Дымов не мог отвести глаз от окружавшего его зрелища, потом стал искать своего знакомца, но он как будто растаял в родственной ему обстановке, слился с толпой, и как ни пробовал его отыскать Дымов, он все время натыкался на другого, похожего, и вот он уже совсем нашел его и хотел ударить по плечу, но это был двойник, совершенно схожий с тем великаном, но не он. Этот великан что-то добродушно сказал ему, фыркнул шутливо и отвернулся. Так, побродив среди пестрого бивака башкирской конницы, Дымов вернулся к месту, где сидел монах, но там уже было пусто, и только сцарапанная краска на двери, узкая полоса удара нагайки, напоминала о происшедшем.
Дымов набрел на какой-то проход, под слабо освещенной аркой. Он вел куда-то в глубину здания. Из этой глубины выходили люди. Все они были военные. Другие лежали на земле под аркой. Дымов пошел к этим лежащим, чтобы узнать, в чем дело. Может быть, они расположились на ночлег прямо на земле. Тут появилась группа людей, двигавшихся с криком и шумом. Среди них, размахивая руками во все стороны, шла женщина в халате и человек с повязкой на рукаве. На повязке Дымов увидел красный крест.
— Товарищи, товарищи, — кричала женщина, поддерживая человека под руку, — доктор не обманывает вас. Уходите отсюда сейчас же. Уходите, если вам дорога жизнь. Вам нельзя тут находиться, никому нельзя. Здесь сыпнотифозный госпиталь. Вот посмотрите — все переполнено. Даже на земле, на полу лежат — вот посмотрите…
Люди смущенно шли к выходу, увлекая за собой Дымова. Последнее, что он видел, обернувшись, было лихорадочно горящее лицо, изможденное, костлявое, оно смотрело на него с носилок, положенных прямо на землю.
Дымов почти бежал от этого здания. Теперь он желал как можно скорее найти своих товарищей, он обрадовался даже подводам, набившимся во двор и стоявшим так тесно, что пробраться между ними можно было с трудом. Лошади спали стоя, но иные лежали на земле на боку и храпели, как люди. Иные жевали сено, которое лежало у их ног. По-видимому, комиссар достал его у кавалеристов. Горели маленькие костры, и у одного из них сидели Мохин и Крынкин и пили, прихлебывая и обжигаясь, из больших эмалированных кружек чай странного морковного бледного цвета.
— Садись, — сказал Мохин Дымову приветственно и покровительственно.
— А где же люди? — спросил Дымов, садясь и прислоняясь к колесу.
— Какие тебе люди? А мы разве не люди? — ответил Мохин. — Дай ему, Крынкин, у тебя есть запасная кружка, складная…
— Где наши подводчики, колонисты? — спросил Дымов.
— А они тут на сене спят. Им что — они толстые, холод их не проймет, им не воевать…
— Послушай, что скажу. — Крынкин достал из сумки складывающийся стаканчик и, по-детски любуясь им, раскрыл его, потом, сильно встряхнув, укрепил его стенки. — Ты знаешь, почем они нынче за картофель берут. Восемьдесят целковых за фунт. Видал? А масло стоит, что в раю, — полторы тысячи рублей отдашь за фунт. Вот, милый, как они для рабочего человека стараются. Им что. Вон спят, как миллионеры. Это не то что тебе или ему, спи не спи — завтра воевать. Он спит и во сне белых видит… На, пей. Хлеб есть?
— Есть, — сказал Дымов, и Мохин налил ему из видавшего виды чайника бледного морковного чаю.
— А где комиссар? — спросил Дымов, с удовольствием чувствуя, как хорош горячий, хватающий за душу своим ожогом чай и кусок хлеба, расползающийся во рту, как халва, из-за примеси овсяной муки.
— Комиссар в штаб дивизии звонить пошел, а то еще куда, в общем — по начальству. Маяка-то нам не дали. Тоже порядки, но хорошо, что хоть ночью дальше не надо. Раз неизвестно куда предназначены — значит, стой, отдых. Спи! Спать-то, правда, тут не очень… — сказал он, оглядываясь на конские морды, сонно хлопавшие веками на огонь.
Чай пили долго, медленно, пока не вышел весь хлеб. Крошки подобрали и бросили в кружки. Потом Мохин сказал:
— Тут один из этих колонистов наших давеча спрашивал: «А правда ли, что Деникин к Туле подходит, а Юденич уже в Царском…»
— Ну, а ты? — сказал Крынкин.
При этих словах лицо Дымова вспыхнуло. Точно такие же вопросы задавал он комиссару на дороге.
— А я что. Я говорю: правда та, что у нас в руках, — и показал ему винтовку, с этой, говорю, правдой нам никакие Деникины не страшны.
— А он?
— А он говорит, вот слух есть — под Лугой или Сиверской, что ли, помещики все обратно отбирают, чтоб в полчаса все, что взяли в поместье мужики, значит, должны вернуть, и землю в первую очередь.
