Испытательный срок Хьюго обернулся не таким уж тяжким испытанием для Пачкули, как она поначалу предполагала. Хомяк оказался довольно смышленым и расторопным помощником и к тому же не занимал много места. Искусству черной магии он обучался с той же быстротой, с какой утки учатся плавать. Он с поразительной легкостью выискивал в лесу необходимые для Пачкулиных зелий травки, и каждый раз, когда ведьме удавалось наколдовать небольшой взрыв, сопровождавшийся извержением маленького розового облачка, или ни с того ни с сего придать собственной голове форму чайника, хомяк испускал восторженный вопль. Даже простейшие заклинания вызывали у него целую бурю веселья, так что когда он находился поблизости, колдовство превращалось в настоящий аттракцион.
Кроме того, Пачкуля поймала себя на мысли, что с Хьюго ей удивительно приятно коротать вечера. Он был прирожденным рассказчиком, или, V попросту говоря, болтуном, и мог часами развлекать ее своими историями об Убеге из клетки, Сражении с горным льфом, Путесшестфии на Мыс Смерти и так далее. Словом, к концу недели Пачкуля искренне к нему привязалась и пришла к выводу, что, вопреки всеобщему мнению, из хомяков выходят отличные помощники и такого, как Хьюго, упускать никак нельзя.
Впрочем, оставалась одна проблема. Как поведать о нем остальным ведьмам? Пачкуля даже представить боялась, что будет, когда она объявит о том, что у нее в помощниках хомяк!
В душе она лелеяла надежду на то, что Хьюго согласится остаться дома и не увяжется за ней на ежемесячный ведьминский слет, который должен был состояться в ближайшую пятницу на Кудыкиной Горе. Эта мысль не давала ей покоя всю неделю, и в конце концов в голове у нее созрел план. Она решила затаиться и улизнуть незаметно. Это был превосходный план, и он наверняка бы сработал, если бы Хьюго не затаился первым. Заподозрив, что ведьма хочет его надуть, он заблаговременно спрятался в ее колпаке, а так как хомяк был очень маленьким и почти невесомым, то Пачкуля даже не почувствовала нелегального пассажира на своей голове.
Гордясь своей маленькой победой, она оседлала метлу и ринулась в ночь, похихикивая над Хьюго, который, по ее мнению, сейчас тихо-мирно посапывал, свернувшись клубочком на стеганой прихватке, служившей ему кроватью. Теперь она целый месяц могла ни о чем не беспокоиться, а уж к следующему слету она наверняка что-нибудь придумает.
Она летела долго и успела порядком промерзнуть, пока вдали не замаячила Кудыкина Гора. Пачкуля приземлилась и припарковала метлу на стоянке, где та с радостью бросилась навстречу приятельницам.
— Мы совершать посатка? — раздался над ухом знакомый голос. — А тальше?
От неожиданности Пачкуля чуть не грохнулась в обморок. Она сорвала с головы шляпу и уставилась внутрь. Из темных глубин колпака на нее смотрели блестящие глазки-бусинки Хьюго.
— Кто разрешил тебе сюда заявляться? — грозно прошипела Пачкуля. — Кто, я тебя спрашиваю, а?
Однако в этот самый момент ее неожиданно окликнула Шельма:
— Салют, подруга! Сколько лет, сколько зим!
Пачкуля поспешила нахлобучить шляпу обратно на голову.
— Сиди и помалкивай, — пригрозила она хомяку. — А не то получишь.
— Когта ты меня поснакомить?
— Никогда. Потом… Может быть. Не знаю… Тихо, я сказала! Тс-с-с!
К ее великому облегчению, Хьюго заткнулся. Пачкуля выбралась из зарослей и присоединилась к Шельме, которая как раз жарила жуков на пылающих углях прогоревшего костра.
Неподалеку Мымра и Вертихвостка сооружали бутерброды, выкладывали их на блюда и расставляли по длинным столам. Бутерброды были на выбор с лягушачьим паштетом, паучьей пастой или хрустящими блохами и соленым огурцом. Туту как обычно болталась на дереве головой вниз за компанию со своими летучими мышами. Они висели рядком на ветке и издали напоминали вывешенные на просушку рваные носки. Чесотка и Крысоловка обменивались вязальными выкройками, Тетеря дрыхла, а Грымза сочиняла стих и в задумчивости потягивала из бокала мутную болотную водицу. Оставались еще Достопочтенная Чепухинда, Гагабу с Бугага и Макабра-Кадабра — но те вечно опаздывали.
Чуть поодаль кучковались помощники. Чесоткин стервятник сетовал на жизнь дьяволенку Шелупоне, который в это время самозабвенно выбивал на старом пне сложные барабанные ритмы и, казалось, даже не замечал, что к нему обращаются. Тетерин ленивец валялся в ворохе листьев и по части храпа ни в чем не уступал своей хозяйке. У ленивца не было имени, поскольку за все время Тетеря так и не удосужилась подобрать ему подходящее прозвище. Впрочем, ему самому было на это глубоко наплевать, настолько он был безучастен ко всему происходящему.
