– Не думай, что он пьёт.
– Я и не думаю. Со всяким бывает.
– У них сокращения просто на фабрике. Он боится, что его тоже попрут. Кризис, работу не найдёшь.
– Ну да… да не попрут. Чего ты паникуешь раньше времени?
Таль неловко улыбнулся:
– Да я-то ничего, я наоборот, это он…
– Забрал его вчера? – решилась всё-таки спросить Янка. А что? Таль ведь первым этот разговор начал.
– Ага. Еле дотащил… Он же здоровый!
– Вот вы где! – поддетела к ним Даша. – А у нас геометрию отменили! Киса заболела, сказали заменять некому, так что окно. Гуляем?
Они прогуляли геометрию, а заодно и биологию с литературой. Потому что сначала сидели у «Нептуна», потом полезли в старый сад санатория, а там встретили Глеба с фотоаппаратом, и он предложил им устроить фотосессию. Таль тут же нахмурился, но девчонки радостно его затормошили, и пришлось ему тоже позировать перед камерой.
– Хлыщ московский… – сказал он, когда они распрощались с Глебом и пошли на историю.
Янка, конечно, тут же вспыхнула:
– Сам ты хлыщ! Нормальный парень!
– Ой, красавчик какой! А как на тебя, Янычка, смотрит!
Иногда Даша всё-таки была ужасной дурой! Таль аж побелел весь, кулаки сжал.
– Терпеть таких не могу, – процедил он и сплюнул.
Янка фыркнула. Глеб был самым лучшим. Ни Таль, ни Рябинин, никто-никто на свете не мог с ним сравниться! Чтобы как-то справиться со своими чувствами к нему, она пела, сочиняя на ходу какие-то глупые песни. Пела за работой, слова в пустом зале звучали красиво, казались значимыми.
Выложила твоё имя из тонких веточек,И мне вдруг почудилось,Что оно написаноБосой пяткой на песке,А прибой всё не смывает и не смывает его.Я стою и жду,Надо мною кричат альбатросы,И ветер вскидывает к небу облака, как брови.Твоё имя вросло в песок,Впилось, как корнями, звуками и слиянием буквВ эту землю.Наконец я увидела, что ты очень похож на своёИмя.
Она пела и вспоминала, как он однажды взял её за руку… посмотрел… улыбнулся… подмигнул… И мечтала, как однажды он подойдёт и скажет что-нибудь такое, особенное (что имеется в виду?), а она ответит как-нибудь очень остроумно, а потом он протянет ей руку, а она…
Был уже декабрь. Посёлок совсем опустел, исчезли даже последние осенние хиппи, нудисты и другие неформалы, которые всегда появлялись здесь в начале осени на месяц-два, а потом так же непонятно, в одну ночь, исчезали. Будто перелётные птицы. Ветер гонял по обочинам мятые жёлтые листья, давно собрали тяжёлый, обильный в этом году виноград, и даже отцвели последние розы. Давно варили варенье из кизила и томили в печах айву. Гулять подолгу было теперь холодно, море неспокойно ворочалось, будто предчувствуя суровую зиму. После работы Янка всегда заходила на берег к песенному своему камню, смотрела на горизонт, будто духу набиралась, прежде чем идти домой, где её опять будут отчитывать и придираться по мелочам.
На улице хлещет дождь —заклинанье осеннее.И неслышно листья желтеют —осени откровение.Забытые песни сменилисьСозвучьем тоскующих окон.Я в промежутке сердец повисаю холодном…
Глеб подошёл и встал у Янки за спиной. От него пахло туалетной водой, чуть-чуть табаком. От него пахло мужчиной. Янка чувствовала, как что-то поднимается в ней снизу, от коленок, что-то большое и страшное. Ей хотелось убежать и в то же время вцепиться в Глеба. Она очень боялась, что он постоит сейчас вот так и уйдёт, так ничего и не сказав.
«Неужели я ему нравлюсь? – в каком-то восторге и ужасе одновременно думала она. – Не может же он просто так смотреть и вот так подходить… Нет, не может быть, я маленькая, я просто… Как он смотрит! Какие у него руки, губы… Вот если бы…». Ветер трепал её юбку, открывая колени, а волосы метались из стороны в сторону. И Янке казалось, что она сейчас такая красивая! Что просто невозможно не влюбиться.
– Жалко фотоаппарат не взял, – сказал Глеб. – Море трёхцветное, и ты такая… Ты очень красивая. Я бы тебя одну фотографировал здесь.
Янка стояла, не шелохнувшись. Только в глазах закипали непонятные слёзы. Она не знала, что сказать. И Глеб тоже молчал. Всё это напоминало какую-то игру, то ли слишком тонкую, то ли слишком взрослую, чтобы она её понимала. Волна, ударившись о берег с особенной силой, лизнула Янкины ботинки. Глеб чуть-чуть отодвинулся.
– Домой пойдёшь?
Янка покачала головой. Домой? Сейчас? После таких слов?
– Пойду в баре посижу, – вздохнул Глеб и пошёл к набережной.
