просто так. Со временем у нее возникла привязанность к мужу и, возможно, даже что-то похожее на любовь. У Екатерины все еще теплилась надежда на то, что их супружеская жизнь каким-нибудь образом наладится. Именно потому, что эта надежда существовала, Екатерине особенно больно было видеть, как Генрих безжалостно уничтожает последние остатки того, на чем еще держался их брак.
Отослав камеристку, Екатерина провела жуткую бессонную ночь, и самые страшные мысли приходили ей в голову. В сущности, позднее возвращение короля не было чем-то из ряда вон выходящим, также как и его нежелание зайти лишний раз в покои королевы, но Екатерина, измученная постоянным невниманием к ней Генриха, раздраженная против него, уже не могла воспринимать спокойно ничего из того, что делал король. Страдания Екатерины были безмерны, – если бы она не была ревностной христианкой, она, наверное, выпила бы яд, или постаралась отравить Генриха.
Наступило утро, и обычные ритуалы одевания несколько отвлекли королеву от ее переживаний. При свете дня у нее вновь проснулась надежда на благополучный исход затянувшегося конфликта с мужем, на возрождение разрушенной семьи, – и тем ужаснее стал для королевы доклад ее любимой фрейлины Сью о поведении короля на охоте, о возмутительных недопустимых знаках внимания, оказанных им леди Энни.
В глазах у Екатерины потемнело, она замахала руками на служанок и дам из своей свиты, чтобы они поскорее покинули ее спальню, и зарыдала, как только последняя из них закрыла дверь. Екатерина плакала, облокотившись на стол и закрыв лицо руками; она плакала все горше и горше, растравливая себя совершенно лишними сейчас воспоминаниями о бесчисленных обидах, причиненных ей Генрихом, о жестокой судьбе, сделавшей ее женой этого чудовища, и о своей молодости, погубленной им.
Наплакавшись, она взглянула на себя в зеркало. Вид у нее был хуже некуда, – постаревшая осунувшаяся женщина с морщинами на лбу, около глаз и в уголках рта, с тусклым серым цветом лица, с дряблой кожей на шее и руках. Конечно, Екатерина и в молодости не была красивой, но тогда ее кожа была нежной и гладкой, а тело – стройным. Она была привлекательна и вызывала желание в мужчинах, и Генрих желал ее, – прости, Господи, за греховные мысли! Боже, как быстро проходит молодость, как быстро увядает женская красота!
– Старуха, я уже старуха! – сказала себе Екатерина и опять заплакала.
Вскоре на смену слезам пришла злость.
– Негодяй, мерзавец, грязный развратник, еретик! – ругалась Екатерина, вытирая красные, опухшие от слез глаза. – Разве это король? Грубый мужлан, скотина, ожиревший боров, похотливая обезьяна! Говорят, в его роду были свинопасы; если бы не та злосчастная междоусобная война, никогда бы его семья не пришла к власти!.. Долго я терпела ваши гнусности, ваше величество, но теперь все, – теперь я покажу вам, чья я дочь! Можете попрощаться с короной и с королевством: о, я покажу вам, как я умею мстить! Вы меня плохо знаете!
В дверь постучались.
– Кто там? – крикнула Екатерина.
Фрейлина Сью заглянула в спальню и сказала:
– Простите, ваше величество, но вас ожидает Бенедиктус. Он говорит, что вы назначили ему аудиенцию.
– Пусть подождет. Бумагу мне, перо, чернила! Я напишу моему отцу. Скажи сэру Фердинанду, чтобы он был готов немедленно отправиться к императору. Но о его поездке никто не должен знать, подчеркни это.
Через час письмо было написано, но Екатерина решила пока что не отправлять его. Излив в этом послании свой гнев и свою горечь, она немного приободрилась и велела позвать монаха Бенедиктуса, а сэру Фердинанду было приказано ждать.
Лицо Бенедиктуса имело, по обыкновению, серьезное и многозначительное выражение, взгляд был потуплен, а руки теребили веревочный пояс темно-коричневой сутаны, мешком висевшей на длинном и тощем теле монаха.
– Что ты можешь сказать мне, Бенедиктус? Ты гадал сегодня ночью? – спросила Екатерина.
– Пресветлая королева хочет обидеть меня, – угрюмо ответил он. – Гадание – темное и недостойное занятие, сродни колдовству и волхованию. Я никогда не гадаю, – я молюсь святым угодникам, чтобы они открыли мне истину. Иногда святые нисходят к моим мольбам и дают мне дар предвидения.
– Я никогда не связалась бы с тобой, если бы здесь была замешана хоть капля колдовства, – желчно заметила Екатерина. – Не придирайся к словам, монах, говори о том, о чем тебя спрашивают!
– Королева изволит гневаться? Напрасно. Следует избегать гнева, также как и чрезмерной радости, скорби, и вообще любых бурных чувств. Смирение и терпение – наши верные спутники в земной жизни, – сказал монах, по-прежнему перебирая пояс своей сутаны.
– Перестань меня поучать! – крикнула Екатерина. – Я хочу услышать, что тебе открылось прошлой ночью?
– Упаси меня Христос поучать кого-нибудь! Я, недостойный, грешный, червь во прахе, – могу ли я поучать? Напротив, я должен внимать поучениям и наставлениям, которые, несомненно, идут мне на пользу. Благодарю тебя, государыня, за то, что по великой своей милости, ты наставляешь и ругаешь меня, смиряешь мою гордыню и указываешь на мое ничтожество – твоя доброта зачтется тебе, – ответил монах.
– Ладно, Бенедиктус, будет сердиться, – примирительно сказала Екатерина. – Я заставила тебя ждать лишь потому, что у меня было неотложное дело. Я сгораю от нетерпения услышать о результатах твоих ночных опытов. Пожалуйста, расскажи, что тебе открылось. Твоя королева просит тебя.
– Воистину, ты образец христианского поведения, государыня! С покорностью прошу простить меня, если я стал причиной твоего раздражения, – низко поклонился ей монах. – Слушай же, королева, что я узнал этой ночью: «На короля найдет затменье, начнутся всюду смута и броженье. Пустыней станут нивы и сады, и русла рек засохнут без воды; и пропадут людские все труды, песком засыплет ветер их следы. Одна лишь есть надежная опора: чрез веру избранным спасение готово».
Екатерина упала на колени перед большим распятием на стене.
– Господи! – воскликнула она. – Вразуми заблудшего, прозри слепого! Спаси, Господи, человецев твоих от разорения и гибели! За грехи одного не карай всех, милосердный Боже!.. А впрочем, – прибавила Екатерина, поднимаясь с колен, – пусть свершится по воле Твоей! Ты – отмщение, и от Тебя воздаяние!
В дверь снова постучали.
– Кто там еще? – крикнула Екатерина.
– Это опять
