Вчера он не рискнул забегать в парадные двери, но сейчас иного выхода не оставалось: переносной лестницы нет, уцелевшие лошади угнаны в деревню, а обегать здание кругом, к черному ходу — потерять несколько драгоценных минут.
Рэндол ринулся в самый ад.
Натянутый на голову плащ — плохая защиты от взбесившегося огня, раскаленный дым — слабо годен для дыхания, но каким-то чудом Рэндол оставался жив и продолжал бежать. Хотя почему — каким-то? Ясно, чья злая воля творит чудеса, храня его для горших мучений. Если Рэндол сейчас погибнет, месть чародея окончится, мертвому не могут мстить даже маги. И Рэндол бежал сквозь огонь, стараясь использовать хотя бы это бесчеловечное попущение.
Пламя жрало ковры и гобелены, змеилось на лезвиях оружия, развешенного по стенам, облизывало деревянные рукояти старинных секир. Лица предков корчили с горящих полотен отвратительные гримасы, осыпаясь черным прахом. Рэндол бежал. Даже отсюда он слышал крики на третьем этаже своего сгоревшего дома и бежал, чтобы исправить самую жестокую несправедливость, а если не удастся, то хотя бы погибнуть рядом с детьми.
Как и вчера он обогнал огонь не более чем на минуту. В галереях и парадных залах гудело, и Рэндол, зная, чем кончится пробежка с детьми сквозь огонь, распахнул окно и приказал Робину:
— Прыгай!
— Высоко! — отчаянно закричал мальчик.
— Прыгай, тебе говорят! Сгоришь!
Робин зажмурился и прыгнул за окно, отставив руки и слегка согнув ноги в коленях, как прыгал с деревянного табурета в гимнастическом зале. Рэндол подхватил Перси, прижал его одной рукой, второй ухватился за край оконной рамы и, оттолкнувшись ногами, описал дугу над бесконечным пустым пространством.
Есть люди, которые ничуть не боятся высоты. Они могут стоять на краю пропасти и, нагнувшись, плевать вниз. Наверное, если бы им гарантировали жизнь, они смогли бы спрыгнуть с высоты в две мили. Рэндол был не из таких. Высота манила его и пугала. Если кто-то перегибался через подоконник хотя бы на втором этаже, ноги у Рэндола слабели, а в животе противно тянуло. И сейчас, болтаясь на высоте, он не мог разжать пальцы. Лишь мысль, что рама откачнется обратно и он упадет прямиком на Робина, заставила его решиться.
Падение оказалось совсем не страшным, его Рэндол попросту не запомнил. Осталась лишь боль в отшибленных ногах. Рэндол даже не упал, вернее, упал, но уже потом, мягко, на бок, чтобы не придавить Перси.
Робин лежал на булыжной мостовой лицом вниз. Лужица крови медленно натекала из разбитой головы, скапливаясь в ложбинке между камнями.
А Перси? Он же не падал на камни! Даже в самый миг удара Рэндол не выпустил малыша…
Головка Перси была нелепо запрокинута, на губах и под носом выступила кровь. Как ни смягчай удар, он оказался слишком силен для пятилетнего мальчугана.
Рэндол положил Перси рядом с братом. Стоял, не замечая близкого огня, который вырывался уже изо всех окон. Подбежала леди Беатрис, опустилась на колени около детей.
— Как странно, Вильгельм! Неужели наши мальчики будут умирать каждый день?
* * *
Что такое магический конклав — знает всякий. Случается, в нищую деревню или к знатному сеньору приходит ничем с виду не примечательный человек и, глядя в глаза, говорит: «Я — маг», а затем обращается с просьбой, порой весьма причудливой. Просьбу эту лучше выполнить, ибо отказывать волшебнику небезопасно. И еще опаснее требовать от гостя подтверждения его способностей; оскорбленный чародей может такого наколдовать — вовек не забудешь. А чтобы мошенники всех сортов не пользовались чародейскими привилегиями, существует конклав. Солжешь, объявишь себя волшебником без должных оснований, а через день подойдут к тебе два неприметных человека и скажут: «Назвавшийся магом, яви свое искусство», а потом выжгут на лбу самозванца яркое клеймо, светящуюся букву «М». Одни полагают, что буква означает «Маг», другие — «Мошенник». Даже после смерти на сухом черепе горит этот знак, оповещая всякого, что перед ним лгун.
Люди въедливые могут напридумывать кучу желаний, ради исполнения которых самозванец согласится остаток жизни проходить клеймленым, но в реальной жизни из такого ничего путного не выходило. Чужое добро возвращалось владельцу, а все остальное… бывают просьбы, на которые можно отказать и чародею или, по меньшей мере, оттянуть их исполнение на день или два. А за это время лоб незваного гостя украсится горящей язвой.
