Предложение лодочника отвезти меня на плантацию лотосов с энтузиазмом отвергаю. Плантация… и лотосы… — еще одно столкновение моих фантастических представлений об Индии с айсбергом обыденности. Чем фантастичнее ожидания, тем прозаичнее реальность. Может именно эти ожидания и отравляют?
Заодно отказываюсь от конвейера махатм, от комбината кама-сутры и от симпозиума дервишей, хочу просто пообедать и покататься в оставшееся время там, где поменьше людей и побольше природы.
Лет десять назад, когда толпы обкурившихся туристов осаждали Кашмир, мой Вергилий видимо наслушался и не такого, и, судя по вспыхнувшим глазам, ощутил наконец что-то вроде естественного сродства и повез меня на крошечный островок, где поместились храм, огромное дерево и небольшой ресторан в виде корабля.
Залезаю на крышу (с детства обожаю крыши!) и сажусь в тени большого, ветвистого дерева. Самое жаркое время дня, и как обычно нападает апатичная вялость, хочется развалиться в кресле и расслабить мозги в манную кашу. Иногда, если не поддаться и продолжать вести себя так, будто переживаю подъем сил, удается сбросить эту лень, но сейчас ничего не получается. Нет сил ни на что, жара…
Снова плывем куда-то… а что — очень даже живописный уголок… «улицы» между плавучими домами такие узкие, что кроны нависающих деревьев переплетаются между собой, образуя над головой причудливо сплетенный зеленый шатер, пронизанный солнечным светом. Из густой ряски и крупных, толстых, загнутых листьев выглядывают большие розовые лотосы. …Наверное около пяти? Солнечный день близится к концу, в шесть в Индии уже темнеет. В это предзакатное время в воздухе витает особенная умиротворенность, так хочется замереть и ухватить это состояние, но оно ускользает — меж деревьев, в рябь на воде, в вечернюю прохладу…
Шафи… точно, он, уже торчит на причале, лицо переполнено ожиданием моих восторженные комментариев, но я сегодня больше не вежливая девочка. Подыграть его слащавой физиономии?… нет, противно… Не понимаю, как они все так живут… переступают через себя, изображают что-то непрерывно… А может им уже и не противно? Может им нравится вести все эти разговоры, подобные пережевыванию туалетной бумаги? Неужели и я когда-нибудь стану такой же, и мне тоже будет все равно — с кем и о чем разговаривать? Бррр…, аж передернуло от этой мысли.
— Отличное место для медитации! — голос Шафи догнал меня и на крыше.
Интересно, что он имеет в виду под медитацией?
— А ты сам медитируешь?
— Нет, мэм, я мусульманин, но я знаю, что медитация — это очень хорошее занятие.
— Ха! Откуда же ты знаешь, если не делаешь этого?
— Многие святые люди делают это в нашей стране, поэтому я знаю, что это очень хорошо.
— ОК, Шафи, я как раз собираюсь этим заниматься, так что позаботься о том, чтобы никто сюда не совал свой нос, ладно?
Не перестаю удивляться тому, как люди бесконечно далеки от какой-либо ясности, и даже от стремления к ней… Впрочем, что в этом удивительного? Просветленные существа отнюдь не бродят вокруг толпами, так чего удивляться, что я пока что еще не встретила ни одного человека, который бы смог хоть сколько-нибудь вразумительно объяснить, что он имеет в виду, говоря о просветлении, нирване, самадхи и прочем «потустороннем».
На крыше я наконец в безопасности, — сюда никто посторонний не придет. Только здесь позволяю себе сбросить напряжение, как будто оно от чего-то защищает!
Монотонное пение вдалеке похоже на отчаянный, грустный зов… А, точно, сегодня же религиозный праздник… но какое это имеет значение? Зачем я об этом вспомнила? …Закрываю глаза и пытаюсь успокоить мысли, хочу, чтобы на время они исчезли вовсе.
Даже незначительное время пребывания в полной неподвижности может привести к довольно необычным ощущениям — привычное восприятие физического тела начинает размываться. Сейчас ощущаю себя бесформенной упругой массой, находящейся в движении — что-то куда скручивается, медленно перетекает, шатается из стороны в сторону, покачивается маятником, утекает вниз… Крыша подо мной накреняется в разные стороны, и я вот-вот скачусь с нее… А теперь я под крышей, и она давит на меня сверху…
Такие явления для меня привычны, — это происходит с раннего детства. Я попыталась поговорить об этом с родителями, подругами, и выяснила, что никто ничего подобного не испытывает. Все это мне не нравилось, потому что мешало засыпать и доставляло только дискомфорт, я даже злилась, что не могу как все нормально заснуть, а вынуждена становиться участником странных игр природы. Потом появился исследовательский интерес. …Поехать завтра в горы, что ли?
