Подошли к дому. Наталья Павловна с тревогой ожидала встречи со Звягинцевым, но "Москвича" во дворе не было. Наталья Павловна замедлила шаг, не зная, как ей поступить, если Алексей Петрович попросит пригласить его на чашку чаю, но, едва они подошли к подъезду, Букрин ушел, пожелав Наталье Павловне спокойной ночи.
По Амуру бегут серые барашки, и ветер трепет увядшую траву, а в машине тепло и уютно. Тихо играет музыка, и властные аккорды рояля сливаются с трепетным голосом скрипки, и Наталье Павловне видится, как ее душа соединяется с душой Алексея Петровича, и волшебное облако окутывает их...
Она улыбнулась своим мыслям и быстро взглянула на Букрина, и Букрин улыбнулся Наталье Павловне и спросил:
- Поедем?
Они поехали в сторону Воронежа, но свернули к микрорайону.
Алексей Петрович остановил машину возле подъезда одной из бесчисленных городских пятиэтажек, чуть помолчал, потом сказал: "Вон те окна, на третьем этаже - мои. - Вновь помолчал. - Если есть желание, можем выпить кофе, и я отвезу вас домой".
Наталья Павловна остановилась в прихожей у зеркала поправить волосы, а Алексей Петрович прошел в комнату, включил магнитофон, и нежная дивная мелодия поплыла по квартире, отразилась в полировке книжных полок, скользнула по старенькому телевизору, порхнула по занавескам к слабым бликам настольной лампы.
С кухни коротко зажужжала кофемолка, и изумительный запах поплыл навстречу мелодии.
Хлопнула дверца холодильника, жалобно звякнула крышкой кастрюля.
Наталья Павловна шагнула к кухне, спросила от порога:
- Может быть, я помогу?
- Нет, вы в гостях. Отдыхайте, слушайте музыку, - открывая дверцы шкафчика, ответил Букрин.
- Обожаю быть в гостях, - сказала Наталья Павловна и ушла в комнату, к окну.
И герань на окне, и кривоватый деревянный грибок песочницы, и чахлые деревца, и стена соседней пятиэтажки - все такое знакомое, такое привычное, словно вид из окна своей квартиры...
Смеркалось, и "Жигули" изменили цвет, стали хмурыми, как осенний Амур.
В стекло виден край коридора, и Алексей Петрович поднял с пола шарфик Натальи Павловны и поднес к лицу. Потом бережно уложил шарфик на столик. И шагнул в комнату, сказал: "прошу к столу".
Плеснул коньяк в рюмку Наталье Павловне, себе налил лимонад.
Мягкий свет торшера, неясные тени на потолке, печальное пение магнитофона.
Расстегнутый ворот светлой рубашки.
Наталье Павловне хотелось дотронуться до рубашки, ощутить мягкость ткани, расстегнуть пуговицы и прижаться к груди, как к доброму облаку.
Наталья Павловна вздрогнула: она вспомнила сон.
- Что-то мешает? - быстро спросил Алексей Петрович. - Поставить другую пленку?
Сидя в углу широкого дивана Букрина, Наталья Павловна ощущала именно то чувство, что испытала в краткий миг сна. Наталья Павловна хотела рассказать о чудном сне Алексею Петровичу и не могла: едва она думала заговорить, как сон таял, исчезал, и оставался сюжет, банальный и надуманный.
Алексей Петрович поднял рюмку с лимонадом и ждал, когда поднимет рюмку Наталья Павловна, и он произнесет тост.
- Нет, Алексей Петрович, - сказала Наталья Павловна. - Или вместе пьем, или вместе не пьем.
Алексей Петрович замер, как сидел (с фужером в протянутой руке, взглядом, устремленным вглубь стены), и оставался с минуту недвижен; потом молча вылил лимонад в цветок и потянулся к бутылке с коньяком.
Наталья Павловна заглянула в кабинет ревматолога. Колтун закончила прием, и теперь сидела над кипой бумаг и что-то строчила, не поднимая головы.
- Привет, - сказала Наталья Павловна.
Татьяна Сергеевна, худенькая блондинка с большими карими глазами, вскинула голову и улыбнулась:
- Привет, привет, привет, и маленький приветик. Давай чай пить. Я вареники принесла. С капустой. Пальчики оближешь.
Наталья Павловна ответила с легким смехом:
- А у меня ничего нет...
Татьяна Сергеевна, складывая амбулаторные карты, отмахнулась:
- Нам вареников с тобой хватит до...
- А я дома не ночевала, - тихо и медленно сказала Наталья Павловна.
- Ну, слава Богу! - Татьяна Сергеевна бросила на стол стопку карт. - Да, да! Что смотришь? Я сказала: слава Богу, что Звягинцев, оказывается, все-таки не единственно возможный мужчина в твоей жизни. Сколько лет коту под хвост! Вместо того чтобы жизнь свою устроить...
- Да ладно тебе, - охладила подругу Наталья Павловна, глядя в окно и продолжая улыбаться своим мыслям. - С кем бы я ее устроила? Можно подумать, вокруг меня эскадрон гусар летучий.
- Да кто же может появиться вокруг тебя, когда ты!.. А!.. Слушай! Даже не раздумывай. Я его знаю.
