за столом и смотрел в светящийся монитор.
– Ты чего не ложишься?
– Я скоро. Спи.
Утром Юлька проснулась от жизнерадостного пения:
Как на поле Куликовом прокричали кулики,И в порядке бестолковом вышли русские полки!Как дохнули перегаром – на семь верст разит,Накануне все допито, – значит, будет враг разбит!
Пел Пашка, бреясь в ванной. Полундра посмотрела на будильник, ахнула и одним тигриным прыжком выскочила из постели.
– Ой, господи! Блин, опаздываю! Самостоятельная по биологии, а я даже не прочитала вчера! Где моя юбка? Петрови-и-ич!
– Дед уехал в Академию, – ответил вместо него Пашка, проходя в комнату с полотенцем на шее. По дороге он подцепил с кресла Юлькину юбку и подал хозяйке, прыгающей на одной ноге и пытающейся попасть в колготки. – Задом наперед надеваешь!
– Да? Спасибо… Ты вечером приедешь?
– Как получится. Я тут ночью слазил кое-куда… – Пашка кивнул на ноутбук.
– Опять фээсбэшные файлы взламывал?
– Нужны они мне… Нет, только по поводу наших ножичков. Там, кстати, и взламывать почти нечего было, вся документация министерства – без серьезных паролей. Оскорбление, а не работа! Но вот что интересно: михеевская экспедиция нигде не значится.
– Как это? – не поняла Юлька.
– Мать, археологическая экспедиция – дело научное и государственное. Значит, она должна значиться в документах или институтов, или научных обществ, или Министерства культуры, в общем, той организации, которая данную экспедицию посылает и финансирует. А тут – ничего. И не только наших троих чижиков, но и никакой другой экспедиции в нынешнем году на Угре не было. Ни отчетности, ни путевых листов, ни дневников, ни докладов – ни-че-го!
– Ты точно знаешь? Хорошо смотрел?
Пашка только пожал плечами. Юлька наконец натянула форменную юбку, схватила сумку с высыпающимися из нее ручками и тетрадями и вынеслась в прихожую. Кузен пошел следом, по дороге собирая Юлькино барахлишко, сложил его обратно в растрепанную, не первой молодости сумку, расписанную фломастерами, и продолжил:
– Заодно поглядел там информацию по Пересвету и оружию ближнего боя… то есть по мечам. В общем, все так, как вчера училка ваша говорила. Скорее всего, «…свет Чермный» – имя кузнеца.
– А как же Симонов монастырь?
– Разве в монастыре не могло быть кузнеца? – вопросом на вопрос ответил Пашка. – Если были лошади, значит, и кузнец был.
