Санта Мария, неужели ему придется торчать на этой жаре, пока не приедет русский консул?.. Если ещё его сразу найдут в воскресенье. Если он не смотался с парочкой путан на всё воскресенье куда-нибудь в Акапулько размять мослы на берегу океана. Будь оно всё неладно. Пабло сглотнул слюну.
– Не надо консула, – вдруг заговорил хриплым голосом задержанный русский.
– Извиняюсь? – переспросил комиссар.
– Я говорю, не надо консула, – заговорил русский на ужасающем испанском. – Я видел, кто стрелял. Я готов дать показания. Только не надо консула. Por favor.
Комиссар выронил на асфальт блокнот, который держал в руке, и полез в карман. Дон Пабло вытаращил глаза.
Святая Мария! Матерь Божья!
Мир рушится! Живой свидетель убийства готов говорить!..
– Я всё расскажу, – проглатывая слова, забормотал русский странным голосом. – Только не надо консула. И возьмите с меня подписку о невыезде!.. Пожалуйста!..
– Простите, сеньор, я, наверное, неправильно понял? – осторожно осведомился Посседа. – Вы действительно не хотите видеть вашего консула?
– Да! Нет! – нервно сказал русский.
Дальше он говорил захлёбываясь, перемежая понятные испанские слова непонятными русскими словами и ещё более непонятными междометиями.
– Не хочу, сука, не хочу я консула никакого! Забери меня куда-нибудь отсюда, куда-нибудь в участок, я тебе всё расскажу! И не только расскажу, я тебе портрет нарисую той бабы, которая стреляла! Доскональный портрет! Лучше любой фотографии! Я художник!
– Но так не полагается, сеньор, – вежливо сказал Посседа. – Вы обязаны потребовать присутствия кон…
– Мудак ты гребаный! – Курочкин перешёл на чистый русский. – Ты знаешь, козёл, что такое двенадцать месяцев зима, остальное лето? И одни эскимосы вокруг?..
– Que, сеньор?..
– Фуйкэ! – воскликнул старший лейтенант и заплакал.
Тут, деликатно кашлянув, вмешался дон Пабло:
– Ruego que me perdone[8], сеньор комиссар, но, если я правильно понял, парень собирается нам нарисовать портрет убийцы?
– Пердон ты, оба вы пердоны, – простонал русский, топая от страха ногами. – Поедем, сволочи! У них же на тачке мотор форсированный!..
– Вот видите, значит, я прав, сеньор комиссар. Мне кажется, надо этим воспользоваться.
Узкая сизая физиономия комиссара стала приобретать осмысленное выражение. Он быстро сказал:
– Если вы, сеньор, не откажетесь проехать с нами в Управление Полиции… Без малейшего принуждения, что будет зафиксировано в протоколе… Прямо сейчас.
– Да si[9] же, твою мать, тупая ты скотина! – сказал Курочкин, и плач его сразу прекратился, как тёплый майский дождичек в Москве. – Поехали скорей!
– Тогда я должен зачитать вам ваши права…
– Да какие у меня права! – закричал Курочкин. – Поехали скорей!
И они начали рассаживаться по машинам, причём предусмотрительный Посседа приказал исчезнуть с места преступления всем детективам, включая изнемогавшего от голода Пабло. Пока русские прочухают, куда увезли их сотрудника, пока прорвутся внутрь государственного учреждения, пока доберутся до высшего руководства – парень, пожалуй, успеет им кое-что рассказать.
Ровно через пять минут неподалеку от места происшествия взвизгнули тормоза тёмно-синего “мерседеса” с сине-бело-красным флажком на капоте. Выскочившие из машины резидент внешней разведки генерал-майор Петров и консул Гречанинов, расталкивая людей, бросились туда, где, раскинувшись на асфальте, загорал под тропическим солнцем нарисованный мелом мёртвый человек.
Но они опоздали: никого из полицейских чинов уже не было на месте. Уехал и Пабло Каррера. Многолетний опыт, а вернее, особое шестое полицейское чувство, выработанное за долгие годы безупречной службы, подсказывало ему, что всё произошедшее может обернуться для него внезапной выгодой. Пусть он простой маньянский дядька с пистолетом, деньги ему – в силу обстоятельств – во как нужны!.. А если удастся добыть адрес этого русского художника, то эту информацию можно потом продать журналистам, которые, ну, конечно же, захотят побеседовать с живым свидетелем убийства, готовым говорить.
Ведь это такая редкость в стране Маньяне!
Глава 5. Батя
Тяжёлым шагом Бурлак поднялся по мраморным ступеням и вошёл в здание посольства. В просторном вестибюле толпилась кучка обслуги: какие-то повара, охрана, ответственные за теннисные корты… Что за непорядок, что за шпектакль в ёпперном театре? А, к фуршету народ готовится. Па-анятное дело.
