Дядя кивнул.
— Быть может, с ее стороны было бы умнее принять предложение Горлана или какого-нибудь другого князя.
— Что с нами будет? — спросил я.
— Твоя мать хочет уйти в обитель Святого Петра. А ты шустрый, умный, и мне говорили, что ты немного умеешь читать. Из тебя выйдет неплохой священник.
— Нет!
Он снова вскинул брови.
— Да что ты? Это совсем неплохая жизнь. В воины ты ведь не годишься, это точно. Почему бы не избрать такую жизнь, какая тебе подходит? Будешь жить в безопасности…
— Не обязательно быть воином, чтобы любить свободу! Чтобы меня заперли в таком месте, как монастырь Святого Петра… — Я остановился. Я говорил с жаром, но не хватало слов; хотел объяснить что-то, чего сам не понимал. Я поднял на него горящие глаза: — Я останусь при тебе. Если не нужен — убегу к другому князю. Но я хотел бы остаться с тобой.
— Ну, об этом говорить пока рано. Ты ведь еще маленький. — Он встал, — Лоб болит?
— Нет.
— Надо бы, чтобы тебя осмотрели.
Он подал мне руку, и мы пошли через сад, потом через арку — она вела в собственный сад деда. Я уперся, потянул его за Руку.
— Мне сюда нельзя.
— Со мной-то можно. Дед с гостями, он тебя не увидит. Пошли. У меня тут найдется кое-что повкуснее твоих битых яблок.
Сегодня собирали абрикосы, и я зашел и отложил из корзин те, что получше.
Он прошел своим легким, кошачьим шагом через заросли бергамота и лаванды, туда, где у высокой стены на солнце стояли абрикосовые и персиковые деревья. Сад был напоен сонным ароматом трав и плодов, а из голубятни доносилось воркование. У моей ноги лежал спелый абрикос с бархатистой кожицей. Я перевернул его носком и увидел, что снизу он прогнил и по нему ползают осы. Вдруг на него упала тень. Дядя стоял надо мной, в каждой руке — по абрикосу.
— Я же говорил, у меня есть кое-что получше падалицы. Держи. — Он протянул мне абрикос, — А если они вздумают отлупить тебя за воровство, придется им заодно и меня вздуть.
Он ухмыльнулся и откусил тот абрикос, что остался у него.
Я стоял, держа на ладони большой красивый абрикос. В саду было очень жарко и очень тихо — только пчелы гудели. Абрикос горел, как золото, от него пахло солнцем и сладким соком. На ощупь он был слегка пушистый, как золотая пчелка. У меня потекли слюнки.
— В чем дело? — спросил дядя. Его голос прозвучал раздраженно и нетерпеливо. У него по подбородку тек сок, — Чего ты смотришь, парень? Ешь, ешь! Что тебе не так?
Я поднял глаза и встретил взгляд голубых глаз, жестоких, как у лиса. Я протянул ему абрикос.
— Не хочу. Он весь черный внутри. Посмотри, насквозь видно.
Он резко втянул воздух, словно хотел что-то сказать. За стеной послышались голоса — наверно, садовники принесли пустые корзины. Дядя наклонился, вырвал у меня абрикос и с размаху швырнул его об стену. Абрикос разбился в лепешку и прилип к кирпичам, по стене побежал золотистый сок. Мимо нас прожужжала вспугнутая оса. Камлах отмахнулся — как-то странно, вбок, — и прошипел голосом, внезапно сделавшимся ядовитым:
— Ну, теперь держись от меня подальше, чертово отродье. Понял? Чтоб я тебя не видел!
Он вытер губы тыльной стороной ладони и большими шагами ушел в дом. Я остался стоять, где стоял, глядя, как сок абрикоса ползет по горячей стене. Оса села на него, поползла, увязая в липком соке, потом вдруг упала на спину, наземь, пронзительно гудя. Ее тело согнулось пополам, гудение перешло в визг, затем стихло.
Я едва видел это: что-то сдавило мне горло, — я думал, что задохнусь, и золотой вечер засверкал и расплылся в слезах. Это было в первый раз в моей жизни, когда я помню себя плачущим.
Садовники шли мимо розовых кустов, неся на голове корзины. Я повернулся и выбежал из сада.
Глава 3
В комнате у меня было пусто, даже волкодав куда-то делся. Я взобрался на кровать, положил локти на подоконник и так и остался сидеть, слушая пение дрозда в ветвях груши, мерные удары молота, доносившиеся из-за закрытых дверей кузни, и скрип колодезного ворота, который вращал ходивший по кругу осел.
Я не помню, сколько так просидел, прежде чем звон посуды и шум голосов не оповестили меня, что на кухне начали готовить вечернюю трапезу. Не помню также, испытывал ли я боль, но когда в комнату вошел конюх Кердик и я повернулся к нему, он остановился как вкопанный и воскликнул:
— Господи, помилуй! Что это ты делал? Играл в загоне с быками?
— Я упал.
— Ну да, конечно, ты упал. Интересно, почему это для тебя пол всегда оказывается вдвое тверже, чем для остальных? Кто это тебя так? Этот свиненок Диниас?
Я не ответил, и Кердик подошел к кровати. Кердик был небольшого роста, кривоногий, с загорелым морщинистым лицом и густыми светлыми волосами. Если я забирался на кровать, то мог смотреть ему прямо в глаза, не задирая головы.
— Послушай, что я тебе скажу, — произнес он, — Подрасти малость, и я научу тебя кое-чему. Не обязательно быть здоровяком, чтобы одолеть в драке, достаточно знать парочку приемов, это я тебе точно говорю. А если ты ростом с воробья, их непременно нужно знать. Вот я могу повалить мужчину вдвое тяжелее себя — да и женщину тоже, если уж на то пошло, — Кердик рассмеялся и наклонился, чтобы сплюнуть, но вспомнил, где находится, и просто откашлялся, — Хотя не думаю, что тебе понадобятся мои приемы, если вырастешь таким высоким парнем, как обещаешь. По крайней мере, с девушками ты и так управишься. Если, конечно, по глупости не изуродуешь себе лицо. Похоже, у тебя может остаться шрам, — Он кивнул в сторону пустого тюфяка Моравик, — А она где?
— Ушла вместе с моей матерью.
— Ну тогда пошли, перевяжу тебя.
Вот так получилось, что моя разбитая скула была обработана мазью, которой лечат лошадей, и я остался ужинать в конюшне у Кердика. Гнедая кобыла то и дело тыкалась носом в охапку соломы, на которой я сидел, а мой толстый ленивый пони подошел к нам, насколько позволяла привязь, и провожал взглядом каждый кусок, который мы отправляли в рот. Должно быть, у Кердика были свои хитрости и в обращении с поварихой; во всяком случае, на ужин мы получили свежие лепешки, по куску копченой курицы, солонину и свежее ароматное пиво.
Когда Кердик вернулся с едой, по его виду я понял, что ему уже обо всем известно. Наверное, во дворце сейчас только и разговору было, что об этом происшествии. Но Кердик не стал ни о чем говорить. Он просто протянул мне мою долю и уселся рядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
