Глава 2.
Паломничество с Богом
Теплым сентябрьским днем 1948 года Мартин Кинг стоял перед окном своей комнаты в студенческом общежитии. Внизу, с ветки дерева, росшего во дворе, вспорхнула сойка. Мартин проводил ее взглядом, пока птица, поднявшись ввысь, не растворилась в ярком сиянии полуденного солнца. Он улыбнулся и перевел взгляд на тихий, ухоженный городок. Внизу, у подножия холма, располагался Честер, еще дальше ― Филадельфия. Он оказался в шестистах милях от дома, отчего дома. Теперь на три года его домом станет этот уютный, похожий на монастырь студенческий городок.
В тот год вместе с его судьбой круто менялся и окружающий мир. Всего год назад, впервые за всю историю страны, самые крупные отели столичного Вашингтона стали принимать чернокожих гостей. Один из федеральных судей вынес специальное постановление, которое запрещало Демократической партии США проводить первичные выборы в штате Южная Каролина только среди белого населения. За минувшее десятилетие Верховный суд предпринял целый ряд шагов, которые позволили меньшинствам вздохнуть свободнее. Он объявил незаконными все акты, предписывавшие сегрегацию цветного населения. Однако, когда президент Г. Трумэн издал указ о соблюдении принципа равноправия при найме на службу в правительственные учреждения, многие политики-южане пришли в такое негодование, что создали свою собственную партию во главе с сенатором Дж. Стромом Термондом. В Филадельфии Мартин повсюду видел плакаты, призывавшие голосовать за Трумэна, Дьюи и Уоллеса. Это было волнующее время.
Мартина, однако, гораздо больше волновали его личные дела. Все, что происходило за стенами студенческого городка, не имело, казалось, непосредственного отношения к его собственному существованию. Он наблюдал за этими событиями, но они не захватывали его и не очень-то влияли на его частную жизнь.
Он был принят в Кроуцеровскую теологическую семинарию, в которой на сотню студентов приходилось полдюжины негров. Ты должен помнить, внушал он себе, что здешние белые юноши будут очень пристально рассматривать тебя. Они сразу заметят, что ты опоздал на занятия, пусть всего на минуту, что твои ботинки не начищены, а брюки не отглажены. Он взглянул в зеркало и улыбнулся: нет, он выглядел безупречно, даже щеголевато. «Как обычно», ― подумал он, но тотчас же спохватился и изобразил напускную серьезность. С улыбками тоже не следовало перебарщивать. Иначе они решат, что он ― беззаботный повеса, только не белый, а черный. В семинарии ему предстояло проявить свои лучшие качества и показать, на что он способен.
Мартин стал первым учеником на курсе. Три года спустя его избрали для выступления с прощальной речью от имени всего выпуска. К тому времени он уже научился спокойно общаться со своими белыми однокурсниками и ясно понял, что умеет легко сходиться с людьми. Двое его сокурсников тоже были из Джорджии ― Дюпри Джордан и Френсис Стюард. Для них опыт совместного проживания представителей разных рас был столь же новым, как и для самого Мартина. Стюард был женат, он жил с женой в одной из квартир, предназначенных для семейных пар, и Мартин был у них желанным гостем. Не обошлось, впрочем, и без отвратительной сцены. Один студент из Северной Каролины однажды наставил на Мартина пистолет, обвиняя его в том, что тот якобы рылся в его комнате. Мартин сохранил присутствие духа и убедительно отверг все обвинения в свой адрес. Через некоторое время белый юноша извинился перед ним, и к окончанию учебы между ними установились вполне приятельские отношения.
Опыт совместного существования оказался очень полезным, но, разумеется, не только ради него Кинг оказался в семинарии. Кроуцер имел отличную репутацию ереди семинарий, и Мартину импонировала мысль, что он получит диплом именно здесь. Он также воспользовался случаем, чтобы несколько ослабить узы, привязывавшие его к родному дому. Всякий раз, возвращаясь на лето к родителям, он казался немного повзрослевшим и возмужавшим. Отец гордился им и был рад, что Мартин на глазах становился мужчиной. И когда Мартин окончательно вернулся домой, отец не стал оказывать на него давления как старший коллега, а просто дал ему возможность почувствовать вкус настоящей пасторской работы. Надо сказать, что труд этот был нелегким и весьма ответственным, так как конгрегация к тому времени разрослась и насчитывала почти четыре тысячи постоянных членов. Мало кто из однокашников Мартина мог бы похвастаться такой аудиторией. Мартин же получил возможность на практике проверить свои обретенные в семинарии профессиональные навыки.
Проповедническая деятельность для него означала прежде всего духовные искания и открытия. Так его учили в Кроуцеровской семинарии. На первом курсе особое внимание там уделяли библейской критике. Поскольку сам он с детства рос в атмосфере немудреного, буквалистского понимания текстов Священного Писания (от чего ему не вполне удалось избавиться даже на скамье Морхаусского колледжа), Мартин был буквально зачарован той вольной интерпретацией Нового Завета, которая открылась ему в лекциях профессора Мортона Скотта Энслина. По мысли Энслина, апостол Павел был создателем глубочайшего этического учения, Иисус представал перед слушателями как живой образ пророка нового типа, а жизнь ранних христиан преподносилась в контексте их времени и бытовых реалий. Содержание Библии стало казаться иным, гораздо более осмысленным, чем прежде. В течение первого же семестра Мартин нашел и теологическое обоснование тех взглядов на жизнь и общество, которые сложились у него под влиянием собственного жизненного опыта, ― они, кстати, удачно сочетались с библейскими воззрениями профессора Энслина.
Ключевую роль в этом сыграла монография «Христианство и общественный кризис» Уолтера Раушенбаха. Впервые опубликованная в 1907 году, в «прогрессивную эру» Теодора Рузвельта, связанную со стремительным ростом трастового капитала, книга Раушенбаха буквально излучала безграничный оптимизм относительно построения в скором будущем Царства Божия на земле. Этот просчет Мартин Кинг уловил мгновенно, но книга все равно оставила в его сознании неизгладимый след. Более всего он оценил, по его собственным словам, ту настойчивость, с которой Раушенбах отстаивает идею о том, что «Евангелие обращено к человеку в целом, не только к его душе, но и к его телу; не только к его духовному самочувствию, но и к физическому, материальному благополучию. Прочитав Раушенбаха, я пришел к убеждению, что любая религия, интересующаяся только душами людей и закрывающая глаза на социальные и экономические условия их существования, которые так сильно ранят эти души, интеллектуально и духовно мертва. Она обречена и лишь ждет дня своих похорон».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
