— Отчего помирает, бабушка? — расширив глаза, прошептала театральным шепотом Лариса.
— А ни отшего. Придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел, — убежденно сказала старушка.
Наташа ахнула, Артамон шагнул к ней и сурово сказал:
— Не бойтесь. Я вас защищу, если что. У меня лопата.
— Не придумывай, боярыня Серапея! — донесся из авангарда веселый голос графа. — Какой тебе в наш просвещенный век белый человек! Страшилки это все детские!
— А вот и нет, граф Петр, не жнаешь — не…
— Ай!!! — взвизгнула вдруг Арина, словно ошпаренная кипятком, и метнулась в руки первого попавшегося человека[7]. — Я видела!.. Видела!..
— Что?
— Что ты видела?
— Ариша, что с тобой?..
— Я… там что-то белое… в тени… промелькнуло… мне плохо…
И повалилась в обморок прямо в поспешно подставленные ручищи Артамона.
— Девочка моя!..
— Арина!..
Бояре остановились и сгрудились вокруг бесчувственной боярышни.
— Это она белого шеловека видела, — с мрачным удовлетворением сообщила Серапея.
— Она теперь умрет?..
— Не бойтесь, не умрет, — прогудел откуда-то сбоку Никодим. — боярыня Серапея говорит, что чтобы после этого умереть, надо прийти домой и лечь в свою постель. Если дело упирается только в это, мы бессмертны. Белые человеки могут ходить туда-сюда толпами.
— Бесчувственный ты человек, боярин Никодим! — хмуро буркнул Артамон и помахал перед носом девушки лопатой, создавая ветерок.
Арина мужественно выдержала два прямых попадания лопатой по кончику носа и кучу засохшей земли, просыпавшейся ей в лицо, и открыла глаза только когда Серапея предложила собственнолично сделать ей искусственное дыхание.
— Ах… Где он… — прошептала она, не сводя испуганных очей с лица Артамона.
— Я здесь! — важно нахмурился он, всем своим видом показывая, что появись здесь хоть толпа белых людей, как предположил боярин Никодим, он со своей верной лопатой горой встанет на защиту.
— А… белый человек?..
— Ушел. Пропал. Его не было. Тебе показалось, — быстро посыпались со всех сторон объяснения.
— Ариша, деточка моя, тебе плохо? — чуть не плача, склонилась над ней мать.
— Нет… да… ноги не слушаются…
— Это у ней паралич нашинаетшя, — со знанием дела объявила боярыня Серапея. — Потом горячка навалится — и…
— Я тебя понесу, — потупив очи, предложил могучий Артамон. — Если ты не возражаешь…
— Нет… да… пожалуйста… Мне уже все равно… — слабо простонала она и нашла в себе, очевидно, самые распоследние силы слегка приподняться, чтобы Артамону было удобнее подхватить ее на руки.
— А вот ешше такую ишторию рашкаживают, — продолжила Серапея, едва группа снова тронулась в путь. — Иногда под жемлей штоны шлышатьшя нашинают. И штонет кто-то, штонет, и жалобно так… И непонятно откуда донощится — то ли шправа, то ли шверху, то ли шнижу… Так душу и раждирает… А потом как жамолкнет — так шражу и обвал.
— А отчего это, бабушка?
— Это дух поджемный живых оплакивает.
— И насмерть обвал-то?
— Нет, не нашмерть. Выбратьшя можно. Выберетшя шеловек, придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
— Ох, страсти-то какие…
— Да сказки это всё!..
— А ежели не сказки?
— И ты туда же, боярин Порфирий!..
— А еще иштория ешть, шама шлышала…
— …ах!..
— …ну, нашла, матушка, место и время!..
— …и что дальше?..
— …придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
— Да ну вас, с историями вашими!..
— Нет, мы должны знать, чего боять… то есть, к чему быть готовыми!..
— А я не верю во всё это, и не поверю, пока сам не увижу!..
— Сам увидишь — поздно будет, милейший!..
— А ешше рашкаживают…
— Да ты нас специально пугаешь, что ли, боярыня?..
— Тихо, Амбросий!..
— Кому тебя пугать надо!..
— …придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
— …ужас, ужас!..
— …сказки!..
— …под ноги глядите, тут камни попадаются…
— …а вот ешше я шлышала…
— …да откуда тут столько камней…
— …как колобки по маслу раскатились…
— …типун тебе на язык, боярин Демьян…
— …договаривались же — про еду ни слова!..
