– Вы помните ее? – спросила я его о нашей первой встрече.
– Конечно, помню, – сказал он, рассмеявшись. – Я уже слышал о тебе. Кто-то позвонил мне и рассказал: Есть одна маленькая девочка из Росси, но как она играет! Честно говоря, такие звонки раздаются у меня почти каждый день, так что я редко обращаю на них внимание. Но потом приехала ты, и мне позвонил мой инструктор.
– Ник, ты должен это увидеть.
Это было необычно. И я понял все и сразу, как только увидел твои первые удары. Тебе было всего шесть, но ты просто вколачивала мячи. И дело было не только в силе удара – дело было в том, как работали твои ноги, как ты держала ракетку. Идеально, все было просто идеально. Конечно, тебя надо было многому научить. Но самым потрясающим была твоя концентрация. Ты никогда ее не теряла и повторяла движения снова и снова. Сначала ты не знала всех движений, не обладала достаточной силой, но мыслила ты как игрок. А всему остальному можно было научить.
Ник попросил привести моего отца. Вместе с ним пришел переводчик. Нам сделали предложение. Я была еще слишком мала, чтобы жить в академии – это возможно, когда тебе исполняется десять лет – но я могла в ней тренироваться. Целыми днями и каждый день. Бесплатно. Это было вроде стипендии. Еду, кроме завтрака, я могла получать в общем зале. Так же как и Юрий. Нам даже нашли место для жилья. В тот момент казалось, что наше будущее гарантировано.
Глава четвертая
Мы стали жить в пяти минутах езды от академии, в квартире русской женщины средних лет. Жилье нам организовал переводчик. За право пользования кухней и ванной мы платили 250 $ в месяц. Сюда же входила гостиная, что давало нам доступ к телевизору, что было очень важно. Именно так я и училась говорить по-английски – перед телевизором. От динозавра Барни[6] я узнала гораздо больше, чем в школе. Наша жизнь была тесно связана с жизнью нашей хозяйки, которая, как мне кажется, неровно ко мне дышала. То она дарила мне книжки-раскраски и подарки, а то вдруг грозилась поменять нас на более состоятельных квартиросъемщиков. Будучи нашим консультантом и переводчиком, она одновременно плела против нас интриги. Отношения напоминали американские горки. С тех пор я поняла, что можно одновременно любить человека, ненавидеть его и быть к нему совершенно равнодушным.
Квартира напоминала те, которые показывали в фильмах 80-х годов о семьях в тяжелый период их жизни, одиноких матерях и беглых преступниках. И когда я сейчас о ней думаю, то не уверена, имею ли я в виду этот небольшой жилой комплекс в Брейдентоне или квартиру, в которой жил вместе со своей матерью Даниель, герой фильма «Парень-каратист», одного из моих самых любимых, который тоже внес лепту в мое обучение английскому языку. Дом был двухэтажным, напоминающим мотель, с задним двором и дверями, выходившими на внешнюю галерею. Внутри дом был маленьким и темноватым, окна выходили на дорогу, обсаженную пальмами. Мы с папой спали на диване в гостиной, который раскладывался в двуспальную кровать с продавленной серединой. Так что даже во сне приходилось думать о равновесии. Возможно, именно с этой кроватью связаны проблемы со спиной, которые с тех пор преследуют Юрия. Ощущала ли я дискомфорт от того, что приходилось делить кровать с отцом и спать рядом с ним так, как спят старые женатые пары? Нет. Это была моя жизнь, и она мне нравилась. И несмотря на то, как трудно иногда бывало, я всегда знала, что он рядом, бьется за меня днями и ночами. Мы жили по режиму – ни одного дня мы не проводили в безделье. Утром мы просыпались еще до того, как всходило солнце, и крадучись передвигались по квартире, стараясь не разбудить нашу хозяйку. Папе не нужен был будильник. Он просто устанавливал свои внутренние часы на магический час. На пять часов утра. Он вылезал из постели, обувал обувь и был готов к новому дню. В темноте мы съедали завтрак, обсуждая наши задачи на новый день. Над каким элементом игры мне надо сегодня поработать? О чем я думаю? Потом мы отправлялись в академию. Юрий провожал меня всю четверть мили, или около того, до ворот. Это занимало минут двадцать пять. Пока мы шли, всходило солнце.
Позже мы купили велосипед. Юрий крутил педали, а я сидела на багажнике. Однажды нас остановил полицейский, потому что я ехала без шлема. Моему отцу, человеку, который жил всего в ста милях от Чернобыля, где взорвался реактор, это показалось смешным.