Сдвинув к переносице волосатые брови, Бурлак отвесил бездельникам строгий взгляд. Какая-то гнусноватая радость, что ли, свербила и корчила их умытые физиономии. Или это ему показалось с устатку? Да нет, не показалось. Что-то, кроме фуршета, бродит, бродит по хате, як призрак коммунизма по той Еуропе…
Когда он поравнялся с ними, то радость с холуйских морд они убрали и вежливо поздоровались с военным атташе. Глядя прямо перед собой и дыша исключительно носом, он буркнул в ответ нечто трудноразберимое, миновал халдейскую тусовку, свернул направо по коридору, затем свернул налево, затем опять направо, и там, где рос в полной раздавленных окурков дырявой кадке пыльный печальный фикус, остановился перед неприметной дверью без вывески с глазком посередине и маленькой кнопочкой звонка справа на косяке, нажал кнопочку и приготовился к долгому ожиданию.
Прав был Телешов-горевестник: не в полтора, не в два, а именно в три раза уменьшился личный состав маньянской резидентуры ГРУ по сравнению с тем, что имело место ещё каких-то лет десять тому назад. В результате всем оставшимся пришлось сделаться многостаночниками. Так, например, на дверях в данный момент стоял добывающий офицер капитан Машков.
Бронированная дверь открывалась только вручную. Кряхтя, Машков повернул кремальеру – с какой подводной лодки её свинтили ушлые ГРУшные снабженцы? – и дверь в бункер со скрипом отворилась.
– Уссышься, покуда тебя дождёшься, – недовольно буркнул Бурлак и направился в “пакгауз” – так сотрудники называли между собой его кабинет кубической формы с голыми бетонными стенами толщиной в полметра. – Зайди!
Машков задвинул засов на место и прошёл вслед за Бурлаком в приёмную. Пятый шифровальщик Гришка, привставший перед Бурлаком, завидев Машкова, сел на место. Дверь в кабинет была распахнута настежь. В кабинете, освещённом лампами дневного света, было пусто. Могучее журчание из-за приоткрытой фанерной дверки персонального командирского гальюна в углу кабинета показывало, что полковник не лукавил.
– Машков! – рявкнул Бурлак.
– Я, Владимир Николаевич! – бодро ответил Машков.
– Кроме тебя ходоки в трюме есть?
– Нет, Владимир Николаевич!
– А этот… Валерий Павлович приходил?
– Не приходил, Владимир Николаевич!
Бурлак, застёгивая штаны, вышел из сортира и приблизился к своему столу.
– Пора бы ему уже и быть, – пробормотал он. – Ладно. Слушай, Машков. Сходи наружу, покрутись в хате, выясни, что там за суетня-муетня у них происходит. Гришке скажи, пускай заместо тебя на двери посидит. Только быстро. Через десять минут доложишь. Валерий Павлович придёт – сразу чтобы ко мне!
– Есть, – сказал Машков одними губами и вышел из пакгауза, плотно затворив за собой дверь.
Бурлак остался один. Он погасил верхний свет и зажёг настольную лампу. Ему было над чем подумать. Вот-вот на пороге должен был появиться его заместитель, Валерий Павлович Мещеряков. Бурлак настолько не любил этого человека, что про себя называл его не иначе как “сучонок”. Не потому что Мещеряков – молодой и наглый, ибо каким же ещё разведчику быть, а потому что – рукастый-волосастый, и стучит на своего командира, как юный пионер в жестяной барабан.
Сучонок ожидался с докладом об успешном завершении операции “Транзит номер такой-то” – двое нелегалов шли транзитом с севера через десятикилометровый тоннель под границей в страну Маньяну и через страну Маньяну – домой. Шли они чистые, всё, что наснимали или наворовали где-нибудь в Лос-Аламосе или в Силиконовой Долине (а может, по нынешним временам, и наоборот: не наворовали, а своё что-нибудь продали за живые баксы, кто знает…) – всё в укромном месте сдали кому следует, и добро это (или баксы) в контейнере дипломатической почты уже едет в Экспедицию Номер Три 9го Управления 2го Главного Управления Генштаба ВС РФ, а ребята под видом глухонемых драгдилеров или соскучившихся по родине чиканос быстро, но не спеша, линяют в южном направлении. Сучонок отвечал за прикрытие. Операция была простая и никаких сложностей не сулила. Хозяева туннеля дело своё знали туго и сроду не интересовались, что за людям за определенную сумму in cash[10] необходимо cвинтить втихую из Estados Unidos.
Бурлак достал из ящика стола бутылку армянского коньяка, налил четверть стакана, хлобыстнул, спрятал обе посуды обратно. Пока хватит, а то, приплюсовав выпитую с Михаилом Ивановичем водку, получится серьёзно.
