одном он был уверен точно: его любовь к разной настоящей музыке не имела границ, без неё пламя, горящее внутри него, сожгло бы его дотла. Он не умел, да и не хотел играть на инструментах, но любил вечерами, ночами лежать на кровати в наушниках, когда кровь его шевелилась быстрее, но без ускорения; его сердце билось сильнее, но без двигающих импульсов. Он был чутким на звуки, обожал в особенности самые тонкие из них и вскоре заметил, насколько широк его кругозор в области звучания инструмента. Он знал имена, страны, жанры, стили и времена. Бывало, придёт он домой после утомительных занятий, включит громкость динамиков на полную, и польётся жизнь, миры чувств, ощущений. Тогда он возьмёт воображаемую гитару, начнёт подпевать своим гениям и улетит далеко. Незнакомый прохожий мог обратить внимание на его чуть приоткрытое окно, из-за которого доносился приглушённый звук, словно далеко проходило большое выступление. То были моменты истинного чувства, особенно в первые дни знакомства с композициями, потому что потом эмоции начали пропадать год за годом, пока юноша черствел к окружающему. На шестнадцатый год жизни хорошие музыкальные станции реже стали появляться на холодных железных путях взросления, исчезали с горизонта и старые. Оставались память, впечатления, любовь, но его разум крепчал, а сердце слабело, и душа требовала нового и непременно содержащего значение, смысл. Он писал песни, статьи, переводил книги. Вскоре он написал свои первые рассказы и опубликовал их. К его сожалению (и слепой ярости), комплементов не было, однако их отсутствие и справедливая критика заинтересовавшихся лиц впоследствии возбудили в нём страсть и желание бороться.
И Тоби боролся, но его мнение, которое он всегда твёрдо отстаивал, постоянно менялось, и он лишь пытался сохранить в себе свои лучшие качества, присущие его характеру, с которым молодой начинающий писатель шёл рядом и вместе с которым познакомился с пером и бумагой.
И теперь я отправился к Южному Берегу.
VI
Линия богатых домов раскинулась по берегу Атлантического океана, и чем дальше она отдалялась от моего нового дома, тем больше и краше были строения с террасами и участки с садами. Они располагались чуть дальше от берега, где находился песчаный пляж. Южный Берег был прекрасным полуостровом, и я жил в самом его начале, откуда был виден мост, а за ним – город, которого он соединял с нашими территориями.
Я захлопнул дверь автомобиля, прошёл в дом, побродил по комнатам, убеждаясь, что в нём никого не было. Красота обстановки окончательно убедила меня в том, что About The Sound Company – престижная компания, способная предоставить такую роскошную резиденцию своему далеко не самому важному работнику, и в этом я серьёзно ошибся.
И раньше моя жизнь была роскошной: дом, семья, учёба; тогда я не осознавал это, но впоследствии не мог не признать, что имел твёрдую опору под ногами. Мне казалось, что жилось плохо, жизнь как контакты, как связь с другими людьми была тяжела для меня. Поэтому я ждал изменений, новых идей, реализаций и релизов, когда мне было семнадцать лет и когда смутная цель моего существования пряталась глубоко внутри меня.
Я был одинок, и так же одинок был Фред Нианг, я знал точно. Он жил высоко на холмах над берегом, однако с пляжа не виднелся его одинокий дом. Когда человек один, он думает, просто думает, что очень страшно. Он не может убежать от себя: он говорит только правду человеку, смотрящему на него в зеркале; и это может привести к ужасному, к поступкам, к которым приводит мысль, заключение, теория. Я ненавидел зеркала, как и правду, которой калечил самого себя; мне было невыносимо смотреть в чужие глаза, а в свои глаза я смотреть вообще не мог. Но, несмотря на ненависть к правде нашей жизни, я уважал её и ещё больше ненавидел ложь. Как бы ни была тяжела правда, я не боялся и искал её. Она помогала делать правильный выбор и совершать честные поступки, на которые я, «критическая атака», находил в себе силы.
«Эй, дружище, вот снова я. Посмотри, ты плывёшь по течению в узком русле, поддаёшься ему, как слабый, оторвавшийся от ветки листок. Что-то происходит: правильное, неправильное, но это не важно, и ты опускаешь руки. Неужели ты снова боишься? Неужели ты снова сдашься? Действуй, иначе твоё сердце вновь опустеет, и ты вновь почувствуешь боль!» – громыхал мой внутренний голос, и тогда меня невозможно было остановить: я готов был снести всё мрачное и злое на своём пути.
Но это будет происходить после, после, после! А тогда, в совсем ещё ранней молодости, я боялся, когда не знал ничего, в том числе, как избавиться от безумного страха внутри; тогда этот же голос твердил мне другое: «Ты всё время спрашиваешь себя, что делать, но ты ведь всё знаешь. Знаешь, не так ли? Да, но что удерживает тебя? Ты не ведаешь ответы, но задаёшь вопросы. Ты, Тоби, единственный, кто думает так, кто чувствует так, как ты один чувствуешь, поэтому не страшись никого! Уважая людей, презирая их, ты ощущаешь, что чрезмерная гордость твоя ложна. Ты правильно понимаешь, но она подарит тебе силы; прими её, возьми себя в руки и действуй. Начни, не бойся, ты живёшь лишь только раз! Слышишь ли, один, единственный раз! Забудь страх, время двигаться!» Голос кричал, убивая меня изнутри, всего горящего огнём, но беспомощного.
«Но у меня не получится…» – ненавидя, презирая себя, отвечал я, и по щеке моей катилась горькая слеза. Так случалось крайне редко, когда я задумывал достичь высоких целей, но всё же случалось.
Кто-то постучал в дверь.
– Есть кто-нибудь? – послышался знакомый мне голос.
Я спустился в гостиную.
– Тоби, когда ты идёшь? – спросила Аннет.
Я взглянул на часы.
– Примерно через десять минут…
– Мистер Роф сказал мне помогать тебе, быть рядом, но мне будет ужасно скучно быть здесь одной. Ты позволишь мне уйти после того, как сам уйдёшь?
Я понимал, что ей не особо нравилась работа помощницей писателя, и решил отпустить её. Да и как можно было отказать?
– Конечно; можешь делать, что хочешь, я не смею удерживать тебя, Аннет. Но стой, подожди, – произнёс я, когда она отблагодарила меня и уже уходила, – как мне найти мистера Нианга?
Она рассказала мне о тропе, ведущей к холмам.
– Тоби, он немного странный, будь осторожен. Однажды я увидела его в поле: он лежал в траве и, как мне показалось, плакал. К тому же, он бывает очень недружелюбным, – предупредила она.
– Что ты делала в поле? – непонятно для чего спросил я.
– Я пишу свою книгу там, – ответила Аннет, краснея.
– Правда? Я бы очень хотел прочитать…
И вновь непонятно, зачем я произнёс эти
