ходила — проводил, встретил. Хотя мужья, конечно, бывают разные. А потом поймал себя на мысли, что ему всё равно, есть у неё муж или нет. Абсолютно всё равно.
Он даже подумал, если бы она не упала, в чёртово дерево он бы врезался всё равно.
Конечно, можно было просто затормозить, что-нибудь спросить, попытаться познакомиться, но тогда шансов получить бутерброд из её рук не было ни одного.
Инстинкты повели его к сердцу женщины самым коротким путём — башкой в дерево.
— Так что не так с твоим отцом? — удобно устроилась Ирка на сиденье, расстегнула пуховик.
— У нас очень сложные отношения, — не стал Вадим строить из себя сурового брутала, из которого клещами слово не вытянешь.
— Сложные — это вы пять лет не разговаривали? — развернула она для него бутерброд.
— На самом деле — больше семи. Не так чтобы совсем не разговаривали, но те пару слов, которыми мы обменялись за эти годы, не в счёт.
— Что же произошло семь лет назад? — открыла она термос и подала. Вадим и не заметил, что один бутерброд уже проглотил.
— Умерла мама. Но всё началось раньше, когда она уже заболела. Я вернулся из школы раньше, а отец трахает свою секретаршу в кабинете.
— В кабинете? — хмыкнула Ирка. — Ну это, конечно, ни в какие рамки. Ладно бы на кухне, в ванной, в спальне, наконец. Но в кабинете!
Воскресенский хотел ответить, но поперхнулся кофе.
— Мама… — с трудом выдавил он, закашлялся, — …умирала от рака.
— Ну, ну, — похлопала она его по спине. — Не надо так нервничать. Я всё поняла. Больная жена в соседней комнате, а он в кабинете с секретаршей. Ну так себе, конечно, ситуация, но знаешь, как бы цинично это ни звучало, живое — живым.
— Ты не понимаешь, — постучал себя по груди Вадим. Сделал глоток обжигающего кофе.
— Да, конечно. Откуда? — усмехнулась она. — Но, знаешь, когда у моей мамы нашли рак, я уехала поступать в Питер, едва она выкарабкалась после химиотерапии. Звучит, ужасно, правда? С одним «но». Я поехала ради неё. Потому что она мне сказала: «Я никогда себе не прощу, если ты останешься из-за меня».
— Это другое, — прохрипел он осипшим горлом.
— Правда?
— Правда. Это измена. Чем бы её ни оправдывали: биологией, антропологией, полигамией, Фрейдом — мы не животные. Это животные по своей сути или моногамны, или полигамны, человек — существо серийно-аморное. Мы можем любить одного человека, а потом любить другого. Природа человека предполагает, что у него может быть больше одного полового партнёра, но брак — нет, отношения — нет. Изменять или не изменять — каждый решает сам. Не бывает такого, что это нельзя контролировать. Ничто не оправдывает измену. Ничто. Ну, это моё мнение.
— Ты читал Фрейда? — удивилась она.
— Конечно. И Фрейда, и Юнга, и Ницше, и… Льва Толстого, и Достоевского лет в двенадцать, впрочем, неважно, — оценил Вадим её иронично поджатые губы.
— А чем ты занимаешься? Ну, по жизни?
9
— Создаю компьютерные игры.
— Ты типа программист?
— Типа да. Раньше, когда игры были простыми, их самостоятельно писали программисты, например, «Змейку» создал финский программист Танели Армато, а пасьянс «Косынка» — стажёр Майкрософт Уэс Черри. Сейчас программисты из отдельных ассетов (сценариев, моделей, звуков, анимаций) создают мир со своими правилами и законами с помощью игрового движка и языка программирования. В геймдеве мало быть программистом, надо разбираться в векторной математике и 3D-моделировании, знать процедурную анимацию, кастомные шейдеры, отрисовку текстур, балансировку, дизайн уровней…
Он замолчал, сам себя оборвав на полуслове.
— Как ты сказал, звали того стажёра? — улыбнулась Ирка.
— Чёрт, какой я зануда! — Вадим прикрыл он лицо рукой, посмотрел сквозь пальцы. Высокомерный зануда, как говорил ему отец. — А ты? Куда поступила в Питере?
— Никуда. То есть я не поступила, — стянув зубами с палки, разгрызла она леденец. — Да, я неуч. Мне выйти? Я не оскорбляю ваше высоколобое высочество отсутствием высшего образования?
— Ну-у-у… ради бутербродов…
— Так и знала, что бабушка плохо не посоветует, — кинула она в пакет палку. — Она говорила: зачем тебе высшее образование, учись сосать и готовить.
Вадим снова поперхнулся.
— Спокойно, спокойно, — улыбнулась она. — Это не все мои таланты.
— Да и мне и двух хватит, — усмехнулся Воскресенский.
Чёртова девчонка! И мёртвого расшевелит. Ну вот, теперь он представил её у своих ног на коленях, потом сверху, потом снизу, а кровяное давление доделало всю остальную работу — нестерпимо захотелось поправить тесные штаны.
— У тебя есть кто-нибудь? — спросил Вадим.
— У-у-у, мне нравится ход твоих мыслей, — улыбнулась она. — И что, если нет?
— Я позвоню? — спросил он.
— А что, если, да?
— Так я позвоню?
— А чем тебе сейчас не нравится?
Э-э-э… Чёрт! Да ему всем нравится сейчас, но так бывает только во сне, когда ты без ума от девчонки и такой: «Давай?», а она тебе: «А давай!».
— Просто я тут слышал… — Воскресенский загадочно улыбнулся.
— М-м-м… — промычала она многозначительно. — Что?
— Ничего, — покачал головой Воскресенский, разворачивая последний бутерброд.
— Да говори.
— Он правда из-за тебя топился?
— Конечно, правда. А ещё правда, что он идиот, который прыгнул с затопленной баржи и врезался башкой в обломок пирса. Пирс разобрали, а бетонные столбы, на которых он стоял, остались под водой. Вот об один из них он башку и разбил. Но это, конечно, тоже из-за меня.
— Но у вас что-то было?
Она поманила его пальцем.
Хм… Воскресенский заинтересованно наклонился.
Она вытерла майонез над его губой, облизала палец. Чёрт, он в жизни не видел ничего эротичнее. Глядя на её губы, пахнущие леденцом, голодно сглотнул. М-м-м… и эти духи…
— Он пытался меня поцеловать, — горячо зашептала она в его ухо, — я врезала ему по яйцам и сказала, что в следующий раз пробью башку. Имела в виду кочергой, что схватила у печки и вытолкала его взашей. А он всем растрепал, что меня трахнул, потому с ним такое и случилось. Что я приношу несчастье и глаза у меня как у ведьмы, жёлтые.
— А они жёлтые? — повернулся Вадим заглянуть
