В прошлом году, такой же весной, он весело отругивался от наседавших на него Николая Павловича Масина, заведующего Переславским отделом культуры, и меня, сокращая, пытаясь утаить истинные размеры строительных работ на Польце, а мы тыкали ему под нос черепки, валявшиеся под ногами, и потрясали постановлениями об охране памятников.
Спорили обо всём этом мы с ним ещё в прошлом году, когда не были подписаны многочисленные протоколы, акты, соглашения, результатом которых и явилась наша экспедиция. И вдруг теперь оказывается, что выделенные сметой средства на раскопки до сих пор не переведены на банковский счёт института! Вот и повисает в воздухе экспедиция — даже рабочих нанять не на что. И я со всей страстью обрушиваю свой гнев на Данилова, который только зубы скалит.
Скоро переведут? На этой неделе? Вот прямо завтра-послезавтра? И всё подписано, всё согласовано? И никакой заминки не произойдёт? Ну что ж, тогда потерпим ещё немного…
И, снова заключив мир, мы отправляемся с главным инженером сначала в ремонтные мастерские, где теперь уже он распекает слесарей за какой-то неисправный барабан со шнеком, потом на торфяные поля, где готовятся к началу летних работ, оттуда, на мотовозе — на Польцо, где, в сотый раз сверяясь с планом строительства, выхаживаем по площадке, прикидывая расположение будущих раскопов. Отсюда Данилов снова спешит в диспетчерскую, и, покуда, замешкавшись на Польце, я подхожу к новому железобетонному мосту, сменившему оба старых, он уже обгоняет меня на попутном мотовозе и весело скалит зубы из кабины.
Я смотрю ему вслед и ловлю себя на странном чувстве. Нет, это не зависть, не восхищение, не уважение только, а какой-то сплав того, другого и третьего, который рождают во мне такие люди, как тот же Данилов или Королёв, преобразующие окружающую их жизнь.
Наверное, эта возможность всегда немного кружит голову — возможность по-своему изменить природу, проложить дорогу в совершеннейшем бездорожье, выстроить посёлок там, где ещё вчера шумел лес, перестроить судьбы сотен людей, причём всё это сделав своими руками, увидев результаты всех этих изменений.
Не всегда это проходит безнаказанно, не всегда получается хорошо, летят щепки от вырубаемого леса, и каким-то шестым или седьмым чувством я угадываю, что Королёву, который значительно старше Данилова, не всегда по душе то, что он делает. Не потому ли и срывы, и стихи, и избушка на Игобле, и неожиданный взлёт гордыни, когда он чувствует себя «самодержцем всея Кубри»?
Завидую ли я?
Нет, пожалуй. У каждого из нас своё время, своё пространство, свой, так сказать, «плацдарм». И, честно говоря, я ещё не знаю, что больше преобразует окружающую жизнь: железные и шоссейные дороги, осушенные болота или отблески тех идей, которые зарождаются в результате раскопок. Всяких идей — и больших, глобальных, и тех незаметных, случайных, которые искорками блеснут в мозгу случайного наблюдателя, вдруг ощутившего себя между двух бездн времени — между Прошлым и Будущим.
И всё-таки хочется — ох как хочется! — вот так, зримо, вещно осязать плоды своей работы!..
8
Па-аехали… В треске, рёве, оставляя за собой синюю вонь… Ну кой чёрт дёрнул меня поддаться на уговоры этих любителей комфорта? До магазина им, видите ли, лень ножками пройтись! И всего-то полтора километра в одну сторону. Ходят же остальные: и Роман, и Прасковья Васильевна, и соседи… Нет, подавай мотор на лодку!
Ну и подал. А что поделаешь? Техника. Современность. Цивилизация. И — прощай, патриархальная тишина, неторопливые взмахи весла и безмятежный покой. Теперь только вперёд успевай глядеть…
Ко всякой технике я отношусь с некоторой опаской: а ну как выкинет какой фортель? В конце концов того и гляди окажется, что не ты управляешь этой техникой, а она тобою. А потому и мир, знакомый, казалось бы, до мелочей, вдруг оборачивается чужим и вывернутым наизнанку.
Вот с той же Вёксой. Кажется, исплавал я её за эти годы вдоль и поперёк, могу каждый поворот описать, каждый пень, каждый куст и дерево, каждую отмель помню, возле которой приходилось или рыбу ловить, или веслом отталкиваться. Но стоило впервые сесть за мотор, как оказалось, что совершенно ничего не знаю. То невесть откуда на перекате камень подворачивается под винт, то на плёсе этот же винт коряга хватает, то заносит на повороте лодку и бьёт её кормой о нависшее дерево.