— Ишь язва какая, — сказал Крынкин, — просвещенный, колонист-то наш, все знает, что где. То-то сегодня сбежать двое хотели…
— А мне тоже один сказал по дороге: мы, говорит, тут мерзнем, а генерал-то Юденич в царских покоях на перине спит…
— Вот холера, — сказал Крынкин, — я бы за такой разговор стукнул бы его из винтовки, и все…
— А кто лошадь его поведет с подводой? Стукнуть всегда можно. Это не к спеху…
— Гад Юденич на Питер зарится, хочет идти! — сказал Дымов.
— Да и пойдет, а как же — что ж ты его план не соображаешь. Правильно тебя комиссар молодым зовет. Мы, старые солдаты, все превзошли. Уже под Питером не первый раз сражаемся…
— Если белые верх возьмут, — как бы отвечая на свои мысли, вслух сказал Дымов, — я в конторщики не вернусь. Шею гнуть не буду…
Мохин усмехнулся.
— А куда ж, ты денешься? — спросил он серьезно.
— Я бродяжить пойду, на Волгу, на Урал, в Сибирь…
— Это зачем? — Крынкин начал свертывать толстую самокрутку. — Что делать будешь?
— Ходить буду, у народа учиться, народ учить…
— Чему ж ты будешь народ учить, сам не больно ученый…
— По этой части я ученый. Чему учить? Бунтоваться учить, как всех генералов белых передушить, и помещиков, и богачей…
Оба красноармейца засмеялись враз.
— Занятный ты. Как поглядеть — молодой, без опыта, а вон как оборачиваешь. Что ты думаешь, один ты, что ли, так понимаешь? Знаешь, какая сейчас драка будет с этим Юденичем. Ленин нам пишет: стой, Питер, помощь идет. Давай бей. Жарко ему будет, Юденичу-то. Вон одни мы сколько на укрепление везем. А вокруг что строят. А ты: белые верх возьмут. Черта они возьмут!
Дымов хотел ответить, что он так окончательно не думал, что просто он сказал для примера, но тут над костром встала фигура в лохматой папахе. Дымов узнал своего башкира, что дразнил и пугал монаха.
Башкир сказал, похлопав по плечу Дымова:
— Джигит урус, воевать будем, Юденича кончать будем, ай, хорошо…
— Хорошо, конечно, — сказал Мохин, несколько удивленно смотря снизу вверх на великана, — ишь, брат, и Азия тут, и Азия поднялась. Башкиры эти ему дадут…
Башкир, как фокусник, вынул из мешочка, который невесть как появился в его руке, несколько кусков мягкого вареного мяса и протянул его сидевшим.
— Что это? — спросил Дымов.
— Душистый… жеребенок мясо, — сказал башкир, вытирая руку о мешочек, — кушай здоровье…
— Сказали бы мне перед войной, — воскликнул, пожевав мясо, Мохин, — что буду конину употреблять, засмеяли бы дома, а вот ему… Мясо как мясо, дай боже побольше… Спасибо, товарищ, хорош жеребчик.
— Спасибо, — сказал Дымов. Он ел мясо по маленьким кусочкам, и оно действительно таяло во рту.
— Что же тебе дать-то, — сказал Крынкин. — Курить хочешь? — Он протянул кисет. Но джигит, захохотав, посмотрел, как они едят мясо, повернулся и исчез так же внезапно, как появился.
— А знаешь, что я тебе скажу, — я у Пулкова китайцев видел. Честное слово. С нами на Юденича идут… — Мохин курил, и ему было так привольно, когда он согрелся и поел немного, что он был склонен к беседе неторопливой, интересной.
— Когда ты их видел? — спросил Дымов.
— На днях видел. Есть даже по-русски немного понимают. Все добровольцы…
— Откуда же они взялись? Неужели из Китая?
— Ну, зачем из Китая. Я тебе расскажу. Они из Финляндии. Там еще при царе привезли их окопы рыть. Набирали их в Маньчжурии на работы, против немцев укрепления строить. Боялись десанта немецкого. Я их там видел, стояли в охранении в береговом. Ну, а как революция, им работы нет, домой надо ехать, домой охота, а тут генерал Юденич, Деникин, Колчак поперек дороги встали. А китайцы — они за революцию и чтобы домой. Вот они в Красную Армию записались, чтобы себе путь домой освободить. Смекаешь, молодой. Упрямые, черти, через всю Россию им идти нужно, как думаешь — дойдут?
— Думаю, дойдут, — сказал Крынкин, — они такие — дойдут!
Все замолчали, как будто каждый представлял себе тот невероятный путь, который должны пройти китайцы, чтобы дойти до дому, и этот путь казался таким длинным, как до луны.
— Ну, что ж, вроде как поели и попили, и поспать можно. Давай, ребята, по очереди за костром последим, а свободным от наряда спать…
