— Брат Фареган, тебя, закованного в кандалы и с завязанными глазами, привели в эту камеру для того, чтобы ты дал клятву: присягнул на верность не магии и не правительству, но Тайному и Благородному Обществу Безмолвного Дознания. Мы держим в своих руках бразды правления миром, а ты словом и делом доказал, что достоин находиться среди нас. Прежде чем ты прошел через последнюю дверь, тебе сообщили, что обратно ты выйдешь в одной из двух ипостасей — либо как наш друг, либо как бездыханный труп. Признаешь ли ты, что пришел сюда по собственной воле?
— Признаю, — ответил закованный в цепи человек.
— Согласен ли ты пройти испытание на верность?
— Согласен.
— Знай, что если ты не пройдешь его, ты умрешь — и смерть твоя будет ужасной. У тебя все еще остается выбор между испытанием и быстрой смертью.
— Я выбираю испытание.
— Хорошо.
Двое стражников сняли оковы с рук Фарегана и сдернули капюшон с его головы. Кандалы по-прежнему оставались на его ногах и были прикреплены к кольцу на возвышении в самом центре пола.
Он ничего не видел вокруг себя из-за яркого света, льющегося на него со всех сторон. Фареган поднял подбородок, сделал глубокий вдох и стал ждать…
Отовсюду, со всех мыслимых сторон, его внезапно атаковали колдовские чары. Фареган знал, что ни при каких обстоятельствах не должен защищать себя и сопротивляться тому, что делают с ним. Ему надлежало доказать свою верность, подчинившись воле тех, кто стоял над ним, кем бы они ни были. Но когда загорелось его тело, Фарегану потребовалось собрать воедино, по крупицам, все свое самообладание, чтобы позволить огню охватить его.
Фареган закричал, потом упал на пол… но не воспользовался имеющейся в его распоряжении силой, чтобы погасить огонь.
Он ощущал тошнотворный запах своей горящей плоти. Он плакал, он обмочился от боли и страха… а затем суровое испытание внезапно закончилось. Хотя его правая нога все еще болела, в остальном Фареган чувствовал себя неплохо.
— Встань! — властно приказал ему голос из темноты.
Он встал. Правую ногу пронзило острой болью, но Фареган перенес ее безмолвно. Не осталось ни следов мочи и огня, ни запаха дыма или обугленной кожи.
— Повторяй вслед за мной: Я — Друг Дознания, брат Тайных Магистров Матрина, и я не признаю никакой власти, кроме власти Магистра Дознания…
Фареган начал повторять слова присяги.
— Ни бог, ни друг, ни дитя не заставят меня пренебречь нуждами Дознания…
— Никакая жизнь не будет для меня священной, если мне прикажут оборвать ее…
— Никакой закон не будет для меня непререкаемым, если мне прикажут нарушить его…
— С этого дня и до самой моей смерти Тайное и Благородное Общество Безмолвного Дознания является моей единственной семьей, моей единственной любовью и единственным хозяином.
Когда Фареган закончил повторять слова клятвы, голос произнес:
— Тавро на твоей ноге является твоим личным знаком, знаком того, что ты — один из избранных. Жизнь твоя привязана к нему… Если исказишь его или удалишь, то в то же мгновение ты умрешь. Ты — наш, а мы — твои. Все вместе мы правим миром. Добро пожаловать.
Яркий свет погас, и группа почтенных старцев окружила Фарегана. Они по очереди обняли его и обменялись с ним семейным рукопожатием — правая рука к правой руке, третий и четвертый пальцы плотно прижаты к ладони.
Фареган заплакал от радости. Наконец-то он — один из Магистров Дознания. Магистр нижнего ранга, но все же Тайный Магистр. Время и счастливый случай вознесут его выше, подумал он. А если даже и нет, он все же стоял среди единственных в мире людей, к которым когда-либо желал присоединиться.
Рейт сидел в подвале, прислушиваясь к тихому дыханию. Он уже довольно долго сидел вот так, рядом с девочкой, глядя на нее, свернувшуюся клубочком на куче тряпья. В течение нескольких следующих дней ее жизни надлежало коренным образом измениться, а Рейт не знал, ведет ли он ее к катастрофе или спасает от мук ада. Полностью доверяя ему, она спокойно спала.
Сам же Рейт уснуть никак не мог.
Он поднялся по ступенькам и, приоткрыв дверь, посмотрел на небо, где темные пятна заслоняли отдельные звезды — пятна эти были великолепными домами Верхнего Города, парящими в вышине. Где-то там, в одном из этих домов, Соландер ждал гостей из Уоррена.
Соландер говорил, что попробует забрать их к себе в течение самое большее трех дней.
Рейт вслушался в тишину, окружавшую его. Ночью в Уоррене всегда было тихо — здешние жители ложились спать вскоре после захода солнца и вставали с восходом, бездумно повинуясь диктату богов, вероучений, молитв и распределения Питания.
Рейт сам создал для себя Джесс и Смоука — выкрал их из мира молитв, вероучений и Питания, — поскольку был одинок. Потерянный, одинокий мальчишка, окруженный с момента рождения людьми, которые попросту не замечали его — те, кто кормил его и воспитывал согласно предписаниям, но не понимал его, когда он плакал, и совершенно не реагировал на просьбы поиграть с ним. Рейт, пребывая в своем мире, не был его частью и быстро понял, что в этом мире он может делать почти все, что ему заблагорассудится, не получая за это ни осуждения, ни нареканий. Он мог прогуливать уроки, отсутствовать на общих молитвах, мог бродить по улице после наступления темноты, и, вопреки бесконечным монотонным нравоучениям, боги никогда не карали его за богохульство.
Но мальчику так и не удалось повидаться со своей матерью. Равно как и со своими братьями и сестрами. Он посещал ежедневные обязательные уроки просто потому, что не мог придумать, чем бы еще заняться. Находясь там, Рейт начал замечать детей, чьи глазенки отрывались время от времени от учебного экрана. Они не отвечали, когда он пробовал заговорить с ними, но порой бросали на Рейта мимолетные взгляды — и тогда, впервые с момента своего рождения, он подумал, что, возможно, грядущая жизнь и не будет столь уж одинокой.
Рейт стал присматриваться к тем детям, которые порой отвлекались от бездумного созерцания экранов, чтобы найти к ним подход. Они упорно сопротивлялись его попыткам вступить с ними в контакт, уходя в жилые дома или молельни, как только им удавалось отделаться от него, и на следующий день возвращались на занятия и глазели на учебный экран так, будто накануне ничего не произошло. Они не узнавали его. Казалось, дети ничего не помнят. Но когда Рейт снова попробовал заговорить с ними, они иногда бросали на него те же мимолетные взгляды, но, как ему казалось, уже более заинтересованные.
Первым его успехом стала девочка, которую Рейт назвал Шайной. Она выглядела не настолько потерянной, как остальные ее одноклассники. Когда он однажды заговорил с ней, Шайне удалось воспроизвести нормальный человеческий звук. Не слово, нет, просто звук, но звук этот настолько взволновал Рейта, что он даже всплакнул. Рейт затащил ее в свое маленькое убежище и запер дверь изнутри. Там у него была еда, припасенная после одного из походов за ворота, поскольку даже тогда Рейт подозревал, что пища в Уоррене является первопричиной состояния тамошних обитателей. Он начал понимать, что Питание, эта манна небесная, ниспосланная самими богами, насквозь пропитана смертоносным ядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
