— Я не решаю подобных вопросов в одиночестве, — наконец разлепил он губы. И по праву председателя спросил у присутствующих:
— Может, кто-то желает высказаться?
Тяжко скрипнуло под грузным телом Корня кресло, он заговорил, уставив мутный взгляд на Филина:
— Я вижу, что человек, с которым мы сегодня перетираем, очень серьезный. Такие слов на ветер не бросают, и нужно быть на сто процентов малохольным, чтобы отказаться от его услуг. Я согласен выдать причитающийся аванс.
— Я присоединяюсь, — прохрипел Еж, — ребят надо заинтересовать, а задарма только грибы растут.
— Главное — результат, а деньги еще будут, — согласился с остальными Миша Хвост.
— Вижу, что в этом вопросе у нас полное единодушие. Не буду отставать от остальных и тоже внесу свою долю. — Сева Вологодский побарабанил пальцами по столу. — Возможно, так даже и лучше, аванс укрепит наши отношения. Тебе легче будет работаться, а нам спрашивать по всей форме.
Ответом Севе Вологодскому была едва заметная усмешка.
— Я рад, что мы понимаем друг друга.
— Деньги получишь завтра. Я передам их тебе с Лосем. Филин как будто дожидался именно этих ключевых слов: понимающе качнул головой и поднял со стола папку обеими руками, словно проверяя, насколько тяжела она.
— Хорошо, договорились. Значит, через две недели я буду ждать от вас «стволы». Если у вас нет ко мне вопросов, то я удаляюсь. Знаете ли, дела, — произнес Филин, поднимаясь, и сдержанно добавил:
— Рад был познакомиться.
Дверь открылась. В проеме появился Лось. Огромный, Молчаливый. Во взгляде сдержанная учтивость, не более.
— Я провожу, — произнес он, обращаясь к Филину.
— Буду признателен.
Через несколько минут во дворе глухо заурчал мотор. Сева Вологодский не удержался и посмотрел в окно. Ничего примечательного: обыкновенная белая «четверка», возле которой, опершись рукой о капот, стоял мужчина средних лет.
На шофера он тянул с натяжкой. Такого человека легко представить в горах Северного Кавказа взирающим через оптический прицел винтовки куда-нибудь в даль, но уж никак не в качестве водилы, лениво попинывающего колеса автомобиля. Куртка на нем была просторная, и в ее недрах наверняка можно было упрятать даже станковый пулемет. Водитель слегка пошевелился, когда увидел выходящего Филина; словно бы нечаянно зыркнул по сторонам и предупредительно распахнул перед боссом дверцу.
От наблюдений Севу Вологодского оторвал скрипучий голос Ежа:
— Странный, однако, парниша. Да у него на роже написано, что он мокрушник. Когда он на меня смотрел, у меня было такое ощущение, словно он меня душил. — Он увидел на лицах присутствующих сдержанные понимающие улыбки.
Похоже, что каждый из них испытал аналогичные чувства. — Что ты о нем знаешь?
— Немногое. То же самое, что и другие. Все знают его под погонялом Филин. В Москве он объявился лет пять назад и пользуется весьма большим спросом. Странно, что он до сих пор жив. При такой профессии долго не живут.
Очевидно, имеет какое-то могучее прикрытие. Я пытался выяснить — не получилось.
— Это только добавляет ему очков. Будем надеяться, что мы не прогадали с выбором, — негромко заметил Миша Хвост.
— Говорят, что он когда-то был очень перспективным биатлонистом. Но, видно, там заработок не слишком высок, если он решил переквалифицироваться в профессиональные убийцы.
В словах Севы Вологодского сквозила едва скрываемая брезгливость — обычная реакция законного вора на мясника.
— Кстати, а как там насчет культурной программы? Где обещанные девочки? — забасил Корень. — А то мой дурачок уже себе места не находит. Пока не натешится, в дрейф не ляжет. Я-то его очень хорошо знаю. — Жора Крюков хохотнул.
— Знаешь, Сева, я хоть и староват для любовных утех, но на природе как-то располагает, — хрипло поддержал Крюкова Еж. — Дело сварганили, почему бы нам не поразвлечься, мы же не хуже обычных мужиков.
Он улыбнулся, показав золотую фиксу. Он рассказывал, что первую фиксу поставил в семнадцать лет, подражая своему приятелю, вернувшемуся из зоны.
Тогда пришлось подпиливать совершенно здоровый зуб надфилем, чтобы надеть на него латунный стерженек. И лишь значительно позже, отбарабанив от звонка до звонка первую «ходку», он заработал право на кусочек золота во рту.
Вошел Лось без стука, как и полагалось. Остановился в дверях и заговорил чуть взволнованно:
— В общем, так… Тут мне передали: подъехали три автобуса с какими-то людьми, на грибников не похожи… на ментов, впрочем, тоже. Что делать?