Янка смотрела ему вслед. Спина Глеба заслоняла от неё весь мир.
Янка слышала, как взрослые обсуждают Глеба, говорят, что он лоботряс и тунеядец.
– Вот на что живёт? Где деньги берёт? Взрослый, вроде, парень, работать надо, а он со своим фотоаппаратом бегает, как мальчишка!
Янка на такие разговоры злилась. Он же ХУДОЖНИК! Они что, не понимают? Он творческий человек, ему нужно вдохновение, и это тоже работа, между прочим! Им всё время нравятся такие положительные мальчики из хороших семей, вроде Рябинина… Скукотища!
– Ну что, моя лучшая фотомодель? Куда направляемся? О, чудное платьице!
– Была бы лучшая, была бы без платьица…
Ляпнула сдуру и сама испугалась, даже дыхание перехватило. Просто сорвалось с языка – вчера опять забралась к Глебу в ноутбук и наткнулась на папку с боди-артом. И жутко, и красиво, и так… по-взрослому. Янка опять ощутила всю пропасть между нею и Глебом. И захотелось приблизиться. Хоть чуть-чуть!
– Ну так твоё желание – закон, – сказал опешивший Глеб. А глаза такие растерянные, что Янка рассмеялась:
– Я пошутила! Тоже мне, удовольствие!
Она убежала поскорее и ругала себя на чём свет стоит. Ничего поумнее сказать не могла? «Тоже мне, удовольствие…». Дура, дура, маленькая безмозглая дура! Ей только с такими, как Рябинин, и встречаться. Никто нормальный на неё и не посмотрит даже!
У «Нептуна» сегодня было особенно весело – пришло много новых ребят, полузнакомых, играли в «слабо». Весёлый Таль уже сплавал до буйков, Оксана Мельник станцевала на забытом с лета столике танец живота. Танец получился дурацкий. Янка застала самый финал, но аплодировали Оксанке бурно.
– О, наша королева пришла! – тут же переключился на неё Шрамко. – Ксан, загадывай!
Оксанка спустилась со стола, усмехнулась недобро и, чуть ли не падая с каблуков, подошла к Янке. Зашептала в самое ухо, горячо обдавая запахом пива и помады:
– А слабо тебе, Яночка, залезть Ярику в штаны?
Янка посмотрела Оксане в глаза. Про то, что у них что-то там с Шрамко, все в школе знают. Но при чём здесь Янка-то?
– Я так и знала, что слабо.
Оксана фыркнула, а Янка, чувствуя, как немеет у неё где-то в горле, на деревянных ногах подошла к Шрамко. Он весело смотрел на неё, чуть приподняв одну бровь. «Интересно, он знает? Может, они договорились?» – лихорадочно думала Янка, и, видимо, взгляд у неё был такой суровый, что Шрамко перестал ухмыляться, весь как-то выпрямился и напрягся. Янка подошла вплотную. Взялась одной рукой за ремень у него на штанах, потянула. Кто-то из ребят присвистнул, щёлкнула пряжка, прошелестела молния джинсов.
– Янка! – крикнул Таль, но она не вздрогнула даже. Ещё секунда – и решимости не хватит. Рука скользнула в щель расстёгнутой молнии, наткнулась на твёрдое, горячее, и тут же Янка вскинула глаза на Шрамко и убрала руку. Лицо у него было совсем сумасшедшее.
– Ничего себе, фантик, – выдохнул Захар.
Янка повернулась и с вызовом посмотрела на Оксанку: довольна?
Та усмехнулась и лениво похлопала в ладоши:
– Браво! Загадывай теперь ты.
Но Янке не хотелось загадывать. Таль смотрел на неё исподлобья сумрачными, обиженными глазами. Она дёрнула плечом и попыталась улыбнуться, мол, подумаешь, но тут же услышала:
– Яна! Здравствуйте, ребята… Можно тебя на секундочку?
На ступенях «Нептуна» стоял Глеб.
– Ты полна сюрпризов, – протянул он задумчиво, когда Янка подошла. Ясное дело, он всё видел. Хорошо хоть, что без фотоаппарата. Хорошо, что Янка краснеть не умеет.
– Я ключи дома оставил, а там нет никого, дай свои.
Янка молча протянула ключи и вернулась к ребятам. Сердце стучало где-то в глазах, и от этого всё плыло и качалось.
– Ого! Да Ярцева у нас уже со взрослыми мужиками зажигает, а ты ей, Ксанчик, такое детское «слабо» придумала! – засмеялся Данил.
– Придурок, – бросила Янка Данилу и посмотрела на Таля. Но он отвёл глаза.
Глава 7
Сомнения и письма
Весь декабрь Янка металась. То ей казалось, что это страшно глупо – любить взрослого мужчину, который относится к тебе, как к ребёнку.
«Да? А чего он меня тогда всё время фотографирует? И так смотрит?»
Хотя, как «так», она сама не могла объяснить. Необыкновенный взгляд у Глеба. Будто он всё про Янку знает, даже что она в него влюблена. И Янка думала, что полжизни бы отдала, чтобы этот взгляд разгадать.
