Торобов благодарно улыбался. След змеи скользнул по камню и исчез в Ливане, чтобы обнаружить себя взрывом фугаса. Отряды ливанской Хизбаллы воевали в Сирии против ИГИЛ, и ответом Фарука Низара мог стать взрыв шиитской мечети Бейрута или у штаб-квартиры Хизбаллы.
– Вы очень любезны, доктор Али.
Торобов оглядывал ресторанный зал. Было людно, много молодежи. Всего несколько девушек пришли в хиджабе. Видимо, шариат медленно пускал свои корни в Триполи. Другое дело Бенгази, где исламисты строили свое «Исламское государство». Туда причаливали корабли с боевиками, сгружалось оружие, оттуда велось наступление на Триполи. Молодежь в ресторане говорила, смеялась, но не громко, вполголоса, словно недавний взрыв оглушил их и они присмирели, осторожно оглядывались.
Торобов тянул из кальяна сладкий дым, чувствуя, как прозрачнее становится воздух и ярче разгораются под потолком лампы. Али Хамид, казалось, покачивается в воздухе, и сейчас поднимется ветер и его унесет. Это было забавно, и Торобов рассмеялся.
– У меня хорошее настроение, доктор Али. Я рад нашему знакомству.
– В прежнее время я мог бы пригласить вас в музей, господин Фарб. Вы бы увидели бесценные экспонаты, рассказывающие о древней культуре Ливии. Но теперь, увы, музей разграблен, и я, кто раньше сберегал национальные сокровища, теперь участвую в их разграблении. – Печальные глаза Али наполнились слезами. Его тоже тронуло сладкое зелье кальяна, и Торобов казался ему невесомым, как воздушный шар, колеблемый ветром.
– Все-таки при Каддафи народ жил лучше, спокойней, не правда ли? Когда я ехал на встречу с вами, я видел полицейский участок, где день назад произошел взрыв. Район все еще оцеплен, и мне пришлось петлять по соседним улицам.
– Народ боготворил Каддафи, когда тот сверг короля и объявил нефть собственностью государства. Он посадил в пустыне райские сады, построил белые города, университеты и научные центры. Дети берберов уже учили высшую математику, когда их отцы все еще кочевали по Сахаре на голодных верблюдах. Так продолжалось до тех пор, пока Каддафи не сошел с ума. Говорят, колдуны заразили его страшной болезнью, когда в человека вселяется зло. Он чувствовал приближение припадков, уезжал в пустыню, подальше от глаз. Жил в шатре, ревел, как зверь. Грыз верблюжью шерсть, она забивала ему желудок, и его рвало кровью. Из него извергались черные жуки. Он стал свирепый и беспощадный. Студенты требовали больше свободы, он арестовывал их и бросал в кислоту. Наши герои заминировали, простите, господин Фарб, они заминировали английский самолет, и он взорвался над Локерби. Мы считали их лучшими из нас. Но Каддафи, когда стал заискивать перед Западом, отдал их в руки англичан. Он поступил как предатель. Он думал, что стал другом французов, итальянцев и англичан. Его стали принимать в Риме, Париже и Лондоне. Он стал сорить деньгами, одаривал нефтедолларами Берлускони и Саркози. Но они сначала целовали его щедрую руку, а потом убили его. Французы выследили его с вертолета и разбомбили его машину. Когда его вытащили из машины, он визжал, как собака. У него были открытые раны, и те, кто взял его в плен, мочились на эти раны. Его положили на дорогу, и ему на живот наехал тяжелый грузовик. Из него вылез огромный черный жук и убежал в пустыню. И вот теперь я тот, кто я есть. Занимаюсь расхищением драгоценностей, которые охранял всю жизнь. В меня тоже вселился черный жук.
Али Хамид плакал, отирал очки несвежим носовым платком. Торобов вдохнул сладкую наркотическую струю из кальяна. Выпустил мимо головы доктора Али голубую струю дыма.
Глава 7
«Где будет труп, там соберутся орлы. Где гремят взрывы, там пролегает путь Фарука Низара». Так думал Торобов, собираясь лететь в Бейрут. Там назревал террористический акт, туда вел след скользнувшей по камню змеи.
«Меч пророка» свистел по всему Ближнему Востоку. Рассек над Синаем русский лайнер. Пронзил парижское кафе. Сверкнул в Багдаде среди взорванной шиитской мечети. Теперь его острие приближалось к Бейруту, откуда отряды Хизбаллы уходили в Сирию, на войну с ИГИЛ.
Торобову казалось, что за ним следят. То исподволь брошенный осторожный взгляд портье. То юноша в белой накидке, следовавший за ним по пятам. Но он не покидал отель. Был готов лететь в Ливан. Но прежде, чтобы не вызвать подозрений у Али Хамида, решил посетить Сабрату, осмотреть античные руины и сделать мнимый заказ на какой-нибудь мраморный камень.