— Ладно, культурную программу придется срочно сворачивать, — по праву председателя решил Сева Вологодский. — Как-нибудь в другой раз. Рисковать нам ни к чему, да и пальбу понапрасну устраивать не стоит. Тем более мы уже обо всем перетерли.
— Ладно, срастется, — вставил словечко Еж, поднимаясь. — Ломанусь отсюда на Тверскую, сейчас самое время, когда упакованное мясцо на охоту выходит.
— И мне тоже пора, — поднялся Жора Крюков. — Одно плохо, что с оттопыренными штанами идти придется.
Телефонный звонок прозвучал в тот самый момент, когда за Мишей Хвостом захлопнулась дверь. Сева Вологодский не торопился — поднял трубку после третьего гудка.
— Да… Хорошо… Сейчас буду.
Вологодский поднялся с кресла и почувствовал легкое волнение. Оно посещало законного всякий раз, когда ему следовало встретиться с этим человеком.
— Пойдешь со мной, — сказал он стоящему в дверях Лосю, — разговор у меня будет.
— Надо — так надо, — неопределенно повел плечом Глеб.
Сева Вологодский выглядел слегка напряженным, не частое состояние для его раскрепощенной души.
— Как там, уезжают? — Голос звучал слегка рассеянно, похоже, он спросил только для того, чтобы нарушить тишину.
Внизу послышался звук отъезжающей машины.
— Еж поехал… Сейчас и Миша тронется.
Но, судя по лицу, ответ Севу интересовал мало.
— Ладно, пойдем.
Поднялись на второй этаж. Сева Вологодский остановился как раз напротив той комнаты, где был заперт парализованный старик.
Лось удивленно посмотрел на вора:
— Сева, послушай, здесь нечего ловить. Тут находится один полоумный де…
Договорить он не успел. Дверь неожиданно открылась, и на пороге предстал тот самый парализованный старик. Теперь Лось понял, что его насторожило во внешности старика в первую встречу, — глаза! Нет, они выглядели необыкновенно старыми, глубоко запавшими. Но вот то, что пряталось в глубине зрачков, заставляло невольно насторожиться.
Воля.
Она как будто бы плескалась через край, как это происходит с кипящим чайником, до самых краев наполненным водой. Так ведь и обжечься можно.
— Не ожидал? — добродушно посмотрел старик на Лося. — Ладно, проходи, рано меня хоронить, я еще и сгодиться могу.
Голос у старика был спокойный, ни одной высокой ноты. Так разговаривать могут только люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат и поймут.
Уродливое инвалидное кресло с обтертыми подлокотниками, словно наказанное, убого покоилось в самом углу.
— Это Лось, — проговорил Сева Вологодский. Глеб удивился его тону, никогда он не слышал в голосе Севы сразу столько непоказного уважения.
— А ты думаешь, я не знаю? — хмыкнул старик. — Или ты думаешь, я на старости лет вальтов ловить начал?
— Нет, но…
— Ничего подобного! Память у меня еще получше, чем у некоторых молодых.
Это тот самый Лось, что кассу у «Московского» универмага взял. Так?
Уважительный тон Севы Вологодского совсем сбил с толку Лося. Об этом ограблении ювелирной лавки знали очень немногие, и нужно обладать немалыми чинами, чтобы заполучить доступ к подобной информации.
Ему бы ответить грубо, переть буром. Да и голосу солидности добавить, но вместо этого Глеб смущенно пролопотал:
— Давно это было. Я уже забывать стал.
— Вот видишь, ты забывать стал, а я еще помню. И знаешь почему?
— Почему же?
— А потому что слежу за тобой. Большой толк из тебя будет. И нашему воровскому братству поможешь. Надумаешь в люди подаваться, так я тебе первый рекомендацию черкну.
Горло у Лося перехватило:
— А кто ты?
— Ты ему не сказал? — повернулся старик к Севе.
— Договоренности не было.
— Ну и правильно, — охотно согласился старик. — Гоша Антиквариат, слыхал о таком? Чего же ты глаза-то вытаращил? Или, может быть, я страшный такой?
Гоша Антиквариат был одним из апостолов воровского мира. Возможно, даже самым главным из них. Он как никто другой знал воровские заповеди и трактовал их безо всяких еретических правилок. Лосю он всегда представлялся очень ветхим, точно таким же, как библейский Соломон. Но сейчас, глядя на него, охотно верилось, что Антиквариат запросто вмещает в себя еще лет пятнадцать активной жизни. Руки сильные, совсем не старческие, привыкшие к тяжести металла, вот только кожа на ладонях слегка сморщенная, — какая бывает только у стариков, — словно подернутая паутиной ветхости.
