Обстановка на фронте ухудшалась по часам. Танковые, моторизованные части немцев, не ввязываясь в местные бои, стремительно приближались к Ленинграду. Огромные массы людей, занятых на оборонительных работах, могли оказаться в окружении. От руководства укрепрайона поступил приказ: без промедления двигаться в направлении Павловска, Детского Села, придерживаясь правой стороны железной дороги. С левой стороны уже отчетливо слышался зловещий гул – это катила немецкая техника. Угроза оказаться отрезанными заставляла бежать и бежать из последних сил. На ходу выбрасывали из вещевых мешков одежду, белье, посуду. С десяток шагов передышки – и снова бег…
В себя пришли, только завидев здание Витебского вокзала. Город еще не знал массированных налетов немецкой авиации, черный день 8 сентября был впереди, и все-таки за эти недели, пока девушки отсутствовали, перемены произошли. Зенитки, маскировочные сети… Витрины магазинов забиты досками, заложены мешками с песком. Еще недавно такой нарядный Международный проспект выглядел мрачным, настороженным… Дом Клавы находился на углу Международного проспекта и Заставской улицы, напротив завода имени Егорова, где теперь работал компрессорщиком Константин Фёдорович.
На вагоностроительном заводе имени Егорова и начался для Клавы отсчет блокадных дней. Взяли ее на лесопилку – сортировать, складывать, разносить по цехам доски, необходимые для разных военных нужд, в том числе и для сколачивания щитов, которые отправляли на санпропускники. Все цеха завода переходили на выпуск военной продукции, так необходимой фронту. Бомбежки чаще приходились на ночь – воздушные пираты стремились прорваться к центру под покровом темноты. Иной раз за ночь объявляли по 12–16 тревог, а завтра утром, к восьми, надо быть на работе. И Клава с отцом оставались дома, не спускались в бомбоубежища, которые тоже нередко оказывались под завалами. Дом трясло, стены ходили ходуном, но уже не было того страха, как в первые налеты.
В начале весны руководство предприятия решило открыть при заводе детские ясли. Некоторые женщины, имевшие малолетних детей, приносили их с собой на работу, опасаясь оставлять малышей в нетопленных, пустых квартирах. Помещение на улице Холмской предстояло отремонтировать, и Клаву включили в бригаду отделочников. Красила, клеила обои, осваивала новую профессию. Ясли открыли, приняли первую группу малышей, но заниматься с ними Клаве не пришлось. Ее включили в отряд МПВО – в личном деле была отметка об окончании курсов медсестер. Весной на город навалилась новая беда. Истощенный за зиму человеческий организм уже не мог сопротивляться болезням, инфекциям – началась эпидемия дизентерии. На борьбу с этим опасным массовым заболеванием и бросили подразделения МПВО. Штаб группы, к которой была прикреплена Клава, находился недалеко от ее дома – на Цветочной, 16. С медицинской сумкой, в которой и было-то из лекарств только горсти две таблеток марганцовки, шла она от подъезда к подъезду, поднималась по скользким, темным лестницам. Какими долгими казались лестничные марши в старых домах! Силы были уже не те, что осенью.
Не зимой, а именно весной, когда, казалось, самые тяжкие испытания позади, началась неостановимая гибель людей. У человеческих сил есть предел, который нельзя нарушать. В апреле 1942 года умер Константин Фёдорович, найдя последнее пристанище в братской могиле на Волковском кладбище.
В апреле ленинградцы приступили к большой, хорошо организованной уборке города. Старики, женщины, дети, работники учреждений, воинские части, отряды МПВО вышли на улицы, на свои участки. Полгода в огромном городе не работала канализация, многие разбитые дома за зиму превратились в свалки нечистот… Все это надо было расчистить, извлечь, вывезти.
С каждым теплым днем росла угроза вспышки эпидемии, которая для ослабленных людей означала верную гибель. Подвиг ленинградцев весной 1942 года можно приравнять к героической обороне в августе – сентябре 1941-го. Изможденные, больные, стар и мал каждое весеннее утро выходили на улицы, площади, во дворы и переулки родного города. Не имея сил поднять тяжелый лом, часто вдвоем, в четыре руки, кололи огромные грязные наледи. И невозможное свершилось! Убранный, похорошевший, зазеленевший первыми листочками уцелевших кленов, верб, тополей, Ленинград встречал свою первую блокадную весну.
Клава шла по чистому, подсохшему асфальту, глядела вглубь синих небес и каждой кровинкой чувствовала, знала: победим! Вернется мирная жизнь. Летом ее вызвали в военкомат, сказали: готовься. Она и сама давно хотела уйти добровольцем, но на кого оставить больного отца?.. Теперь все решилось само собой. На фронт!