— Шафи! Завтра я хочу в горы!
— Прекрасно, мэм. Я буду Вашим гидом.
Неожиданный поворот. Парень, конечно, услужлив, но перспектива провести с ним целый день как-то не привлекает.
— А мне там нужен будет гид? — стараюсь задать этот вопрос так, чтобы он не понял, почему я его задаю, и снова накатывает специфическая тошнота отравления неискренностью.
Как же противна эта озабоченность мнением о себе каждого человека, с которым я вольно или невольно сталкиваюсь! Ненавижу эту импотенцию, это так мешает жить… словно колючий многогранник застревает где-то в душе, и потом попробуй его выплюнь, только с кровью… и ведь мало того — из-за этого я еще и неизбежно попадаю в ситуации, которые мне не нравятся!
— Ну разумеется, это же горы, там можно заблудиться.
Слово «горы» производит нужное Шафи впечатление и позволяет мне оправдать свою слабовольность, — теперь я могу успокоить себя тем, что выбора и не было — горы все-таки…
— Ну значит завтра, в шесть утра (шесть утра??? И здесь оно меня достало своими безжалостными лапами!) Вас будет ждать завтрак. Спокойной ночи, мэм.
Удаляющиеся шаги, скрип перил, кто-то квакнул, где-то засмеялись — и тишина… Четыре дня в Индии, и ничего не происходит! Где мудрецы, учителя, места силы, таинственные храмы? Та же обыденность, что и всегда, да еще и постоянное напряжение… Горы… В горах все будет по-другому.
Глава 05
Каменный берег озера, за которым начинается дорога, выглядит мрачновато. Через каждые десять метров стоят автоматчики, по ухабам с шумом скачут разбитые старые машины, обшарпанные моторикши и оранжевые грузовые машины, разрисованные картинками из индийского эпоса. Маленькие, кое-где недостроенные и только местами покрашенные домики прилипли друг к другу как разваренные пельмени… Похоже, их начали строить очень давно, так давно, что они уже успели состариться, и вид у них такой, будто стены вот-вот обрушатся. Из двери одного из домов на меня с восторгом и любопытством смотрит стайка поразительно грязных детей… Может, они вообще никогда не моются? Лохматые, босоногие, в рваной одежде, с чудовищно сопливыми носами, но при всем при этом черты их лиц красивы и отнюдь не выглядят по-детски. …В животе появляется странная истома, напряжение, словно что-то протянулось от меня к ним и слилось, всем телом ощущаю и нежное притяжение и суровое отторжение одновременно. Не знаю, почему, но определенно хочется поскорее отъехать от этого места.
Опять индийская «Волга» с неудобными выпуклыми сидениями, опять нищета, тотальная разруха и грязь, и когда жилые районы наконец закончились, я с удивлением для себя облегченно вздохнула.
Прямо над дорогой нависли скалистые невысокие отвесные холмы, а слева — долина, горы, бесконечные террасы рисовых полей. По фарватеру долины среди серых камней извивается маленькая речушка, опровергая мои представления о том, что все горные реки грандиозны, стремительны и бурны.
— Во время муссонов эта река разливается и становится раз в десять шире, — голос Шафи словно за кадром.
Облачно, и хотя солнце постоянно пробивается сквозь облака, дальние горы скрыты туманом, и создается такое впечатление, что долина уходит в никуда, проваливается в пустоту. Вглядываюсь туда, где долина исчезает, и представляю, что там вообще ничего нет, что вот в том месте заканчивается известный мне мир, а я нахожусь на небольшом островке, вокруг которого со всех сторон — бездонная неизвестность. И точно так же, как можно подойти к самому обрыву высокой горы и смотреть вниз, в пропасть, или вдаль за горизонт, можно затаив дыхание подобраться к краю этого острова и посмотреть на неизвестность, на эту бескрайнюю пустоту, которая может показаться безликой, но только на первый взгляд.
Кое-где на полях работают крестьяне, причем самую черновую работу выполняют женщины и подростки, а мужчины только руководят работой. Интересно, чем заняты остальные мужчины?
— Шафи, почему на поле работают только женщины?
— Потому что это женская работа.
— В каком смысле?
— Женщины всегда работали на поле. А мужчины продают то, что сделали женщины.
