- Слыхал? Чуму на "запретке" кончили. - Чугун подошел к Таганке в то время, когда заключенные отряда готовились к построению на утренний развод.
- Как не слыхать! Вся "зона" гудит.
- А ты не дрейфь. Сделаешь все, как я сказал, может, живым останешься и по воле нагуляешься вдоволь. Главное, не перепутай ничего.
- Уж постараюсь.
- Блатных сейчас можешь не опасаться. После Чумы они еще с неделю ровно дышать будут. Тебе в самый раз. Ладно. Все сказано. Дальше сам смотри, как жить надумаешь.
- Отряд, строиться в две шеренги! - рявкнул старший прапорщик Легавко, и "зэки", матерясь и морщась от резких порывов холодного ветра, разбредались по шеренгам на плацу колонии.
Сегодня на работы выгнали всех, даже "законников". Администрация колонии предприняла более суровые меры по соблюдению режима содержания осужденных.
Начинался новый день - 31 декабря 1990 года. Впереди был все тот же карьер, все та же вечная мерзлота, все то же серое небо. Все привычно, все как всегда. А у Таганки "под ложечкой" сосало, чаще обычного бился пульс, мелко дрожали руки, а на лбу, невзирая на мороз, проступала испарина.
Тачка, доверху нагруженная черным камнем, казалось, не имела веса. Андрей, занятый своими тайными и тревожными мыслями, толкал ее по узкой тропинке в гору и не чувствовал тяжести. Перед ним и за его спиной черепашьим шагом передвигались такие же изможденные "зэки". Шли вверх упорно, молча, угрюмо. Кто-то, у самой вершины холма, споткнулся, не удержался на ногах, безжизненным мешком покатился под гору вместе с громыхающей двухколесной посудиной. Нижние бесстрастно уступили ему дорогу и продолжили свое движение.
Выкатив тачки на поверхность, заключенные друг за другом направились к грузовому фуникулеру.
Следом за Андреем шел Чугун.
- Готов? - спросил он, когда Таганка приблизился к "вертушке" фуникулера, куда должен был высыпать свою ношу.
- Готов.
- Давай, с Богом, - напутствовал Чугун, опасливо оглядываясь.
Таганка, перекрестившись, нырнул в глубокую металлическую чашу. Чугун высыпал на него сверху грунт из двух тачек.
Придавленный сверху каменной породой, Таганцев подумал, что кончина его близка. Казалось, тело расплющило, и отсюда ему уже никогда живым не выбраться. Вереница "вертушек", саморазгружающихся емкостей на цепном приводе, со скрипом поднималась еще выше, туда, где стояли в очереди самосвалы под погрузку.
Таганку тряхнуло, швырнуло, нестерпимо больно ударило о железный борт грузовика и присыпало сверху мелким колючим камнем. Но - совсем немного. Водитель КрАЗа на секунду приостановил фуникулер.
- Жив, курилка? Прикройся! - он швырнул стонущему от боли Андрею заранее приготовленный широкий брезентовый тент и небольшой лист фанеры. - Пропадешь здесь с тобой за понюшку табаку.
Водила грузовика явно поскромничал. Не табачком угостил его Чугун, договариваясь о побеге Таганцева, а щедро "подогрел" приличной суммой денег.
Пробравшись к головной части кузова, Таганка свернулся калачиком, укрылся брезентом, защитил голову фанерным листом и мысленно попрощался с жизнью.
А фуникулер заработал снова, и кузов самосвала очень скоро был загружен камнем почти доверху.
Громко залаяли конвойные овчарки. Солдаты забрались в кузов и тщательно осмотрели загруженную породу, протыкая ее длинными стальными штырями.
Вскоре КрАЗ тронулся в путь - к железнодорожной станции, до которой ходу было пятьдесят с гаком верст, что в условиях колымских ледяных пустынь немало.
Самосвалы из карьера шли длинной вереницей, надрывно урча моторами и выплевывая из выхлопных труб сизые клубы отработанной солярки. Колония осталась далеко позади.
Одна из машин съехала на обочину трассы и остановилась. Водитель вышел из кабины и жестом дал понять товарищам, что все в порядке, помощь не нужна. Когда последний из грузовиков удалился на приличное расстояние, водила вытащил из-за кабины лопату, влез в кузов и принялся разгребать промерзший грунт. Вскоре откопал Андрея. Тот еле дышал.
- Все, паря, приехали. Выметайся.
- Не могу… - простонал Таганка. Его здорово придавило камнями, и каждое движение вызывало во всем теле жуткую боль. - Умираю…
- А меня это не волнует! - выкрикнул водила. - Как с Чугуном договаривались, так и сделал. Не хватало еще, чтоб меня с тобой заодно замели! Вали отсюда!
Шофер выволок Андрея из-под завалов камня, швырнул из кузова на лед, сел в кабину и надавил на педаль газа. Самосвал тронулся. Но отъехал недалеко. Водитель вновь вышел из кабины, приблизился к лежащему на обочине "зэку".
