– В увольнения он тоже один ходил, наособицу? Что можешь сказать за его знакомства?
Скоробогатый без раздумий ответил:
– А в кабаки он ходил. Причем в самые дурные, их вон на Миллионке вдосталь.
– На какие деньги мог там пить нижний чин? – усомнился Лыков. – На Миллионке в долг не наливают. Сапоги потребуют, а куда он без сапог?
Фельдфебель и тут за словом в карман не полез:
– А вот с краж и гулял.
– Но ведь не доказано.
– Не доказано. Однако как иначе лопать мануйловку с протопоповкой?[18] А Елпишка бахвалился, что, кроме них, ничего не пьет.
Лыков и сам любил настойки московского парового водочного завода Протопопова. Однако со своим жалованьем мог позволить их себе только по большим праздникам. А тут рядовой солдатик.
Другие сослуживцы убитого дали ему такую же характеристику. Вороватый, ленивый, любил угоститься за чужой счет. Жадный – страсть! Самым полезным оказался младший унтер-офицер Кривошапкин. Как только он заговорил, сыщик остановил его и перешел на другой тон:
– Как тебя звать?
– Викула, ваше благородие.
– А по отчеству?
– Елисеевич.
– Викула Елисеевич, сколько тебе осталось служить?
– Год с месяцем.
– Ты у начальства, надо полагать, на хорошем счету?
– Вроде да…
– А куда хочешь поступить после отставки?
Унтер зачесал в затылке:
– Вот бы в конторщики на хорошее место. Или на железную дорогу.
– Чтобы попасть на такое место, нужно представить ходатайство.
– Я знаю. Надеюсь, господин ротный командир подпишет.
Лыков усмехнулся:
– Рутковский? Он с тебя денег за это потребует. А так и слушать не станет.
Кривошапкин смутился. А сыщик продолжил:
– Такое ходатайство, с подходящей характеристикой, можем дать мы. Ежели его превосходительство полицмейстер Каргер черкнет, тебя куда угодно возьмут!
– А… как бы это сделать, ваше благородие?
– Да уж не за спасибо. Нужно, чтобы ты рассказывал мне о настроениях в вашей роте. А лучше – и в батальоне, и во всем полку. Тайно от Рутковского.
Унтер-офицер напрягся:
– Стало быть, доносительством заниматься?
– Мы говорим: негласное осведомление.
– Но суть-то дела такая, как я сказал?
– А это как поглядеть, Викула. Вот у вас офицеры в карты играют, а потом стреляются. Как подпоручик Шенрок. Хорошо, что христианин жизни себя лишил?
– Плохо, очень плохо!
– А ведь этого можно было избежать, если бы его вовремя оттащили от соблазна. И человек сейчас был бы жив. Скажи, много у вас картежной игры?
Кривошапкин мялся, потом выдавил:
– Много. Так ведь среди офицеров, мне туда хода нет. Какой толк от моего осведомления будет? Копеечный.
– Умный человек найдет способ, – возразил сыщик. – Через денщиков, к примеру. Или тебе характеристика хорошая не нужна? Через год с месяцем. А я тебе еще и деньги буду платить. Вот, держи пока трешницу. Станешь получать такую каждый месяц.
Служивый разглядывал билет, потом недоверчиво спросил:
– За что мне деньги?
– За негласное осведомление. Поступаешь ко мне на связь. Сейчас пиши расписку: я, такой-то, получил три рубля, в скобках сумма прописью, от помощника начальника сыскного отделения титулярного советника Лыкова за освещение настроений в военной среде. Дата, подпись.
Кривошапкин накатал расписку, сунул трешницу в карман и начал рассказывать.
По его словам, Сомов якшался за пределами казармы с опасными людьми. И чувствовал себя с ними в своей тарелке. Знакомцы рядового поджидали его на выходе и вели в трущобы Миллионки, славящейся своими притонами.
– А для чего им нужен был солдат?
– Не могу знать, ваше благородие. Однако были у мазуриков к нему какие-то дела. Просто так поить не станут.
– Что за люди? Упоминал он имена, фамилии или клички?
– Так точно. Сброд, настоящий сброд. И жили они в окрестных ночлежках. На вид ребята страхолюдные – как Елпишка их не боялся? Вот и доигрался в конце концов…
– Какие именно ночлежные квартиры, не помнишь?
