На террасу поднялся историк.
— Как здесь воняет!.. — историк дернул носом.
— Все преходящее есть только вонь… — сказал артист.
— Кто вы?.. я вас не знаю… — историк сощурился.
— Я житель этой тюрьмы народов… — артист окинул взглядом город.
— Правда, иногда он выходит на свободу… — писатель принужденно улыбнулся и глянул на толпу, собравшуюся на площади у театра вокруг оратора с желтым шарфом на шее…
— О чем он говорит?..
— О том, о чем говорят все ораторы…
— Я знаю этого оратора… — сказал артист. — Я познакомился с ним в тюрьме, когда меня арестовали за бродяжничество… днем он боялся ночи, а ночью боялся наступающего дня…
— Судьба поместила нас в такое время, что нам приходится выслушивать не себя, а речи ораторов и переносить бедствия, которые большей частью бывают делом не судьбы и не бога, а плохого правления правителей… — Невольно вздохнув, писатель взглянул на небо. Видеть там было нечего, или почти нечего. День был сумрачный.
Перебросившись еще несколькими словами писатель, артист и историк разошлись по своим комнатам…
* * *
Сон завел писателя на небо, потом вернул на землю.
В сквере у театра писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора с желтым шарфом на шее, который рассказывал о своем видении.
Многие тогда видели видения.
Описываемые оратором события выглядели как рассказ о чем-то вполне достоверном, хотя, на самом деле, это была достоверность кошмара.
— Я видел все это как вижу вас, правда, не все сразу… сон ради сжатости и гармоничности многое опустил… видению предшествовало предисловие, напоминающее увертюру… помню, послышалось глухое урчание, потом гул, земля затрепетала… боявшиеся чуть не умерли от страха и бежали, другие положились на бога и он не оставил их в беде… через несколько минут все это закончилось… я как бы умер и посетил преисподнюю, многие из обитателей которой были мне известны… они терпели мучения… происходило все это в некоем многоэтажном здании, построенном из камня, надо сказать, весьма беспорядочно… никакого света внутри не было, царила тьма непроглядная, вечная ночь… стены были расписаны плесенью, на потолке висела копоть и летучие мыши… вдруг мыши сорвались со своих мест и с писком пронеслась мимо меня… я с испугом взглянул на провожатого… лицо у него было бледное и скорбное… а мои щеки горели тайным сознанием вины… из преисподней, где я никому не смог помочь, мы поднялись этажом выше для очищения… в купальне мылись несколько незнакомцев, от которых исходил мерзкий запах, почти невыносимый… провожатый повел меня дальше от зловония, туда, где не было стен… я был там странником, потому что те, кто привязан к одному месту, подобны обитателям могил…
Послышался гул, напоминающий рычание. Сердце у писателя ушло в пятки и он проснулся. Он спал в кресле еврея.
Писатель огляделся. У балюстрады стоял незнакомец в плаще.
В сквере у театра толпа окружала оратора с желтым шарфом на шее, который рисовал сцены из Апокалипсиса.
— И что он предлагает?.. — спросил писатель незнакомца.
— Ничего… если человек должен умереть, он умрет…
Ораторы сменяли друг друга.
Были среди ораторов и сомневающиеся, но и в их голосах слышался страх и неуверенность. Знамения на небе и расположение звезд указывали на грядущий хаос.
Были и такие, которые возвещали новость о проклятии как благую весть. Они утешались предсказанием, что ненавистный город скоро опустеет, вычисляли сроки исполнения проклятия и выводили из цифр следствия.
— Хотя мне и претят всякого рода разоблачения, но я должен назвать имя того, кто описал это проклятие и скрылся за псевдонимом… — заговорил незнакомец в плаще.
— И кто же он?.. — писатель взглянул на незнакомца. Лицо у него было вытянутое, тонко очерченное, губы тонкие, волосы рыжие, глаза карие. Во взгляде было нечто такое, отчего становилось не по себе.
Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание.
Толпа замерла.
— Единожды умрем за грехи наши и воскреснем из мертвых, чтобы уже не умирать, а нечестивцев пускай бесы водят по кругу… — пробормотал незнакомец в плаще.
Толпа в сквере у театра поредела, остались только старики и женщины, у которых не хватило духу слепо идти в полную неизвестность. Они верили в равновесие между милостью и карающей справедливостью и терпеливо ждали страшного суда. Участь их была плачевной, но вели они себя как герои…
* * *
Ночь прошла спокойно.
