2. «Боян же вещий не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, не «свои вещие персты на живые струны вскладаше, они же сами князем славу рокотаху» свидетельствует в свою очередь, что Боян был вдохновенный поэт, что ему нужны были для сочинения не силы фактические, а стоило только воодушевиться и струны под перстами его славили князя.
На вопрос: на каком языке была первоначально написана Илиада? - решительно отвечаем: не на греческом; ибо Ликург нашёл первые 8 песен её в Кеми, городе Троянском, построенном после падения Трои разорёнными Троянами. Притом же греки в продолжение трех столетий от покорения Трои не знали об этом сочинении; неужели оно могло бы так долго укрываться от них, если бы было их туземное? Хотя семь городов греческих и спорили о месторождении творца Илиады, но потому только, что в каждом из них найдено по несколько вариантов тех же кемеянских или кемских песен, которые легко могли зайти туда из Кеми, бывшей впоследствии во власти Греков, Следовательно, Боян или Омир мог быть и не Грек родом и действительно он был Кемеянин, что подтверждают и сами Греки, говоря, что слово Омир не есть имя певца, а означает будто бы на кемеянском языке только слепца. Вот тут сами Греки говорят, что Илиада первоначально написана была не на греческом языке, иначе не могло бы иностранное для Греков слово, означающее не более как слепца, попасть в оглавление греческого стихотворения.
Поставив всеми этими доводами факт исторический, присвоенный Греками в пользу своей истории, в чисто нейтральное положение, продолжим наши выводы.
Имя Кеми, месторождения Илиады не только не чуждо славянскому миру, но даже повторяется и в самой России в разных местах, как, например, Кем-пно, городок в Познанском округе, Кем-тендей, река в Иркутске, Кемь, уездный город Архангельской губернии, озерко Кемское и речка Кемь в той же губернии, и несколько деревень того же имени.
Теперь возьмем опять для доводов Игориаду. Мы в ней далее читаем:
«Чили воспети было вещий Бояне, Велесое внуче».
Здесь сочинитель Игориады называет Бояна, певца Илиады, Велесовым внуком.
Но Велес или Волос был божество у Руссов, покровительствовавшее коням и волам.
Спрашиваем: станет ли Славянин, или лучше сказать Русс, называть Грека или вообще иностранца внуком божества своего, особенно тогда, когда Греки имели постоянные распри с Руссами и прочими Славянами?
Поэтому певец Илиады, т.е. Боян, должен был быть Руссом.
Далее в Игориаде мы читаем:
«Уже бо братие, не веселая година встала! Уже пустыни силу покрыли. Встала обида в силах Даж-бога внука, вступила (т.е. обида) девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылы на синем море, у Дона плещучи; убуди жирня времена. Усобица князем на поганыя погибе, рекоста бо брат брату: се мое, а то мое же; и начата Князи про малое се великое молвити, а сами на себя крамолу ковати; а поганые с всех стран прихождаху с победами на землю Русскую».
Здесь автор говорит о тяжких временах, приводя в доказательство тому, что пустыни покрыли те места, где прежде процветала сила народная. - Но что же он причисляет к пустыням? - На это он сам отвечает ясно: «Трояню землю, окрестности синего моря и протяжение вдоль Дона», следовательно, Троянскую и Русскую земли. Что прибрежья синего моря были некогда заселены Славяно-Руссами явствует уже из преданий, сохранившихся в народных песнях и сказках, переносящих весь быт востока славянского на синее море, подобно тому как запад славянский концентрируется Дунаем. - Спрашиваем: что заставило его поставить Трою в одну категорию с Россией и даже назвать и ту, и другую страны силою Даж-бога внука, т.е. Славяно-русского божества.
Ответ выводится сам собою следующий: то, что автор Игориады признаёт Илион не токмо Славянским, но даже Русским как истину, давно известную и несомненную. Что Троя и Русь заняты были не только одним и тем же народом, но и одним его племенем; следовательно, Руссы были Трояне или Трояне были Руссы. Но как огромнейшее племя Руссов не могло всё совместиться в Трое, а часть Руссов могла построить Илион, притом прозвания: Трояне, Дардане, Тевкры, Фракийцы и Пеласги не суть собственные имена народа, а только нарицательные, как мы видели выше, следовательно, Руссы есть племенное название народа, заселявшего Трою.
Это подтверждается, в избыток, ещё и тем, что Трояне и Руссы имели одну общую мифологию, однозвучные и часто одинаковые имена, одинаковое оружие, обряды и обычаи.
Далее автор Игориады выводит, в каком виде вступила обида в земли Русские: в Трою девою - это намек или на Гизиопу, похищенную Ираклом, или на Елену, увлеченную Парисом; в Россию вступила она притязаниями князей на доли, в дележе наследия, имевшими следствием междоусобия их. - Здесь автор, сливая Трою и Русь воедино, в один народ, горюет, приводя, так сказать, к одному знаменателю бедствия, его постигшие.