Четвертая батарея
7 августа 1942 года, прибыв, как положено, с личными вещами, оформляла Клава свои документы в военкомате. И вскоре обживала нары в одной из землянок, находившихся возле насыпи Варшавской железной дороги, где осенью 1941 года располагался батальон ополченцев Кировского района. Обмундирование, кирзовые сапоги, пилотка… Должность – санинструктор, а проще говоря, санитарка. Но вначале их, блокадных девчушек, надо было поставить на ноги, подкормить.
К тому времени армейского пайка для этих целей уже хватало.
К осени молодое пополнение направили в район морского порта, где велась учеба новобранцев. Санинструктор на передовой – не только медик.
Бой есть бой: надо знать виды оружия, уметь им пользоваться, при случае заменить телефониста, радиста. С наступлением морозов будущее пополнение выводили на прибрежный лед и проводили обучение «на местности».
После такой основательной подготовки и оказалась Клава на боевых позициях у Пулковских высот. Артиллерийская батарея – 4 пушки, свое маленькое «хозяйство» с землянками, блиндажами. До немцев – рукой подать.
На некоторых участках их траншеи от наших передовых постов отделяли метров сорок. В часы затишья было слышно, как там пиликает гармошка. Но затишье случалось редко, а вот перестрелка, бои… Нередко бойцы получали ранение именно там, на вынесенных вперед постах, и ей приходилось ползти по канавам, траншеям, заполненным грязью, снежной слякотью, набирая в сапоги… Оказав раненым первую помощь на месте, Клава доставляла их с сопровождающими в землянку и уже отсюда отправляла в госпиталь.
Отозванная на переформирование в район Колпино, часть уже не вернулась на Пулковские высоты. Санинструктору 4-й батареи 4-го артиллерийского полка ефрейтору Посничёнок предстояло продолжать службу на легендарном Ораниенбаумском пятачке. Видимо, уже тогда, летом 1943 года, созревал конкретный план освобождения Ленинграда от блокады, и Ораниенбаумскому плацдарму здесь отводилось особое место. Именно отсюда в январе 1944-го и будет нанесен первый удар. Начнется великое победоносное сражение. И к этому удару соединения, находившиеся на плацдарме, стали готовиться задолго до первых залпов.
Когда в январе 1944 года 2-я ударная армия начнет наступление, четвертая батарея будет поддерживать первый батальон 98-й стрелковой дивизии. Враг яростно сопротивлялся, но ничто не могло остановить натиск советских войск. Санинструктор, по предписанию, должен был находиться вместе с наступающими подразделениями, и Клава двигалась с бойцами 1-й роты батальона, которым командовал отважный офицер Георгий Лебедев.
Среди бойцов было немало студентов института им. Лесгафта. Многим из них, вчерашним мальчишкам, так и не суждено было провести свой первый урок. Один такой паренек в белом маскхалате лежал на снегу со смертельным ранением в живот, и Клава ничем не могла ему помочь, как только в последнюю, смертную минуту погладить по-сестрински мальчишеский остывающий лоб… А роты, батальоны устремлялись вперед, не давая врагу занять оборону. В районе Волосово Клава вместе с разведчиками прочесывала окрестные леса. Снайперы, «кукушки», прятались в гуще деревьев, и чтобы их засечь, приходилось идти на хитрость. Памятью о наступлении с Ораниенбаумского плацдарма стала медаль «За боевые заслуги».
Вместе с разведчиками Клава двигалась впереди основных сил – пригодились марш-броски во время учений на Ораниенбаумском пятачке. Противник отступал, нанося ответные удары. В ночь на 22 января, через неделю после начала наступления, Клава попала под минометный обстрел. Пришел ее черед отправляться в госпиталь. И только там обнаружилось, что, кроме ранения, сильно обморожены ноги. Первую операцию по извлечению минных осколков делали в госпитале в Больших Ижорах , потом переправили в Ленинград. После гипса рука слушалась плохо; главный врач прописал ей «физкультуру» – ручной щеткой натирать паркетный пол (госпиталь располагался в бывшей школе). Клава плакала от боли, но, приученная к дисциплине, задание старательно выполняла.
Из госпиталя на поправку посылали в батальон выздоровления. Там, под Гатчиной, для летчиков в подсобном хозяйстве выращивали овощи. Работать приходилось в земле, сырости, с мокрыми ногами, и ее неокрепший организм не справился с такой нагрузкой. Снова госпиталь, долгое лечение и в 20 лет – инвалидность.
