— Да, а потом, в девять, мы пошли в бар — это же АИ, а не АА, — и я просидел там за полночь и домой отправился не один. В моей группе есть одна женщина… Вам это все подтвердят.
Насчёт этого он был не прав. Из восемнадцати человек, входивших в группу АИ, одиннадцать не пожелали ставить под угрозу свою анонимность. Организатор, жилистый парень с конским хвостом, проходивший под кличкой Зет, «Боб», не назвал нам их имён. Он имел право не делать этого. Мы могли бы его заставить, но зачем? Семеро других, согласившихся выступить свидетелями, подтвердили слова Хуруща.
Среди них не было той женщины, с которой, по его утверждению, он отправился домой, но некоторые из них соглашались, что таковая имела место. Мы могли бы установить её личность, но опять-таки какой смысл? Кримтехи взбудоражились, когда нашли на Фулане ДНК Хуруща, но это было крохотное число волос с его руки на её коже: учитывая то, как часто он совал вещи в багажник и вытаскивал их, они ничего не доказывали.
— Так почему он никому не сказал, что у него пропал фургон?
— Он говорил, — сказала мне Ящек. — Просто нам не сообщил. Я разговаривала с его секретаршей, Льелой Кицовой. Пару последних дней он только и знал, что причитал по этому поводу.
— Не успел поставить нас в известность? Как он вообще без него обходился?
— Кицова говорит, что он просто таскает барахло через реку, туда и сюда. Случайный импорт, в очень малых масштабах. Ныряет за границу и хватает дребедень для перепродажи: дешёвую одежду, пиратские диски.
— Куда за границу?
— В Варну. В Бухарест. Иногда в Турцию. Само собой, в Уль-Кому.
— Значит, он просто слишком замотался, чтобы сообщить об угоне?
— Такое случается, босс.
Само собой, причём к его ярости — несмотря на то, что он не сообщил об угоне, ему теперь вдруг очень захотелось его вернуть, — мы не стали отдавать ему фургон. Мы лишь взяли его к огороженной стоянке — удостовериться, что машина действительно его.
— Да, он мой.
Я ожидал, что он будет жаловаться, как дурно обращались с его транспортным средством, но, по-видимому, таким и был его обычный цвет.
— Почему я не могу его забрать? Он мне нужен.
— Повторяю ещё раз: это место преступления. Заберёте его, когда я во всём разберусь. Для чего это всё?
Он пыхтел и ругался, глядя в багажник фургона. Я велел ему ни к чему не притрагиваться.
— Это дерьмо? Понятия не имею.
— Я вот о чём говорю.
Разорванный шнур, куски хлама.
— Ну да. Не знаю, что это такое. Я это сюда не клал. Не смотрите на меня так — зачем мне возить такой мусор?
Позже, у себя в офисе, я сказал Корви:
— Пожалуйста, Лизбьет, остановите меня, если у вас есть какие-то соображения. Потому что я вижу предполагаемую рабочую девушку, которую никто не узнает, без каких-либо причин выброшенную на виду из угнанного фургона, старательно загруженного разным дерьмом. И, знаете ли, ничего похожего на орудие убийства — это весьма определённо.
Я ткнул в бумаги, лежавшие у меня на столе, — они и поведали мне об этом.
— Мусор валяется по всему тому массиву, — сказала она. — По всему Бещелю хватает мусора, он мог подобрать его где угодно. «Он»… Может, и они.
— Подобрали, запихали и бросили, а с мусором — и фургон.
Корви сидела в очень напряжённой позе, ожидая что-то от меня услышать. Всё, что сотворил тот хлам, так это поелозил по мёртвой женщине и покрыл её ржавчиной, словно она тоже была старым железом.
Глава 4
Обе наводки оказались ложными. Помощница из адвокатской конторы бросила работу, не удосужившись об этом сообщить. Мы нашли её в Бьяциалике, на востоке Бещеля. Она крайне огорчилась, что заставила нас похлопотать. «Я никогда не вручаю уведомлений, — твердила она. — Только не таким работодателям. И никогда ничего подобного не случалось». Корви без труда разыскала Розин Губастую. Та занималась своим обычным делом.
«Ничуть не похожа на Фулану, босс». Корви показала мне файл jpeg, для которого Розин с удовольствием позировала. Нам не удалось ни установить источник этой ложной информации, доставленной с такой убедительностью, ни понять, почему кто-то мог принять одну женщину за другую. Поступили и иные сведения, я отрядил людей для их проверки. На своём рабочем телефоне я обнаружил несколько новых сообщений вкупе с пустышками.