В стороне от шоссе, у лазурного моря, среди пепельной пустыни высились хрупкие золотистые колонны, пролегали мощенные плитами улицы, круглился амфитеатр, виднелись постаменты исчезнувших статуй, зарастали мхами надгробия с римскими надписями. Торобов, оказавшись в этих дивных развалинах, вдруг ощутил такой покой, такую душевную сладость, такую нежданную благодать, словно не было жестокой погони, неусыпной бдительности, недремлющих страхов. Этот золотистый город своими колоннами, резными капителями, пустынными улицами был тенью. Был видением. Был наполнен духами исчезнувших времен и покинувших землю душ. Словно кто-то божественный очертил эту землю у моря волшебным кругом, за который не проникали чудовищные бури и беспощадные схватки. За пределами этого круга шла бойня, бушевала нескончаемая революция, русские бомбардировщики пикировали на сирийские цели, шли на казнь мученики, захлебывались ненавидящие проповедники, тонули в волнах баркасы с беженцами. А здесь, в тихом солнце, светлело надгробие с полустертыми письменами, парила в небе каменным цветком резная капитель, море лизало берег стеклянными языками и тихо пела на мшистом камне малая птица.
Торобов не старался воскресить излетевшую жизнь. Не звал обратно плывущие по волнам галеоны, шумные торжища и громогласные шествия, театральные действа и курения фимиамов. Он был счастлив оказаться среди теней, самому стать тенью. Отрешиться от своей изнуренной плоти, от горьких воспоминаний, от жестоких предчувствий. Оттолкнуться от золотистого камня и полететь, воздев руки, туда, где в голубых садах гуляют блаженные мудрецы.
Он обредал развалины, фотографировал фрагменты статуй, надписи на плитах, резные листья коринфской капители. Все это он покажет Али Хамиду, чтобы больше никогда не вспомнить.
Он увидел тесаный камень, одиноко лежащий среди иссохшей травы. Это был куб со стертыми гранями, изъеденный ветром, в шелухе лишайников. На нем едва проступал знак, то ли буква, то ли безвестный иероглиф. Это был алтарь, поставленный на окраине города, недалеко от моря. «Алтарь неизвестному Богу», – восхитился Торобов, ощупывая камень. Камень был шершавый, чуть прогрет солнцем, от него в ладони текли едва ощутимые силы, таинственные волны, словно он признал Торобова, ожидал его здесь столетиями и наконец они встретились.
Торобова волновала мысль, что это тот самый алтарь, о котором говорилось в Писании. Тот камень, на котором, среди мраморных изваяний богов, не было статуи, а только трепетало сияние, предвещая великое чудо. И теперь это чудо случилось, чудо их предсказанной встречи.
Торобов опустился на колени, обнял камень, прижался к нему щекой. Кругом колыхались сухие былинки, сквозь них синело море. И Торобов стал молиться.
Молился о том, чтобы ему уцелеть в опасном походе. Чтоб его подхватили силы небесные и перенесли через моря и горы в любимый сад. Там бело от снега, сосна, посаженная женой, сжимает в зеленых объятиях шар снега. В березы, которые так любила мама, села лазурная сойка, и ему дано насладиться ее волшебной лазурью, услышать стук ее крохотного пугливого сердца. Торобов молился, чувствуя, как из камня поднимаются волны тепла.
Услышал слабый звук, словно скрипнул щебень. Поднял голову и заметил человека, который нырнул за колонну. За ним наблюдали, следили за его молитвой. Торобов поднялся и пошел прочь от алтаря, туда, где круглился амфитеатр. Заметил другого человека, перебегавшего в развалинах. За Торобовым следили, его окружали. Он быстро зашагал туда, где на двух уцелевших колоннах держался остаток фронтона. Но и там возник человек.
Торобов был в западне. Античный город заманил его в свое дивное лоно, но оказался ловушкой. Торобов побежал к берегу моря, которое выплескивало на мокрый песок стеклянные волны.
Увидел, как вдоль берега, с обеих сторон подбегают люди. Шагнул в воду, чувствуя, как холодный стеклянный язык лизнул ноги. Остановился.
К нему подбегали, тыкали в бок пистолетами, хватали за руки, заламывали за спину, защелкивали наручники. Кругом были дышащие азартные лица, захватившие добычу.
– Что вам надо? Кто вы такие? Я профессор! Позвоните в консульство!
Его толкали, выводили из развалин туда, где в низине стояли две машины и расхаживал человек с автоматом.
Глава 8
Его вырвали с корнем. Из молитвы, из лазури, из благодати. Вернули туда, где он должен был оставаться. В страх, в боль, в ежеминутное ожидание смерти, в изнурительное стремление ее избегнуть. Его везли не в Триполи, а в противоположную сторону, среди черной равнины, по пустому шоссе. Водитель был с темной бородкой и в портупее. Сидящий под боком охранник был в кожаной курточке с кобурой под мышкой.