Из этого явствует уже несомненно, что Трояне были никто иные, как Руссы.
Далее автор Игориады говорит:
«На седьмом веце Трояне вреже Всеслав жребий о девицю себе любу».
К чему вошло здесь летосчисление Троянское в таковое ж Русское? Хотя трудно вывести из этого исходную точку летосчисления, давно былого, взятого от Троян; однако же несомненно должно заключить, что у Руссов и Троян было оно некогда общим и начиналось, вероятно, построением Трои, следовательно, опять тот же вывод, что Троя была Славяно-русская.
Этот вывод согласен будет и с доводом г. Воланского, полученным на пути, совершенно отличном от нашего, что Эней был Русс. Кроме того, имя Энея мы встречаем у славян, как, например, Эней-Сильвий (чешский историк, 1458 г.), Юней - имя болгарское, часто встречающееся и теперь у Болгар.
Нет никакого сомнения, что Илиада на отечественном языке нашем была не у одного творца Игориады в руках, а у многих Руссов, но с нашествиями Половцев, Монголов и почти всеобщим сожжением городов русских этот драгоценный древнейший памятник народной славы погиб безвозвратно. Но, впрочем, если бы кто вздумал отыскивать древний список Илиады, тот должен искать его преимущественно начертанным на деревянных дощечках или на пергаменте, изобретённом в Пергаме, городе, построенном Энеем. Но, впрочем, он мог существовать и в позднейших списках.
Греция, достигши высшего своего образования, не могла достигнуть в творениях своих псевдонима, Омира, как же приписывать ей Омира в те времена, когда она была ещё народ почти варварский. Просвещение Греции началось только со времени падения Трои. Хотя впоследствии Греки и написали уже сами Одиссею, но она, несмотря на своей позднейшее появление, суха, местами шероховата, наполнена слишком грубыми вымыслами и очень растянута бесцветными картинами. Одиссея есть образец греческой поэзии, не выдерживающей параллели с Илиадою славянской. Это от того, что Славянам более свойственна поэзия, нежели всем прочим народам; можно даже сказать, что она составляет прирожденное их свойство. Возьмите любую чисто Русскую сказку и вы найдете в ней какое-нибудь место, дышащее высокой поэзией, например описание коня, красавицы - так, что невольно согласитесь, что это отрывок из поэмы. Конечно, почти все остальное в сказке уже изуродовано в изустном предании народа: сравните же описание коня в сказке с описанием коней Ахиллесовых в Илиаде и вы скажете, что оба они одного и того же творца, только в последнем заметно, что оно подвергалось нескольким переводам и обыкновенным при таких случаях переделкам, отчуждавшим его от родного типа.
Поэтому мы можем полагать, что много древних стихотворений обратилось в народные сказки, утратив в изустном предании красоты свои и сохранив их только в тех местах, которые по свойству своему у всякого легко залегали в памяти.
Видно и по истории, что просвещение Греции началось много спустя после покорения Трои. Та первая заимствовала образцы гражданственности, благоустройства и образования, подобно тому, как западные народы начали просвещаться после крестовых походов.
НОВГОРОД и древность его основания
Прежде, нежели начнём наши доводы, приведём здесь слова г. Бодянского, взятые нами из предисловия его к переводу истории Червоной или Галицкой Руси, сочинения г. Зубрицкого.
Он говорит: «Новый Карамзин составит новое бытописание не одной какой-либо из шести Русей, но всей Руси, где каждой отведется должное место, поскольку она входит туда своею личностью и особенностью. Такая история, конечно, умерит несколько безотчетное поклонение истории западных народов, единственных, мол, действователей, покажет каждому, кто только нарочно не станет закрывать глаз своих, что и мы, Русские, взятые все вместе, жили своей самостоятельной и самообразной жизнью, тут ровной и плавной, там бугристой и кипучей, а там самой огненной и бурной, смотря по обстоятельствам, вызывавшим ту или другую сторону нашего народного характера, то или другое наше племя; что и у нас разыгрывалась когда-то не хуже иных драма со всеми её излучинами, неровностями и шероховатостью, что и мы были деятели, только деятели по-своему. А потому нас нельзя мерить мерилом Запада, судить и рядить по случившемуся и случающемуся там, требовать и от нас того, что там было доброго или худого, заставлять не только теперь, но даже и в прошедшем плясать по чужой дудке и погудке и, не находя сходного или не в таком обилии, виде и т.п., объявлять народом прозябающим, бессильным ко всему самобытному и только из особенного человеколюбия осуждать нас на склады и зады азбучные».