— …а о чем тогда говорить-то?…
— …вроде платошек белый лежит на жемле. А хто подберет его или наштупит…
— …страх-то какой!..
— …ерунду болтаешь!..
— …шам болтаешь! Али штрашно штало?..
— …ах, чтоб тебя!..
— …под ноги глядите лучше!..
— …а ешшо шкаживают, ешть под жемлей ожеро голубой воды, а штены черные…
— …а в нем платочек беленький плавает!
— …ха-ха-ха!..
— …а в нем шудо-юдо живет! И кто его увидит…
— …а какое оно из себя, чудо-юдо-то?..
— …да какое еще такое чудо-юдо, чего опять выдумываете?..
— …придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
— …ах!..
— …ох!..
— …сказки!..
Так, за веселой беседой, беглецы не заметили, как уперлись в завал.
* * *
— Ну, бояре высокородные, что делать будем? — скорее для проформы, чем из реального интереса к мнению товарищей по несчастью спросил Рассобачинский, закатывая рукава шубы.
— Известно что, — зло буркнул боярин Никодим.
— Долбить будем. Не назад же возвращаться, — не менее дружелюбно процедил сквозь сведенные от голодухи зубы боярин Амбросий.
— Это завал, — объяснил очевидное граф. — Его сверху раскапывать надо. А то всё это каменное хозяйство на головы нам посыплется — и хоронить не надо.
— Умеешь ты успокоить и подбодрить, граф Петр, — кисло усмехнулся кто-то в темноте.
— Стараюсь, боярин Ефим…
Кряхтя и проклиная тот день и час, когда они решили остаться во дворце на ужин, бояре потянулись в забой.
Но не успел Рассобачинский добраться до самого верха, как в темном коридоре раскатился его радостный крик:
— Тут дыра!!!
— И что там? Что видно? Свет видно?
— Ничего не видно! Свечу подайте, родовитые!
Свеча была ему поспешно подана, и через несколько секунд графом был предоставлен новый отчет об увиденном:
— Да тут места немеряно! Вроде галереи тропинка идет, и вниз спускается!
— И что? — насторожено поинтересовались снизу.
— Сейчас посмотрю!
И не успели бояре и слова сказать, как Рассобачинский, шурша осыпающимися камушками, вскарабкался по завалу вверх и исчез, оставив благородное общество в полной темноте.
Отсутствовал он недолго — бояре даже не успели договориться, следует ли зажечь еще одну свечу, или стоит подождать, пока граф вернет эту.
— Там вода! Там вода! — донеслось из черного провала в потолке, и почти сразу одинокой суперновой вспыхнул огонек свечи. — Поднимайтесь все сюда! Там внизу озеро!
Озеро!!!
И, бояре, позабыв моментально о необходимости растягивать запас свечей, стали наперебой чиркать кресалом, зажигая фитильки, как будто граф только что прокричал им о том, что пришел конец их блужданиям под землей.
Как маленький, но очень медленный и шумный метеоритный дождь, бояре со счастливым гомоном спустились по неровному широкому карнизу к каменистому пляжу, воткнули свои свечи меж камней и кинулись к воде — плескаться, брызгаться, умываться и пить, пить, пить…
* * *
…В этот раз рыба в этом озере была увертливее и мельче, и было ее намного меньше, чем в прошлый раз…
…невозможно насытиться…
…надо возвращаться назад…
…снова долгий путь по узкому тоннелю…
…почти голодом…
…что за еда — эта холодная безвкусная рыбешка…
…хочется теплого, сочащегося кровью мяса…
…как давно не было вкусного нежного мяса…
…хочется мяса…
…мяса…
…шум наверху…
…огоньки…
…плеск воды у берега…
…что там такое…
…поплыть, посмотреть…
…там пришло мясо, много мяса, свежего мяса…
…хочу, хочу, хочу…
…зубы вопьются…
…кости захрустят…
…кровь брызнет…
…всплыть…
…скорее, скорей…
…мясо…
…мясо…
…мясо…
* * *
— МЯСО!!!!!!!!!!..
У чуда-юда не было ни единого шанса.
В едином порыве боярское сословие, не взирая на пол, возраст и кустистость фамильного древа, набросилось на вымирающее животное, за одно свидание с которым археологи всего Белого Света отдали бы полжизни, и завершило процесс.
Полностью вымерший реликт был радостно вытащен на берег, лишен шкуры и разрублен наточенными о камни лопатами на порционные кусочки — филейчики, ребрышки, шейку (ну о-о-оч-чень длинную!), грудинку и тому подобные вкусности.
