– Дорогие наши подруги, – обратился к ним Никитин, нагло сверкнув фиксой, – сейчас мы вам покажем фото человека, который покупал билет в вашей кассе. Мужчина он видный, его любая женщина заметить должна.
– Это мы посмотрим, – засмеялась ядреная, румяная кассирша, – только зачем вы его ищете?
– От вас, милые красавицы, у МУРа тайн нет, – засмеялся Никитин, – этот негодяй, пользуясь резким отсутствием мужчин, соблазнял и обворовывал женщин.
– А что брал?
– Продовольственные карточки.
– Вот сволочь, – ахнула самая пожилая со старшинскими нашивками на погонах женщина.
– Так вот вам портрет этого проходимца, – Никитин положил на стол фото, – смотрите внимательнее.
– Я ему билеты продавала несколько раз, – сказала одна из кассирш.
– И я.
– У меня он тоже брал.
«Вот и ладненько, – обрадовался Никитин, – значит, этот бандюга здесь жил или часто бывал».
Он поблагодарил кассирш и опера из линейного отдела и направился в Кунцевский райотдел.
* * *
У самого вокзала притулился дощатый павильон с зовущей вывеской «Пиво – воды». Никитин толкнул дверь.
Народу в павильоне было не много. У трех мраморных столиков пили пиво несколько мужиков. За стойкой обосновался мордатый однорукий буфетчик в грязноватой белой куртке.
Никитин подошел и лег грудью на стойку.
– Вам чего? – Буфетчик посмотрел на него маленькими, заплывшими жиром глазами.
– Тебя. – Никитин достал удостоверение.
Буфетчик прочитал его и побледнел.
– Слушаю.
– Смотри внимательно и не говори, что не знаешь. Если бы не видел его никогда, я бы к тебе не пришел.
Буфетчик взглянул на фотографию. И Никитин понял, что тот знает убитого.
– Слава это, экспедитор.
– Где работает?
– Не знаю.
– С кем приходил? Ты вспоминай, а то я тебя в КПЗ заставлю память тренировать.
– Зачем прешь на инвалида, начальник?
– Только ты мне не говори, что руку под Севастополем потерял. Тебе ее на лесоповале повредили.
Наугад сказал Никитин и по выражению лица буфетчика понял, что попал.
– Так меня сактировали. Завязал я.
– Это я проверю. А теперь колись: что у тебя за дела со Славой были? Как зовут?
– Алексей Куприянов.
– Кличка? Масть?
– Сторож. Домушником по малолетству был.
– Ну а теперь, друг Леша, расскажи мне о делах своих со Славой.
– Сука буду, начальник, никаких дел не было. Он же экспедитором работал, вещи мог достать, я у него кожан коричневый купил и бабе шубу под котик.
– Богато живешь, Сторож.
– Дом матери продали, вот и деньги.
– Где он жил?
– Падлой буду, не знаю.
– Опять спрашиваю: с кем приходил?
– У нас здесь скупка имеется, так он с приемщицей был, Татьяной.
– Вот это уже что-то. Ты, друг Леша, заведение свое закрывай, иди домой, возьми пальто и шубу и в горотдел. Там сиди и жди меня.
* * *
Через полчаса Никитин сидел в кабинете начальника угрозыска горотдела. Скупка находилась рядом, на Советской улице.
– Что про эту Татьяну я сказать могу, – начальник задумчиво почесал висок, – баба она, конечно, гулявая, живет одна в своем доме на Рублевском шоссе, но так за ней ничего особенного замечено не было.
В кабинет зашел оперативник:
– Товарищ майор, Татьяна Зацепина сегодня не работает, дома она.
– Откуда знаешь?
– Почтальон сказал.
– Ну тогда поедем к ней в гости. Собирайся, Никитин.
– Нищему собраться – только подпоясаться, – засмеялся Колька.
* * *
Хорошим домом владела гражданка Зацепина. Очень хорошим. Нарядный, выкрашенный свежей краской, стоял он, словно франт, среди нищих, замызганных соседских домов.
– Неплохо наша торговля живет. – Никитин ударил кулаком в калитку.
Забилась, залаяла собака за забором.
– Эй, Зацепина! – крикнул начальник розыска. – Открывай!
Никто не отвечал, но Никитин заметил, что в окне забелело лицо.
– Что-то здесь не так, – повернулся он к майору, – вы давайте отсюда, а я дом обойду.
Никитин обежал дом, перемахнул через штакетник чужого участка и увидел две доски, оторванные от забора дома Зацепиной.
Везло ему. В прошлом году на Почтово-Голубиной улице в Кунцеве брали они бандгруппу, теперь опять какие-то странные дела.
До него доносились собачий лай и крики милиционеров. Потом Колька услышал быстрые шаги и тяжелое дыхание людей. Он вынул пистолет и загнал патрон в ствол. Доски раздвинулись, и к ногам Никитина кто-то выкинул два чемодана и узел.