- Кого?! - Наталья Павловна в изумлении обернулась от окна.
- Букрина. Да-да, видела я вчера, как вы умчались на "Жигулях". Я его знаю, он жил на моем участке. У него жена долго болела. Такой мужик порядочный. - Татьяна Сергеевна встала из-за стола, чтобы убрать карты в шкаф. - И не вздумай ни о чем думать. Как у него дома? Понравилось?
Наталья Павловна взяла с тумбочки чайник, шагнула к двери, чтобы принести воды, и, прежде чем выйти, шепнула:
- Я никогда не думала, что так хорошо дома не ночевать.
И закрыла дверь раньше, чем Татьяна Сергеевна успела ей ответить.
Наталья Павловна глянула в окно - у бордюра, рядом со "скорой" стоят серебристые "Жигули". И поспешила вниз, едва сдерживая себя, чтобы не запрыгать, как девочка, по ступенькам.
Села рядом с Алексеем Петровичем. Улыбнулась в ответ на его улыбку. Так они сидели несколько минут: смотрели друг на друга, улыбались и молчали.
Наталья Павловна пристегнула ремень, словно отрезая от себя мир с его тревогами... И вздохнула.
- О чем? - улыбнулся Алексей Петрович.
- Почему нас не учили траволечению? Прекрасно обошлись бы сейчас без лекарств. Конечно, кое-какие сведения нам дали, но все так... несерьезно. Перебила себя с досадой. - Опять я начинаю. А ведь зарок себе давала: ни слова о проблемах. - И тут же вновь заговорила, и горячась от своих слов, и улыбаясь в ответ на улыбку Алексея Петровича. - Нет, правда, ведь опыт стольких поколений. А его почти уничтожили. Чем больше я работаю, тем осторожнее мне хочется быть с химическими препаратами. Конечно, есть случаи, когда без них не обойтись, но как часто травяной сбор и безопаснее, и эффективнее. Ну, почему меня судьба не свела в детстве с какой-нибудь бабушкой-травницей? Может быть, то было мое истинное призвание. - Наталья Павловна глянула в глаза Алексея Петровича, что улыбались ей с легкой доброй насмешкой, и сама улыбнулась лукаво. - Да-да, не смейся, мне вчера Лена, девочка моего Кости, сказала, что в день моего рождения на Руси испокон веку рождались ведьмы.
- Очень может быть... - раздумчиво ответил Букрин, неотрывно глядя на Наталью Павловну, - очень может... Есть что-то такое... бесовское... в глазах, - улыбнулся. - Или - как правильно? ведьменское?
И вновь оба молчали и долго, не отъезжая от поликлиники, смотрели друг на друга и улыбались и не замечали чужих удивленных взглядов.
4. Наталья Павловна села в кровати, слушая, как сердце колотится за ключицей, и, не видя, смотрела в темное окно.
Сон был так реален. Она рассмотрела каждую черточку на лице Юрия Федоровича, все складки на его одежде. И деревянные бараки, возле которых они стояли, и незарытую траншею, в которой постоянно что-то ремонтировали, и опасно приоткрытый люк, и царапину на заборе.
Юрий Федорович стоял в старом, "рабочем" пальто; она видела и темно-синий цвет материала, и белесые залысины на сгибах, и большую черную пуговицу, что висела на длинной нитке, и неприкрытое шарфом горло, и незастегнутую верхнюю пуговицу голубой рубашки. И лицо, больное, с мрачными впадинами под глазами, и глаза, темные, погасшие. И слышала глухой голос:
- Лариса Степановна на весь дом истерику закатила. Машину хотела поджечь, чуть весь район не спалила. Вещи собрала и уехала к матери. Меня из органов выставили без выходного пособия за развал семьи и аморальность. В двадцать четыре часа освободить квартиру. Сердце болит. Два дня не вставал. Ничего у меня в жизни не осталось, одна ты. Если выгонишь, клянусь, разобьюсь.
Наталья Павловна прошла в кухню, накапала корвалол.
Она хотела забыть сон, как забывала, едва встав с постели, все, что снилось. Но серое лицо Юрия стояло перед глазами неотступно.
Демьянова и Букрин стояли на углу дома Натальи Павловны, их стегал резкий холодный ветер с Амура, что будет теперь дуть долгие дни, пока река не встанет, скованная льдом, но ни Демьянова, ни Букрин, казалось, не замечали ветра и не спешили зайти за дом.
- Вы так его любите, - сказал Алексей Петрович.
- Люблю? - удивилась Наталья Павловна. - Нет, не то... - ей казалось, Алексей Петрович чувствует все ее мысли, и ему не нужно будет ничего объяснять, он сразу все поймет, но Букрин ее не понимал, и теперь Наталья Павловна искала нужные слова и не могла их найти. - Все получилось случайно. Костя был в лагере. Мы ведь давно знакомы. Косте было девять лет. Он был в то лето на Петропавловском озере. Туда ходил только один пригородный автобус, всего несколько раз в день, и билет я покупала за неделю. Туда. А на обратный рейс билеты не продавали. В тот день я никак не могла уехать. И начался дождь. Ливень.