– Да разные. Даже в Лопухинских номерах он бывал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лопухинскими номерами называли пустырь за вторым корпусом Красных казарм, в полугоре кремля. Там издавна были поставлены ларьки и вырыты землянки. В каждой проживало по несколько человек всякого отребья, босяков злого пошиба. Даже днем мимо тех «номеров» лучше было не ходить – ограбят и изобьют. Полиция тоже старалась без особой нужды не соваться в эту клоаку. Облавы там проводили редко и лишь усиленными нарядами.
Новый освед[19] старался как мог и сообщил немало интересного. Так, он вспомнил клички двух приятелей покойного: Цапля и Колька Бешеный. Этих ребят Лыков понаслышке, но знал, и для сыщиков открывались возможности.
Сведения о картежной игре в роте были более скудными. Отделенный унтер-офицер действительно далеко отстоял от закрытой жизни золотых погон. Кривошапкин сообщил, что в Седьмой роте «болезни зеленого сукна» подвержены почти все офицеры. Оба поручика – Вейншторд и Денисьев и три из четырех подпоручиков – Албанович, Петров-второй и Кольцов-Масальский. Игру поощряет и даже предоставляет место на своей квартире капитан Рутковский. Лишь подпоручик Аглицкий сторонится карт, за что его буквально выживают из роты. Лыков сразу понял, что нужно поближе познакомиться с этим человеком.
Он вел опрос сначала нижних чинов, а затем и офицеров до вечера. Завербовать Аглицкого не удалось – тот сразу заявил, что доносить на товарищей не станет. Остальные благородия вместо ответа на вопросы об убитом отсылали сыщика к соседям по казарме. А про карты молчали, как про военную тайну. Когда титулярный советник собирался уже уходить, его вызвали к батальонному командиру. Тот напыжил усы и объявил:
– До моего сведения дошло, что вы спрашиваете моих офицеров насчет картежной игры!
– И что?
– Как что? Кто дал вам право задавать подобные вопросы?
Алексея стало раздражать хамское поведение майора. Он помнил, что тот идет на следующий чин и скандалы ему не нужны. Поэтому взял быка за рога:
– Полиция ведет дознание убийства рядового Сомова. Вашего батальона. Тот был ранее денщиком застрелившегося подпоручика Шенрока. Вашего же батальона. Дознание согласовано с начальником бригады генерал-майором Назаровым. Вы хотите воспрепятствовать ему? Вопреки решению генерала? Прикажете доложить ему об этом?
Костыро-Стоцкий сразу пошел на попятную:
– Нет, что вы! Я имел в виду другое.
– Что же тогда? – продолжил нажимать титулярный советник, понимая, что с такими прощелыгами надо действовать только угрозами. – Две смерти одна за другой. А если завтра случится третья?
– П-почему третья? – растерялся майор.
– Ну а вдруг? Что тогда будет с вашим чинопроизводством?
– Но…
– Вот чтобы этого не произошло, я и задаю свои вопросы. Честь имею!
Только в десятом часу ночи Алексей оказался в управлении. Благово уже ушел. Помощник написал ему расписку на шесть рублей, приложил бумагу от нового осведа и направился в канцелярию. Там было пусто и темно. Титулярный советник раскрыл журнал входящих бумаг и стал внимательно его изучать. Нужное отношение обнаружилось быстро. Письмо Департамента государственной полиции сообщало о побеге заключенных. Пятнадцатого февраля 1881 года из Рыкинского, Плоцкой губернии, арестного дома путем взлома стены сбежали четверо арестантов: Войцех Стахович, Франц Соколовский, Людвиг Эртман и Антон Рутковский. Приметы последнего: возраст тридцать девять лет, роста среднего, лицо круглое, волосы светло-русые, глаза голубые, нос обыкновенный, рот умеренный, подбородок круглый. Одет в сюртук, серые брюки, фуражка синяя… Ну, фуражку можно поменять. А вот цвет волос и глаз, а также форма лица и подбородка были как и у командира Седьмой роты. Брат? И преступная специальность подходящая: карточный шулер.
Утром начальник сыскного отделения собрал подчиненных. Лыков отбарабанил свои открытия. В Седьмой роте играют почти поголовно. Хотя нищета русских офицеров вошла в пословицу. Где младшие офицеры берут средства для игры? И как потом отдают долги? Тут поневоле застрелишься… Благово понял, что взял верный след. Он начал выяснять детали:
