Следующие два дня я крутился как белка в колесе. Время пролетало в хлопотах. Людей собери со всей округи, оторви от производств, необходимые грузы подготовь, носильщиков обеспечь. И на оставляемых территориях попытайся все запустить, забираемых с собой людей необходимо заменить, новых индейцев работников расставь, заставь их делать хотя бы простейшие операции. На бронзовом производстве уже попытались лить небольшие пушки- оставил им один небольшой фальконет для образца. Малокалиберная у меня артиллерия. Сюда большие пушки и не везли, ради каких-то голых дикарей.
А у моих противников могут быть как фальконеты мелкого калибра, так и более большие ломбарды-бомбарды (тут их называют, как кому нравиться), мортиры, кулеврины и львы (что только не придумают в названиях), из бронзы и чугуна. Я уже не говорю о василисках — пушках больших калибров с кованными железными стволами, заряжающаяся с казны- сейчас это самый писк моды. Просто зверинец какой-то, фальконет ведь тоже в переводе "соколенок", что активно напоминает о русской пословице: "Первая рюмка всегда колом, а вторая- соколом".
Все время я титаническими усилиями подгонял своих людей: "давай, давай" — по-русски, "шнелле, шнелле (быстрей, быстрей по-немецки), "анда, анда" (быстрей, быстрей испанский), "куэль, куэль" (немедленно, быстро — на языке ацтеков).
За эти пару дней из утренней болтовни с Фебеей, поставляющей мне новости вместе с едой, я узнал, что в соседнем Мехико ушли в мир иной уже три жреца. Парочка были прирезаны в своих домах при попытке ограбления, тогда же пострадало и несколько слуг, а одного нашли в глухом переулке (в воде канала) с размозженной головой (как видно этот гений решил, что выпить с новыми друзьями в каком-нибудь укромном тихом месте это весьма хорошая идея). Вот такая вот светская хроника. В наши дни жить вообще опасно. Что же, все эти жрецы теперь смогли на своем опыте убедиться, что укус волкодава всегда эффективнее их визгливого собачьего лая. Я мог быть очень злобным ублюдком, если меня к этому вынудят, хотя в моем положении лучше было научиться жить хорошо самому и давать жить другим.
— Ну надо же, что такое творится! — каждый раз причитал я, страдая от приступов лицемерия и изобразил на своем лице самый что ни на есть удивленный вид. — Что же это такое делается — совсем разбойники распоясались, как жить-то дальше? А может, это не разбойники были, а злобные оборотни, жаждавшие людской крови? Вот и у меня слуга был мирный человек, а потом вдруг как кинется, жуть! Явный оборотень!
Фебея мило пугалась таких моих предположений и облако тревоги на несколько мгновений затеняло ее симпатичное смуглое лицо. Впрочем, она не могла грустить достаточно долго и скоро уже рассказывала мне следующую уже смешную историю, где фигурировали животные и дети. При этом она заливалась звонким смехом, так соблазнительно колыхающим ее высокую грудь. Я наблюдал за ее грациозными движениями горящими глазами как голодный хищник. Что же, здесь в глуши, мои манеры слегка заржавели. Женщина моей мечты! Взял бы я Фебею в свой гарем, но и так там уже перебор, тридцать женщин уже слишком много. Да и политику с удовольствием путать нельзя, а у меня все вакансии жен заполнены сугубо по политическим мотивам, больше для статуса и с целью породниться со всеми важными туземными династиями страны. Интересы державы для меня важнее своих собственных. Все как в популярной песне: "Зачем разлучница-судьба всегда любви помеха? И почему любовь раба богатства и успеха?"