Шёл дождь. Распечатка Фуланы на киоске у моей входной двери размякла и пошла полосами. Кто-то приладил глянцевую листовку о концерте балканского техно, та закрыла верхнюю часть её лица. Клубная ночь вырастала над её подбородком и губами. Я отцепил этот новый плакат. Не выбросил — лишь передвинул его так, что Фулана снова стала видна, её закрытые глаза оказались рядом с ним. Диск-жокей Радич и «Команда Тигра». Хард-бит. Других фотографий Фуланы я не видел, хотя Корви заверяла меня, что их развесили в разных частях города.
Разумеется, следы Хуруща обнаружились по всему фургону, но на Фулане, если не считать нескольких волосков, никаких его частиц больше не было. И то сказать: как будто эти избавляющиеся от игромании типы стали бы лгать. Мы попытались узнать у него имена всех, кому он когда-нибудь одалживал фургон. Нескольких человек он упомянул, но настаивал, что машину угнал незнакомец. В первый понедельник после того, как мы нашли тело, мне позвонили.
— Борлу, — снова назвался я после долгой паузы, и моё имя вернулось ко мне, повторенное.
— Инспектор Борлу.
— Чем могу помочь?
— Не знаю. Несколько дней назад я надеялся, что вы сможете мне помочь. Пытался вам дозвониться. Скорее, это я могу вам помочь.
Звонивший говорил с иностранным акцентом.
— Что? Простите, вынужден просить вас говорить громче — линия очень плохая.
Слышны были статические помехи, и голос абонента звучал так, словно был записан на старинном аппарате. Я не мог сказать, была ли это задержка на линии или ему самому всякий раз требовалось так много времени, чтобы ответить. Он говорил на хорошем, но странном бещельском, напичканном архаизмами.
— Кто вы? — спросил я. — Чего вы хотите?
— У меня для вас есть информация.
— Вы говорили по нашей линии оповещения?
— Я не могу. Такая точка.
Он звонил из-за границы. Отчётливо проявляла себя обратная связь устаревших бещельских АТС.
— Откуда у вас мой номер?
— Борлу, заткнитесь.
Я опять пожалел, что у меня нет АОНа, и выпрямился в кресле.
— Из Гугла. Ваше имя указано в документах. Вы возглавляете расследование по той девушке. Миновать секретарей совсем не трудно. Вы хотите, чтобы я вам помог, или нет?
Я на всякий случай огляделся, но со мной никого не было.
— Откуда вы звоните?
Я раздвинул шторы на окне, словно мог увидеть кого-то, кто наблюдал за мной с улицы. Конечно, я никого не увидел.
— Да бросьте, Борлу. Вы и сами знаете, откуда я звоню.
Я делал записи. Я знал, что это за акцент. Он звонил из Уль-Комы.
— Вы знаете, откуда я звоню, а поэтому, пожалуйста, не трудитесь спрашивать, как меня зовут.
— Разговаривая со мной, вы не совершаете ничего противозаконного.
— Вы не знаете, что я собираюсь вам рассказать. Вы не знаете, что я собираюсь вам рассказать. Это… — Он прервался, и я слышал, как он бормотал что-то, прикрыв рукой трубку. — Слушайте, Борлу, я не знаю, как вы смотрите на подобные вещи, но я считаю, что это безумная наглость — то, что я говорю с вами из другой страны.
— Я далёк от политики. Послушайте, если вы предпочитаете… — Последнюю фразу я начал на иллитанском, на языке Уль-Комы.
— Превосходно, — перебил он меня на своём старомодном бещельском с иллитанским акцентом. — Так или иначе, а чёртов язык один и тот же.
Я записал эти его слова.
— А теперь заткнитесь. Хотите услышать мою информацию?
— Конечно.
Я старался придумать способ отследить этот звонок. На моей линии не было нужного оборудования, и могло потребоваться несколько часов, чтобы пройти в обратном направлении, через БещТел, даже если бы я смог связаться с ними, пока он со мной говорит.
— Та женщина, которую вы… Она умерла. Верно? Мертва. Я её знал.
— Мне очень жаль… — Я сказал это только после того, как он долгие секунды ничего не говорил.
— Я знал её… Давно с ней познакомился. Хочу помочь вам, Борлу, но не потому, что вы коп. Святой Свет! Я не признаю ваших полномочий. Но если Марью… если её убили, то кое-кому, о ком я забочусь, может грозить опасность. В том числе и тому, о ком я забочусь больше всего, то есть мне самому. И она заслуживает… Итак — вот всё, что я знаю. Её звали Марьей. Она проходила под этим именем. Я познакомился с ней здесь. Здесь — в Уль-Коме. Я говорю вам, что могу, но много я никогда и не знал. Не моё это дело. Она была иностранкой. Я знал её из-за политики. Она была серьёзной — преданной, понимаете? Только не тому о чём я сначала подумал. Много знала, не тратила времени даром.