Просто так кричать: «Я маг, колдун великий!» — можно совершенно безнаказанно, представляясь магом, надо непременно глядеть собеседнику в глаза, а при этом клеймо не скроешь, оно и сквозь капюшон просвечивает. Зато нищие, которым себя не жаль, и здесь сумели приспособиться. Скажем, ночью возвращается домой подвыпивший гуляка, и вдруг из тьмы выступает фигура с мерцающим клеймом во лбу и взывает утробно: «Я черный некромант Сехеб!». Какого неробкого десятка ни будь, рука сама лезет за монетой. Лучше уж откупиться от греха подальше.
Рассказывают, что великий лицедей Гаррик, исполняя в какой-то пьесе роль Мерлина, произнес пресловутую фразу: «Я маг, колдун великий!» — с такой силой, что каждому заглянул в душу, так что зал содрогнулся и поверил. И на следующий день к Гаррику явились исполнители приговора. Выслушав обвинение, актер сказал: «Значит, вчера я и впрямь неплохо сыграл», а потом добавил: «Господа, вы знаете, мне от вас не скрыться и в свое оправдание нечего сказать. Но спектакль начинается через десять минут, билеты проданы и зрители собрались. Позвольте мне явить свое искусство». Члены конклава кивнули и молча направились в директорскую ложу. После представления они подошли к трепещущему Гаррику и объявили: «Вы действительно волшебник!» — после чего удалились, не коснувшись чела актера.
И все-таки, несмотря на множество толков и пересудов, люди в точности не знают, чем занимается магический конклав. Разоблачение самозванцев лишь малая часть его дел, основное — отношения между самими магами. Чародеи — народ балованный, а законов над ними куда как побольше, чем над простым человеком. Кому много дано, с того много и спрашивается. Это только кажется, что родился колдуном — и твори, что хочешь. Иного и хочется, да не можется, сила не берет, а кое-чего свои же собратья не позволят. Будь иначе, коронованные особы у всякого колдунишки на побегушках числились бы.
Случаются и ошибки, их тоже конклаву исправлять. Байка о Гаррике, скорее всего, поэтическая выдумка, легенда, известная всем, а вот другая история, правдивая, скрывается от непосвященных. Началось дело обыденным образом: решением конклава исполнители заклеймили самозванца, в котором ни на грош не нашли магической силы, а через год ошельмованный явился и потребовал сатисфакции. Таки оказался волшебником, и сила у него была великая, вот только проявлялась она всего один день в году. Но это ничего не значит, колдун есть колдун. Многие волшебники специально ограничивают себя в одном, чтобы в другом преуспеть. Темные маги колдуют только по ночам, а при солнце от них и фокуса не дождешься. Иные специализируются в боевой магии, не умея больше ничего, третьи в трансформациях. А те, которые могут все, по сути ничего не умеют толком, разве что ограничат себя во времени или пространстве. Этот маг был как раз из таких; все мог, но только раз в году. Пришлось извиняться, клеймо снимать, а это непросто даже для всего конклава.
Народная молва делит волшебников на добрых и злых, а они не злые и не добрые, колдовская сила выжигает эти понятия из души. Сами маги обычно не считают себя ущербными, но если вдуматься, так ли сладко быть чудотворцем наполовину, обладать могуществом, которое ограничивает само себя? Неудивительно, что время от времени кто-то пытается перешагнуть ограничения, наложенные природой или коллегами. Вот ими и занимается конклав. А самозванцы — всего лишь развлечение в свободную минуту.
Когда наступило утро, человек, наблюдавший с дальнего холма за агонией замка Рэндол, поднялся, одним движением руки загасил свой костерок и направился в сторону дымящихся развалин.
* * *
Безумцы порой бывают удивительно прозорливы. Сам Рэндол тоже был близок к помешательству, поэтому слова Беатрис, что дети отныне будут погибать каждую ночь, воспринял близко к сердцу. Тела разбившихся мальчиков он отнес на второй этаж сохранившейся башни, не стал звать священника и никак не отреагировал на паническое сообщение, что еще не отпетые покойники исчезли из своих гробов в сельской церкви. Это было страшно и бесчеловечно, но идеально укладывалось в общую картину. Рэндол был уверен, что завтра Робин и Перси воскреснут на полчаса, чтобы вновь трагически погибнуть. А он должен спасти их вопреки воле злого чародея.
Жену Рэндол оставил на попечении единственного не сбежавшего слуги, а сам отправился в ближайшую деревню, откуда привез длинную лестницу и телегу, полную сена. До третьего этажа лестница не доставала, да у развалин и не было сейчас третьего этажа, огрызки стен оканчивались оконными проемами второго.
