— Нет, нет, — замахал руками Скрипицын, — астральных рассказов я больше не пишу. В новом произведении мой талант оборачивается к читателям новой гранью: певца и глашатая великой королевы — химии. Этого от меня властно потребовала жизнь.
Я переглянулся с женой.
— Весьма опрометчивый поступок с ее стороны — требовать химических од и тропарей от человека, который ни бельмеса не смыслит в химии.
— Ерунду порешь! — досадливо прервал он меня. — Шиллер тоже не знал разбойного дела, а прекрасно написал «Разбойников». Химию я знаю, конечно. В пределах шести классов неполной средней школы. Да что я тебе доказываю! Пускай за меня скажет мое перо. Вот послушайте начало рассказа, условно я назвал его «Двадцать четыре часа из жизни гербицидов».
Он загнал меня с женой в уголок тахты, отрезав все пути к отступлению, уселся поближе сам, вынул объемистую тетрадь и принялся читать:
«Часы на стенке гулко и торжественно пробили двенадцать ударов, напоминая человечеству о наступлении адмиральского часа. Я и гостящий у меня неизменный спутник по прежним скитаниям венерианец Рофикин, милейшее и добрейшее существо во всей солнечной системе, накинув на плечи прозрачные хитоны, вышли из дому. Минуту спустя мы уже входили в ближайшее кафе.
Мы уселись с Рофикиным под прохладной тенью полиароматической пальмы, каждый узорчатый лист которой издавал присущий лишь ему запах, отчего в микроатмосфере нашего ресторанного столика царила стойкая атмосфера парикмахерской двадцатого века. Но мы ничего не замечали в горячих спорах по поводу гастролей марсианских циркачей в городе Стерлитамаке.
— Что будем пить? — прервал наши споры мелодичный голос подскочившего к столику робота-официанта.
Я поглядел на своего спутника, Рофикин озабоченно заморгал своими тремя синими глазками.
— Запрограммируйте вашему плазменно-кухонному комбайну такой порядок нашего приема пищи, — распорядился я, — дайте нам... э... э... граммов по двести особой фосфатосульфидной, бутылочку вискозного пивца, на закуску салат из синтетических крабов, пару порций искусственного поросенка с хлорвиниловой, бывшей гречневой, кашей. Ну и на десерт что-нибудь этакое... хотя бы кофе-гляссе из нейтральных газов по-сатурнски. Продукты, надеюсь, у вас свежие?
— Помилуйте, — обиделся робот, — баллоны с ацетиленом только-только с завода прибыли. Тепленькие-с!..»
Прервав чтение, Скрипицын с ухмылкой спросил:
— Увлекает?
— Еще как! — в тон ему ответил я. — Особенно эта, как ее, особая фосфатосульфидная... Ну, давай, читай дальше...
«...Насытившись до отвала, я мысленно пересчитал содержимое своего кошелька. Кажется, все в порядке. Расплатиться хватит. И официанту что-нибудь... «пурбуар», как французы говорят».
— Никаких «пурбуаров»! — крикнули мы с женой в один голос. — Роботы чаевых не берут!
Скрипицын расстроенно взглянул на нас. И тут жена, по женской доброте своей, попыталась пролить бальзам на язвы его авторского самолюбия.
— Рассказ вам, по-видимому, удался, милый Скрипицын. Но... смущает меня этот трехглазый венерик. Имя у него какое-то странное. Если прочесть наоборот, — получается Никифор.
Скрипицын снисходительно похлопал ее по плечу.
— Это и есть мой метод придумывания космических имен. Берешь обычное имя и пишешь его справа налево. В венерианские или марсианские святцы никто ведь не заглядывал? Попробуй докажи, что я не прав! Но слушайте дальше...
Читать ему больше не пришлось. Я и жена, улучив удобный момент, выскользнули из угла.
— Вот что, дружище, — решительно заявил я ему, — чувствуется, что «кофе-гляссе из нейтральных газов» — это вершина твоей химической эрудиции. Поэтому откровенно говорю тебе: брось. Химия — явно не твоя стихия. Поступать в какой-нибудь химический вуз тебе уже поздновато, а без образования популяризатором не станешь...
Скрипицын меланхолично пощипывал свои крохотные усики.
— Прислушайся хоть раз к голосу рассудка, — взывал я, — у науки и без тебя достаточно трубадуров и менестрелей. Пусть твой трехглазый Рофикин в одиночку околачивается на пыльных тропинках далеких планет. Пес с ним! Устройся лучше на какие-нибудь счетно-бухгалтерские курсы. Это, брат, верный кусок хлеба.
Унылая физиономия Скрипицына страдальчески сморщилась, не проронив ни слова, он поплелся к выходу и, только взявшись за ручку двери, спросил-буркнул:
— А где их искать? Курсы-то твои?