В 6.30 утра я уже была на корте и отрабатывала удары. Потом мы разбивались на группы для упражнений и занятий. Надо было все время чем-то заниматься. Это была философия Ника. Если не бьешь по мячу, то подаешь мячи, если не бьешь и не подаешь, то стоишь в очереди, разминая ноги и дожидаясь, когда выйдешь на заднюю линию корта. Вначале меня определили в группу, в которой было, шесть-восемь девочек. Мы вместе работали все утро и как по мне, так это было здорово. Я получила шанс действительно лучше узнать их. В большинстве случаев это были те девочки, с которыми я потом сталкивалась на протяжении всей моей карьеры – я до сих пор играю с ними, хотя мы стали старше, по крайней мере по теннисным стандартам. Они приехали со всех концов света. Некоторые были хороши. Некоторые – очень хороши. Некоторые просто великолепны. Но большинство ни на что не годилось. И вот эти-то ученицы, которые приносили академии основной доход, находились здесь потому, что их родители никак не хотели мириться с реальностью. Даже те, кто играл хорошо, были недостаточно хороши – даже мне это было видно. В нашем мире хороших игроков от великих отделяет пропасть шириной с Большой Каньон.
В большинстве своем эти девочки были здорово избалованы. Было видно, что они не хотят быть здесь. А через пару минут становилось понятным, что они и играть не могут. Никакой координации. Не отличают левую ногу от правой руки. Ни на чем не способны сосредоточиться. Может быть, именно поэтому они все время пребывали в дурном настроении и раздражались без всякой на то причины. Так вело себя множество детей, учившихся у Боллетьери, и это вызывало у меня отвращение. Помню, как я рассматривала фотографии, сделанные после окончания большого детского турнира. На них победители стояли рядом с проигравшими. Даже не видя кубков, можно было сразу же отделить везунчиков от неудачников. И вот тогда я решила для себя, что по моему виду никогда нельзя будет сказать, выиграла я или проиграла.
В 12.30 наступал перерыв на ланч. И почему все кафетерии должны быть такими противными? Я впервые увидела еду, которую подавали на ленте конвейера. Закрыв глаза, я съела ее. Потому что знала, что наш банковский счет зависит от того, сколько я смогу съесть в академии.
После еды мы возвращались на корты и играли спарринги. Начиналось все в 1.30 и продолжалось часов до 5 или около того. Ник переходил от корта к корту, наблюдая за нами. Если он задерживался возле вас дольше, чем на одну-две подачи, то вы чувствовали себя именинником. Все жаждали такого одобрения. У Ника были фавориты – лучшие игроки в академии, мальчики и девочки, которые работали в элитной группе. Вели они себя как рок-звезды. Вместе играли, вместе веселились, вместе ели и свысока смотрели на всех остальных. Дети в этой группе были разного возраста, но всех их объединяло это ощущение себя элитой. В этой группе был Тодд Рейд[7], Елена Янкович[8] и Хория Текэу[9], отлично игравший в паре. Позже я тоже присоединилась к этой группе, хотя так никогда и не чувствовала себя ее частью.
Анна Курникова выделялась среди учеников академии, и меня с самого начала сравнивали именно с ней – мы обе были из России и обе блондинки. В те ранние годы, я точно не знаю почему, когда я задумывалась о новой одежде, то очень часто оказывалась в поношенных вещах Анны Курниковой, которые… знаете, обтягивающие вещи с принтами животных, это не мой гардероб. Со временем эти сравнения становились только сильнее, так же, как и мое отрицательное отношение к ним. Что за хрень! Трудно было найти двух девочек, которые так бы отличались друг от друга, как мы. Мы не были похожи, вели себя по-разному, и игрой очень отличались друг от друга. Но публика обращала внимание только на цвет волос и на название страны, в которой мы родились. Хотя в какой-то степени наши отношения были для меня полезны, и не только с точки зрения поношенной одежды, но и как некий рубеж. Я знала, что мне надо превзойти Курникову. Когда я это сделаю, то стану независимой индивидуальностью. У отца тоже были проблемы с Курниковыми, особенно с матерью Анны. Мне кажется, что она была не в восторге от того, что мы появились в академии. До этого момента Анна была прелестной русской звездочкой. И неожиданно у нее появился конкурент.
Глава пятая
Между тем мы пытались жить как иммигранты и новые жители Брейдентона. За мои уроки платила академия, она же организовывала мои выступления и обеспечивала двухразовое питание. Во всем остальном мы были предоставлены сами себе. Оплата жилья, расходы, еда и все остальное – за все это мы должны были платить. Юрий, которого нужда заставила быстро выучить язык, брался за любую работу, которая приносила деньги. Он был строителем, убирал дворы и подстригал газоны. Наверное, тогда он чувствовал себя одиноким, но у него была долгосрочная цель, и именно его воля давала нам силы. Он зарабатывал деньги, управлял моей карьерой и учился или пытался понять, что это за игра такая – теннис.