Одно плохо, все жены упорно отказываются беременеть. Повторяется случай с комарами и москитами, в этом мире я несколько чужой. Ничего, тут мусульманских гаремов нет, и у индейцев до евнухов пока еще не додумались, так что, наверняка, скоро какие-нибудь добрые люди мне с этим помогут. В общем-то, этих жен можно рассматривать в первую очередь как отданных мне в качестве гарантии заложников. Да и родни у меня и так довольно, у меня еще в наличии три живых брата и куча племянников, так что с наследниками вариантов и так много. А с Фебеей я что-нибудь потом придумаю, пока загадывать рано, еще бы грядущее вторжение испанцев пережить. Вот явятся разгневанные испанцы в поисках пропавших денег, тогда и придется мне хлебнуть шилом патоки, наплакаться горючими слезами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но все когда-то заканчивается, и скоро я готов был в путь. Я правитель очень скромный, в поход отправляюсь без дворецкого, врача, повара, многочисленной прислуги, музыкантов, танцоров и шутов, как привыкли местные туземцы. С доном Хосе Акмариктцином я полностью рассчитался, ввиду выполнения им полного объема подрядных работ, всех имеющихся в наличии здоровых русских в количестве 220 человек и немцев в количестве 80 бойцов собрал, к ним прибавил шесть сотен "тамеме" — индейцев носильщиков с грузом (в основном черного пороха и прочими военными припасами), пора выдвигаться в дорогу.
Хотя дорог, как таковых здесь нет, даже между Мехико и Веракрусом, хотя мне приходится мотаться между ними туда-сюда, словно челноку. А что делать? Дожди на центральном плоскогорье довольно редки, поэтому с мощением пути можно не заморачиваться, так как грязи не наблюдается, больших рек нет, поэтому мосты можно не строить, а переходить речушки и ручьи в брод (по-испански Эль-Пасо). Остается обустроить постоялые дворы-венты и харчевни-ранчерии и можно пользоваться. А поскольку телег нет и лошадей пока мало, то пешком можно значительно спрямить путь, человек почти везде может пройти. Со временем, конечно, придется делать нормальные дороги, но пока до этого руки просто не доходят.
А так конечно мрак, десять — двенадцать дней тяжелого пути, чтобы провести неделю в Мехико, а потом будь любезен проделать такой же путь обратно на побережье, кормить москитов. Фигаро здесь, Фигаро там. Это приводит к тому, что в дороге ты проводишь большую часть жизни. Я уже не говорю о мореплавателях, например, о своем братце Диего, которые вообще на суше бывают редко, а всю свою сознательную жизнь проводят в море. Кстати как он там? Уже больше чем три недели мои корабли в плавании, максимум через неделю братец Диего должен достичь Азорских островов.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
А молодому капитану Диего Яго Седеньо, всего второй раз совершающего самостоятельное плавание через Атлантику в это время было не до шуток. До сих пор спокойный переход не был богат событиями. Уже на пути к Азорам небольшую эскадру из пяти кораблей, движущихся друг за другом, настиг жесточайший шторм. С норд-оста налетел сильный противный ветер, и, чтобы не терять пройденного пути, все корабли немедленно легли в дрейф. Погода к вечеру еще ухудшилась, полил дождь, и волнение опять усилилось. Стало сумрачно, зыбь росла, фронтальные поверхности волн становились более крутыми, их гребни стали заваливаться и падать, раскачивая судно с борта на борт.
Топы мачт описывали вызывающие тошноту дуги на фоне туч, палуба заливалась зеленоватой водой и белопенными клочьями. Матрос, убиравший паруса и спускавшийся с верхнего марса-рея, не смог удержаться, и был унесен ветром со вскриком, потонувшем в рёве бури. Да и на палубе пробраться с кормы вперед было опасным предприятием, даже с помощью штормовых лееров. Потом, на судне Диего, называвшемся "Андалусия", усилившийся ураганный ветер сорвал часть парусов и разодрал снасти. Если бы кто-нибудь в этот момент стоял на носу корабля, он не смог бы ни смотреть, ни дышать, от бешенного напора ветра и воды. Вспышки молний внутри туч виделись адской подсветкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Скоро вся армада оказалась разбросанной по морю и, возможно, остальные корабли погибли. Теперь ничего не оставалось делать, кроме как удерживаться на качке и наблюдать за ухудшением условий. А мощный и яростный ураган все еще не унимался. Сильнейший ливень и так совершенно уничтожил всякую видимость, а тут еще наступила вечерняя темнота, в которой можно было разглядеть только нескончаемые валы волн, от сильного ветра, покрытые обильной пеной, так что ужас брал на них смотреть.