— Позвони мне завтра в редакцию, я уточню.
На следующий день Скрипицын исчез.
Прошел год. Сидим мы однажды с женой возле телевизора, и вдруг дикторша объявляет, что сейчас перед нами выступит популярный драматург-фантаст, автор нашумевшей оперетты «Штепсель женит Рофикина». Мгновение спустя на голубом экране появилось хорошо откормленное лицо нашего Скрипицына. Избегая глядеть в объектив камеры, он пространно говорил что-то о балансе созвездий, контокоррентном счете белых карликов и об акцептовании млечных путей.
И мы с женой поняли: с нашей легкой руки на тусклом небе научно-фантастической литературы взошло новое яркое светило с узкоспециальным направлением — счетно-бухгалтерским.
Происшествие в вагоне
Чемодан был великолепный: темно-вишневый, сверкающий застежками, Где купил его этот тучный мужчина с квадратным подбородком, величественный, как император Нерон? В Мехико? Или в одной из лавчонок на набережной Темзы? Во всяком случае, Петя Ковылкин мог поклясться, что именно в таких чемоданах агенты иностранных разведок возят рации и разный шпионский скарб, а уголовники — расчлененные трупы своих жертв. Глаз у Пети в этом смысле был наметанным. Недаром в техническом училище № 2 он считался самым большим докой по части дедукции и сыска.
Приподняв чемодан до уровня груди, мужчина осторожно протискивался вперед по проходу, стараясь не отстать от дамы в пестром плаще. Дама, не теряя времени, отчитывала мужчину за то, что тот снова проворонил места в купейный вагон. Нерон, виновато моргая, пытался что-то объяснить. Вид у поджигателя вечного города был при этом довольно жалкий, но это не обмануло нюх упомянутого выше Пети Ковылкина.
«Должно быть, стреляные воробьи», — подумал он и полез на свою полку.
Поезд набирал темп. Скороговорка колес стала еще более частой. Стенки вагона дрожали. Сквозь дрему Петя слышал, как к ним в отделение кто-то зашел и голосом Нерона попросил у нижнего соседа сегодняшнюю «Правду».
— Сделайте одолжение, — ответил сосед.
Потом Петя, приоткрыв один глаз, увидел, как сосед достал корзину, извлек из нее добрый кусок украинского сала, пару малосольных огурцов и принялся завтракать. Вася с повышенным интересом разглядывал мелькавшие за окном телеграфные столбы.
— Что, молодежь, небось, и тебе закусить хочется? — спросил вдруг сосед.
— Спасибо, не хочу, — отозвался Петя.
— Да ты не стесняйся, дело дорожное. Вот я тебя филейной колбасой попотчую. Гм, странно. Где же она? В корзине нет, в пиджаке тоже. Никто не видел?
— Вы поглядите получше, — посоветовала седоволосая пассажирка, — бывает, что все перероешь, а глядь, оно, что ищешь, на видном месте лежит.
— Ну да, лежит, — пассажир огорченно вздохнул, — ищи ветра в поле!
Петя, вспыхнув, как кумач, и не глядя на соседа, высказал предположение, что колбасу могли свободно украсть.
— Что ты плетешь, парень! — негодующе воскликнула седоволосая. — Кто ж на нее польстится?
— А вот и польстились, — сухо сказал сосед.
Петя спрыгнул со своей полки.
— Если вы подозреваете меня, можете обыскать! — Голос его зазвенел. — У меня у самого корзина полна еды. И я не позволю...
— Ну, ну! — прервал его пассажир. — Никто тебя обыскивать не собирается.
Седоволосая сидела, закрыв глаза, плотно поджав губы.
Густая тьма за окном неохотно расступалась от редких фонарей очередных станций. Сделалось прохладно. Петя, которому понадобилось кое-куда прогуляться, без особых приключений возвращался обратно. Проходя мимо купе, где ехали Нерон с женой, Петя вгляделся... и кровь бросилась ему в голову: пестрая дама посапывала, отвернувшись к стенке, а супруг, косясь на жену и пугливо вздрагивая от малейшего ее движения, резал филейную колбасу и жадно впихивал в рот ломтик за ломтиком.
«А сосед на меня думает», — задыхаясь от обиды, подумал Петя.
— Это... подло! — сказал Петя страшным шепотом. — Зашел к нам газету попросить, а сам колбасу стянул. А люди на меня грешат.
— Молодой человек! — сердито зашипел пассажир. — Убирайтесь отсюда, а не то я надеру вам уши. Я вчера полчаса в очереди отстоял за этой колбасой, мерзавец!
Как оплеванный, Петя поплелся к себе. Седоволосая женщина, которой надо было сходить на следующей станции, сидела одетая с узлом в руках.