А результат один — шпонка полетела. Нет шпонки.
— Саша, ты гвозди-то нарубил? А то, чует моё сердце, сейчас опять что-нибудь произойдёт!
— Не нервничай, Леонидыч, не нервничай… Ведь мотор — что конь: пока по реке не обкатаешь его, всё норовит за каждую палку задеть! — успокаивает меня Павел. — Вчера, пока ты на площадке был, мы тут гвоздей пять извели, а из десятки, сам знаешь, две шпонки верных выходят…
Трах! вззз!.. Ну, так и есть! Сбрасываю газ, и Вадим, держащий весло наготове, подгоняет лодку к пологому берегу, где её можно чуть приподнять кормой.
Опять снимать винт, опять выбивать остатки срезанной шпонки, опять ставить новую… Впрочем, обо всём этом когда-то рассказал Марк Твен, и не его вина, что вершиной техники в то время был только велосипед — будь в те времена лодочные моторы, он бы ещё не то написал!
Одно примиряет меня со шпонками и с мотором: с его появлением я вижу, как сокращаются расстояния и, наоборот, увеличивается протяжённость времени. И если этот пачкающий маслом и воняющий бензиновым перегаром чёрт будет послушно исполнять взваленную на него работу, то можно на время смириться и с таким обликом цивилизации.
9
Удача, удача… Всем она необходима, и в науке без неё тоже делать нечего. Особенно в такой, как наша.
Обойдённый этой капризной богиней никакой усидчивостью и прилежанием не получит то, что другому, избранному, бросит она под ноги! Что там ни говори, но археологи и геологи, как и все, кто ищет, сродни кладоискателям, «фарт» которых — дело очевидное и доказательств не требующее. Не потому ли так и тянет всех к нашей профессии — нет, не к работе, а вот к тому неуловимому моменту, когда происходит как бы материализация мечты — освобождение от земляного плена, извлечение из небытия осколка минувших миров?!
А будет ли он, этот момент? Свершится ли чаемое? Об этом всегда думаешь, намечая сетку раскопа, выбирая для него место, таинственным чувством пытаясь угадать, что скрывает под собой ровный зелёный бобрик дёрна.
Опыт? Расчёты? Да, всё это необходимо. И интуиция нужна. Но старые археологи знают, что больше всего здесь требуется Удача!
Ещё с Даниловым наметили мы место будущих раскопов. А за прошедшие дни разметили уже точно: вдоль линии узкоколейки, к востоку от неё. Длинная траншея от четырёх до десяти метров шириной протянется от теперешней диспетчерской до самой реки, уткнувшись в сваи бывшего здесь моста. В эту траншею должно попасть всё — илистые отложения речной поймы, заросшей осокой и стрелолистом, плотная лужайка собственно Польца, где закладывал первые шурфы А. А. Спицын, собирал кремнёвые орудия и черепки основатель переславского историко-краеведческого музея М. И. Смирнов и вёл перед войной раскопки П. Н. Третьяков. А там, выше, возле диспетчерской, где ещё можно заметить отвалы и впадину моего первого раскопа, мы заложим несколько шурфов, которые покажут, что хранит в своих верхних слоях песчаная дюна, бывшая некогда берегом Плещеева озера.
Будущие раскопы мы обозначаем сетью вбитых колышков по углам квадратов. Каждый квадрат — два на два метра. Протяжённость каждого раскопа определяется количеством букв алфавита, которыми обозначена каждая линия квадратов — от А до Я. Сколько раз уложится в длину линейка алфавита — столько и раскопов, обозначаемых римскими цифрами. А в ширину уже цифры арабские — от нуля до бесконечности.
Всё, что при раскопках находят в квадрате, описывают под соответствующей цифрой и буквой, и когда просматриваешь находки — сколько бы лет ни прошло, — по этой цифре и букве можно сразу представить место, которое каждая из них занимала в действительности.
С людьми так же, только титулы и чины оказываются куда более громоздки, чем коллекционные цифры.
И сейчас, забивая колышки, выверяя углы квадратов, гадаешь: а что в них? Может быть, ничего; может быть, всё самое важное окажется совсем не здесь, а в пяти метрах правее или левее, под железнодорожным полотном или по другую его сторону. Может быть. Всё может быть. А сделать ничего нельзя. Раскопки — «спасательные», они должны вестись именно в тех местах, где предстоят строительные работы.
Трасса наших раскопов — трасса будущего водопровода от реки к распределительной колонке станции.
Но любопытство пересиливает, и, закончив разметку, мы сообща решаем всё-таки заглянуть в своё будущее — вскрыть один из нескольких сотен квадратов в самом дальнем от реки конце раскопа.