- Смотри, - он рукой приподнял голову Андрея. - Пойдешь в ту сторону, - указал рукой на юго-запад. - Тут ходу часа три-четыре. Доберешься, будешь жить. Село там. Тетка моя, Галина, живет на отшибе, людей сторонится. Скажешь, от Митяя пришел. Ты слышишь меня или нет?! Держись, давай. И - с Новым Годом тебя.
Таганка в ответ лишь прикрыл веки, подумав, что за побег дают не год, а три.
Водила молча сел в кабину, и самосвал с ревом двинулся по дороге - догонять своих. Колонне нужно было еще дотемна прибыть на железнодорожную станцию, чтобы успеть отгрузить щебень.
… Солнце быстро садилось за пологие сопки. Небо темнело. Начиналась метель.
Недвижимое тело беглого "зэка", лежащее на обочине промороженной трассы, заметало снегом. Совсем рядом слышался протяжный и пронзительный вой.
Андрей нашел в себе силы приподнять голову. Три пары желтых волчьих глаз светились в темноте. Хищники осторожно принюхивались, шаг за шагом приближаясь к легкой добыче.
"Ну, вот и все…" - подумалось Андрею. Подумалось совершенно бесстрастно. Не было ни страха, ни сожаления о случившемся. Смерть, подступавшая вплотную, воспринималась опустошенным сознанием как рядовое событие, ничего особенного собой не представляющее. А тело обволакивало приятное тепло, словно только что напоили Таганку горячим чаем с малиной, пропарили в баньке и укутали в мягкую пуховую перину. Так всегда бывает при обширном обморожении. Но ощущение блаженства наступает лишь на несколько минут. Потом тело будто начинает покалывать миллион тонких иголочек, а затем… затем - смерть.
Тем временем в лагере поднялся переполох. О грядущем новогоднем празднике и думать забыли.
- Он что, сквозь землю провалился?! - возмущенно спрашивал начальник колонии у Зубарева, который стоял в кабинете, вытянувшись по стойке "смирно". - Ну, не мог он бежать! Не мог! Ему до УДО всего месяц остался. Какой дурак в бега кинется, если до воли рукой подать?!
- И тем не менее, бежал, товарищ подполковник, - пожимая плечами, отвечал начальник оперчасти. - В лагере его нет, ни живого, ни мертвого. В промзоне - тоже.
- Какие меры приняты?
- Поисковые подразделения полка оперативного назначения прочесывают окрестности. Дороги на Магадан, Охотск, Верхоянск и Якутск перекрыты воинскими патрулями. Геологические экспедиции помогли с вездеходами и вертолетами.
- Устроил нам Новый год, сучонок.
- Да куда он денется, товарищ подполковник! Либо замерзнет в тундре, либо сам в "зону" вернется.
На самом деле, из этих мест удачных побегов не совершалось уже лет сорок. Тем более в зимний период. Зимой "зэк", отважившийся покинуть "зону", очень скоро понимал, что в ближайших поселках ему никто не поможет, а без теплой одежды и продовольствия на колымских просторах не выжить. Большинство из тех, кто рискнул податься в бега, через сутки-двое возвращались обратно.
Подполковник Мясоедов подошел к телевизору и включил его.
"…Уважаемые товарищи! В канун нового, тысяча девятьсот девяносто первого года, хочется отметить, что перестройка в нашей стране по-прежнему набирает обороты, - по-южному "окая" и мягко "гыкая", вещал с телевизионного экрана Президент СССР Горбачев. - Как говорится, не будем молча останавливаться на достигнутом. Необходимо расширить и углубить наши успехи! Каждый гражданин Союза Советских Социалистических Республик, будь то русский, украинец или даже чуваш, как говорится, должен признать в лицо, что недостаточно сделал для процветания нашей великой Родины. И только в этом случае мы с вами можем достичь консенсуса и прийти к ощутимым сдвигам сознания…"
Наслаждаясь изощренной казуистикой первого лица государства, начальник колонии прилип глазами к экрану, а Зубарев открыл встроенный в стену шкафчик, заменяющий бар, и достал оттуда праздничную бутыль ягелевого самогона, отдающего то ли оленьим дерьмом, то ли грязными портянками.
Тетка Галина проглотила стакан самогона, занюхала рукавом меховой тужурки и прослезилась, глядя на выступающего по телевизору Михаила Сергеевича Горбачева - активно жестикулирующего, глядящего на мир божий чистыми, как слеза младенца, глазами.
- Какой молодой человек! И какой умный! Тьфу, зараза! - прикрикнула, по-мужски крепко шарахнув кулаком по столу. Да так сильно, что посуда зазвенела, а железная миска с солеными грибами свалилась на пол. - Чтоб тебя волки съели, болтун меченый! И не маши тут грабками, когда с людями базлаешь, фраерок цветной! Кружева тут вяжешь… Косяков напорол! Бочину гонишь, фуцин!