Потом из щели вылезли двое парней. Один лет двадцати, второй совсем пацан.
– Ручки поднимите, – сказал насмешливо Никитин, – уголовный розыск.
Перед ним стояли два человека в тельняшках, на которые были надеты пиджаки, в смятых в гармошку сапогах-прохорях[6], в кепочках-малокозырочках. У того, что постарше, руки синие от наколок.
– Мусор, гад, – захрипел он и выдернул из-за голенища финку.
– Ну, ты, окоротись. И нож брось, придурок, а то я тебя шлепну. – Никитин вынул из-за спины руку с пистолетом.
Но блатарь уже приготовился к прыжку, и Колька не стал ждать. Он выстрелил точно в руку вора, и тот заорал, забился. Второй в ужасе обмочил штаны.
– Ну, вы, урки с гондонной фабрики, – Никитин повел стволом пистолета, – быстро к забору.
Никитин увидел, как штаны у пацана стали черно-мокрыми.
В лаз просунулась голова майора.
– Что у тебя?
– Да вот, – лениво ответил Никитин, – двух уркаганов с чемоданами и узлом прихватил.
– А чего стрелял?
– А вот этот шустряк на меня с ножом прыгнул.
– Этот… Ну спасибо тебе, Никитин. Это же Мишка Жерех. Мы все его никак заловить не могли. Он в сорок втором на нелегалку ушел, чтобы на фронт не попасть, так и лепит скачки по квартирам. А второй, который от страха обмочился, Витька Зубцов по кличке Зуб. Торговлю билетами у кинотеатра и клубов держит. Вот и попался на скоке. Решил в домушники податься.
* * *
В доме Зацепиной все было перевернуто, хозяйка, крашеная блондинка, еще не снявшая с головы бигуди, размазывала по щекам слезы.
– Я пошла в туалет, значит… А они… Значит, схватили меня… Связали, значит… А один помоложе, значит… он мне груди жал… Я, значит, говорю… Хочешь, значит, и тебе дам… Только не трогай, значит… А тот, что постарше… На хрен ты нам нужна, корова крашеная. Значит… Мы с твоим товаром, значит, молодых найдем.
– Это вы, гражданочка Зацепина, о своих переживаниях Славе расскажите. – Никитин уселся на стул и закурил.
– Какому Славе? – Зацепина словно поперхнулась.
– А тому, что у тебя два чемодана меха оставил.
– Мой это мех, от бывшего мужа остался.
– Ты мне горбатого не лепи, Зацепина, а то из потерпевшей враз в бандпособники попадешь.
Никитин вынул из чемодана шкурку песца.
– Видишь штамп? Фактория на Новой Земле. Твой покойный там, что ли, работал?
– Он в винном магазине стахановцем был, – засмеялся майор, – в сороковом до того напился, что умер прямо в подсобке.
– Вот она, суровая жизненная правда, Зацепина. – Никитин встал, угрожающе наклонился над женщиной. – Не крути мне двадцать шестой талон…
– Ох, – захохотал начальник угрозыска, – ну ты даешь, Никитин, по двадцать шестому у нас нынче яйца дают.
– Ты, Зацепина, – продолжал Колька, – со Славой своим распрекрасным в пивной у вокзала выпивала и закусывала, что может подтвердить буфетчик Лешка Куприянов по кличке Сторож.
– Никитин, – в комнату, отдуваясь, вошел оперативник, – мы в сарае за дровами еще два чемодана нашли.
– Не мои они, – завизжала Зацепина, – ничего про них не знаю.
– Давай понятых, открывай чемоданы, – скомандовал майор.
Через несколько минут на столе в комнате оперативники разложили отрезы, две каракулевые шубы, мужское кожаное пальто, горжетки из чернобурки, дорогие мужские костюмы. На дне одного из чемоданов лежала жестяная красная коробка от конфет фабрики «Рот Фронт».
Никитин раскрыл ее и присвистнул. В коробке лежали золотые и серебряные карманные часы, кольца, бусы, браслеты.
– Будет что сдать в Фонд обороны, так, что ли, гражданка Зацепина? У тебя здесь, оказывается, целая комиссионка. Собирайся, со всем товаром поедешь со мной на Петровку.
Данилов
На ринге в центре зала плотный лысый парень метелил худощавого пацана лет семнадцати.
– Коля, – кричал тренер, – не увлекайся. Меньше ударов, больше двигайся, ногу разрабатывай.
– Это Королев? – спросил Данилов.
– Он самый. Его в ногу ранили, когда он командира партизанского отряда из боя выносил. Вот теперь разрабатывает, – не поворачиваясь, ответил тренер. – Миша! Не бойся его, нападай. Темп, Миша! Темп.