Утром молва заговорила о переносе города. Она уверяла горожан, что власти города, имеющие право действовать непосредственно от имени бога, уже составили план и разучивают свои роли…
Вскоре стало известно имя архитектора, автора проекта переноса города, и на него посыпались обвинения и упреки. Выдвигались они в весьма резкой форме.
Академики от архитектуры, которые черпали свои идеи из источников давно обмелевших и заброшенных, что называется, не стеснялись в выражениях. Газеты пестрели их статьями и опровержениями. Писались они без риторических ухищрений, которых авторы не знали, и без логической аргументации, поскольку с нею они не были знакомы.
Появились сторонники и противники переноса города в другое место, которые выступали как герои-одиночки.
То там, то здесь возникали диспуты сторон, нередко весьма острые, окрашенные неподдельной искренностью и взволнованностью ораторов.
Герои гибли, защищая честь города, и воскресали. Правда, воскресали не всегда они, а другие.
Одним словом, торжествовала риторика.
Архитектор читал газеты и размышлял:
«Чему учат эти идиоты, приспосабливая разные извлечения к своим выдумкам?.. как распять этот мир и не оказаться самим распятыми…»
В одной из газет архитектор наткнулся на свое изображение. В гордом одиночестве он восседал посреди адской ямы, на дне которой в дыму разгоралось пламя…
Архитектор невольно улыбнулся фантазии автора изображения и отложил газету.
Он стоял у окна и смотрел на город, когда раздался стук в дверь.
Явился посыльный, который сообщил, что мэр собирает совещание по вопросу переноса города…
* * *
Наступил момент, когда из множества предложений и мнений о переносе города пришлось выбирать одно и не обязательно самое лучшее и правильное.
Прислушиваясь к шуму на площади, мэр спросил секретаря:
— Почему они бунтуют?..
— Не выспались, наверное… или плохой сон увидели… бог посылает им сны, но иногда и кошмары, когда он раздражен…
— Чем же он может быть раздражен?..
— Мало ли чем… посмотрите, кто у власти… наглецы и негодяи… им почет и слава, о них говорят… стыд пропал и совесть… мельчает порода…
— Разрешите мне высказаться… — заговорил помощник и встал.
— Можешь говорить сидя и все, что тебе заблагорассудится…
— Воспользуюсь вашим разрешением… волнения начались после публикации романа известного поэта…
— И что о нем известно?..
— Из событий его жизни нам известно немного… он из провинции, переселился в город, женился, но вскоре развелся… в настоящее время живет на вилле в горах… оттуда созерцает жизнь…
— Что он может оттуда видеть?..
— Не знаю… известность он получил благодаря примадонне… она оказала ему помощь… когда примадонну арестовали по обвинению в заговоре, поэт откликнулся… написал скандальный роман, наделавший столько шума… примадонна была оправдана и вскоре благополучно умерла… случилось это у руин женского монастыря, где она обычно прогуливалась… прогуливаться там не так утомительно, как по улицам города, но опасно…
— Это мнение не совсем нелепо… — пробормотал мэр. — Поэта арестовали?..
— Нет… он исчез…
— Вот как…
— Говорят, он умер, но скорее всего, это мистификация… попытка ввести нас в заблуждение… художники это любят… — сказал прокурор и взглянул на автора проекта. — И ценят они себя выше, чем стоят, и любят больше, нежели должно… воображают себя избранными…
— А чем занималась примадонна?..
— Пела, пока у нее не пропал голос…
— Ну да, конечно… а вы что можете сказать о поэте?.. — спросил мэр и повернулся к академику от литературы. Он был холост, но женщин не сторонился. Ему нравились мягкие, податливые и уступчивые женщины. Они очаровывали его, но, получив наслаждение, он не задерживался на одном месте. Женщины приносили ему усладу, а потом отвращение. Ему открывалась вся их суть, все пустое и показное, и как только роман превращался в затянувшуюся драму, он исчезал.
— Сознаюсь, этот роман, наделавший столько шума, я не читал… но все, о чем пишут писатели, уже тысячу раз было написано, только иными словами…
— Говорят, в романе нет имен…
— Да, это так… есть лишь намеки, понятные только автору…