Ползучка Стив, маленький ужик Вертихвостки, растянувшись на камушке, принимал лунные ванны и делал вид, что на самом деле он очень ядовит. Филин Грымзы по кличке Очкарик, который славился своим умом, беседовал с Крысоловкиным крысенышем по имени Вернон, который ничем особо не славился, разве что хорошо умел бегать по лабиринтам.
— Привет, Пачкуля! Попробуешь жучка? — игриво поинтересовалась Шельма. По случаю слета она щеголяла в своем лучшем наряде, губы подкрасила ярко-зеленой помадой и воспользовалась самыми длинными накладными ресницами из паучьих лапок. Вьющиеся пряди сальных волос, похожие на картофельные очистки, струились по ее плечам. По всей вероятности, она вновь прибегла к помощи ежиных бигудей.
Одноглазый Дадли развалился в ногах у хозяйки и недобро стрелял по сторонам единственным желтым глазом. Едва завидев Пачкулю, он возмущенно фыркнул, вскочил с насиженного места и отправился бродить по поляне, дабы нагнать страху на прочих помощников, которые и без того перед ним благоговели и называли не иначе как «наш капитан».
— Ну, рассказывай, — приступила к допросу Шельма. — Сработало наше объявление?
— Э-э-э, — замялась Пачкуля, — не то чтобы.
— Так сколько было откликов?
— Один, — выдавила из себя Пачкуля и тут же почувствовала, как заерзал под колпаком Хьюго.
— Ну и? Ты его взяла?
— Нет, — ответила Пачкуля и немедленно покрылась зелеными пятнами. Такое случалось с ней каждый раз, когда она говорила неправду. Досадное свойство, потому что иначе она врала бы не переставая.
— Он на испытательном сроке, — добавила она, и количество пятен заметно поубавилось.
— Ты его привела?
— Нет. Ой-ей! — Зеленая сыпь выступила вновь, и вдобавок Хьюго больно дернул ее за волосы, так что она даже подпрыгнула. — То есть да!
Шельма смерила ее вопросительным взглядом, а Пачкуля сделала вид, что разучивает новые танцевальные па.
— И где же он? — наседала Шельма. — К чему вся эта таинственность? Кто он? Хорек? Горностай? — Она с любопытством озиралась по сторонам в надежде заприметить незнакомца.
— Мне фылезать? — прошептал Хьюго.
— Что это было? — насторожилась Шельма. — У тебя под шляпой кто-то пищал.
— Неужели? — удивилась Пачкуля. — Ты, Шельмуся, верно, ослышалась. Смотри-ка, у тебя еж в волосах застрял, должно быть, он и пищал.
— Ничего подобного! У тебя под шляпой точно кто-то сидит, и если это твой новый помощник, то, по крайней мере, будь добра нас познакомить. Не забывай, что это я писала тебе объявление! — выпалила Шельма и обиженно топнула ногой.
— Ладно, Шельмуся, ты права, у меня под шляпой действительно кое-кто есть, — призналась Пачкуля. — Но лучше бы ему там и оставаться.
— Но почему? — продолжала допытываться Шельма.
— Э-э-э, как бы тебе объяснить… Он очень страшный. Боюсь, ты испугаешься, — солгала Пачкуля и вновь покрылась предательскими пятнами.
— Ерунда! Все ты врешь! Тут, знаешь ли, слух прошел, ну ты понимаешь, о чем я… Жаба сказала Дадли, будто…
— Ой, извини, мне нужно отлучиться! — воскликнула Пачкуля и со всех ног бросилась прочь, — Ты мне больше не подруга, — прокричала ей вслед Шельма. Пачкуля сделала вид, что не расслышала, и ринулась прямиком к накрытым столам, где схватила бутерброд и засунула его себе под шляпу. Еда была единственным средством, способным отвлечь хомяка хотя бы на время.
— Эй, погоди, — прикрикнула на нее Вертихвостка, — до прихода Достопочтенной Чепухинды к еде не приступают! Надеюсь, ты помнишь правила? И кстати, почему ты засунула бутерброд под шляпу?
— Не твое дело, — рявкнула Пачкуля. — А ты бы на моем месте как поступила? В нос его запихала?
Пачкуля нарочно нагрубила Вертихвостке, чтобы затеять перепалку, которая непременно бы началась, если бы их не прервали. Внезапно тишину пронзил оглушительный визг, как если бы сотне драных котов разом прищемили хвосты. Или, вернее, двум сотням.
— Тысяча чертеф! — заорал Хьюго, метаясь под тесным колпаком. — Что у фас там стрястись?
— Тихо ты! Угомонись! Это Чепухинда заявилась, — пояснила Пачкуля и вместе с остальными ведьмами приготовилась к встрече.
