Тяжелое время было сейчас у Псов государевых. Темницы полны, а людей допрашивали день и ночь, отсеивая в сторону невиновных, случайно попавших под руку или попросту бесполезных. Тех, кто уже все рассказал, и ничего нового рассказать больше не мог, вели в суд, состоявший из трех человек. Был тот суд быстрым и суровым. Особенно, когда жребий судить падал на кого-нибудь из сыновей боярина Горана — Волка, Ворона или Тура. Парни, рожденные в крошечной веси на берегу Дуная, получили имена в честь диких зверей, как тогда частенько случалось у словен. Они и сами были, словно звери. Сильные, свирепые и прямые, похожие в этом на отца. Братья превыше всего ставили честь семьи и верность князю, которого почитали вторым после самой богини.
Просторный терем был трибуналом, так называли здешний суд. За столом, застеленным зеленым сукном сидел мужчина лет тридцати с окладистой бородой и пудовыми кулаками. Слева и справа от него расположились заседатели и писарь, который вел протокол.
— Имя? — судья Ворон сурово смотрел на крепкого воина, взятого в плен у княжеской усадьбы. — Из каких будешь?
— Варта кличут, — хмуро ответил тот. — Из глинян я.
— Ты с разбойным умыслом в Словению пришел, — сказал судья. — Тебя за деньги наняли, чтобы бунт учинить. Подтверждаешь?
— Я уже палачу все сказал, — с каменным лицом ответил воин. Только голос его слегка дрогнул. Слегка, самую малость. Можно и не заметить, если невнимательно слушать.
— Есть еще что добавить? — внимательно посмотрел на него Ворон. — Если что важное скажешь, останешься жив. Пойдешь на каторгу, до конца жизни.
— Пошел ты! — сплюнул воин. — Лучше сдохнуть.
— Ты услышан! — кивнул судья. — Вина доказана. Приговор смерть. — Он повернулся к заседателям. — У вас почтенные, есть возражения?
— Смерть ему!
— Виновен, смерть!
— У тебя есть право на последнее желание, — обратился Ворон к подсудимому. — Вода, веревка или железо?
— Железо, — твердо ответил тот.
— Вывести и зарубить, — бросил Ворон, и подсудимого рывком подняли на ноги и потащили на берег Дуная, к большой проруби.
— Быстро тут у вас дела делаются! — удивился князь, который стоял у двери и прослушал все судебное заседание от начала до конца.
— Княже! — судьи встали, склонили головы и ударили кулаком в грудь.
— А чего тянуть-то? — ответил за всех Ворон. — Два десятка бодричей. Просто наемники, ничего важного не знают. Мы тебя и не беспокоили из-за них. Мелкая рыбешка, не чета нашим боярам, или тому ведуну.
— Давайте-ка сюда Моимира, — сказал князь, усаживаясь на простую деревянную скамью. Вся обстановка была аскетична до предела, отражая вкусы Горана, который не терпел излишеств, считая их привилегией баб.
Бывшего жупана привели минут через десять. От былого здоровяка, пышущего здоровьем, мало, что осталось. Псы государевы жалости не знали, и чистосердечное признание при расследовании государственной измены вовсе не означало, что подозреваемый избежит пытки. Оно лишь слегка облегчало его участь. Ведь если испытуемый не переходил последнюю грань боли, то он мог чего-нибудь случайно позабыть, или и того хуже, утаить от следствия. А этого местные мастера допросных дел допустить не могли никак. Это был бы немыслимый урон их профессиональной чести.
— Пощади, княже, — с тоской в голосе сказал Моимир, стоявший на коленях перед столом. — Что тебе в моей смерти? Пошли меня камень рубить! Молю!
— Для начала расскажи, как все было, — с непроницаемым лицом ответил Самослав. — Я протоколы допроса читал. Но хочу и своими ушами послушать. Начинай! С самого начала, и со всеми подробностями.
* * *
За девять месяцев до этих событий. Жупанство Моимира. Бывшие земли дулебов.
— Хозяин! Хозяин! — раскрасневшаяся дворовая девчонка в драных поршнях на ногах и накидке из протертой шкуры забежала к нему в терем. На улице было холодно, и она прислонила замерзшие ладони к печке.
— Чего тебе? — недовольно спросил Моимир, глядя, как на полу жарко натопленной избы растекается лужа. Девчонка нанесла в дом снега.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Там купцы! Франки! — округлив глаза, выпалила девчушка. — Из самого Кельна!
— Франки? Купцы? — неимоверно удивился жупан. Что делать торговцам из Австразии в глухой дулебской дыре, да еще и за полгода до торга? И как в снегах не застряли? Удивительно даже. Он кивнул девчонке. — Зови!
Это и впрямь оказался обоз из Кельна, который сбился с пути и вместо того, чтобы спуститься по льду Рейна до Штрасбурга, повернул налево, по руслу Майна и пошел через земли тюрингов и сербов. Не гнать же этих чудаков! Гость был священен в словенских землях, и на то была сугубо практическая причина. Сегодня ты заплутавшего путника приютил, а завтра тебя самого спасли от мороза, волков и голодной смерти.
Немалая усадьба жупана вместила небольшой обоз легко. Да и было того обоза всего пяток саней на полозьях, придуманных князем Самославом давным-давно. Они, те полозья, широко разошлись уже, почти совсем вытеснив из обихода неудобные волокуши. И людей с тем торговым караваном пришло совсем немного. Всего-то семь человек, из которых пятеро плечистые франки-наемники, взятые в путь для охраны. В общем, странный это был обоз, и странные люди пришли с ним. По замашкам ничуть на купцов не похожие, хоть и притворявшиеся ими изо всех сил. Да только понял это жупан Моимир не сразу, а чуть позже, когда овцы оказались волками. А случилось это далеко за полночь.
— Дай я тебя обниму, друг закадычный! — пьяный в дым жупан пытался затянуть песню, но не мог, забывал слова.
— Бедные вы тут, бедные, — пожалел его франкский купец. — И вроде знатные люди, а живете хуже простых лейдов у моего короля. Только что с руки вас князь, как собак не кормит. Ошейники не носите еще?
— А как иначе жить? — не совсем понял жупан. — Он князь, то бишь герцог, а я жупан, граф по вашему. А то, что мои предки испокон веков владыками были, так что ж теперь… Меняется жизнь.
— А у нас тоже жизнь меняется, — заговорщицки подмигнул ему франк. — Как старуху Брунгильду конями разорвали, герцоги у нас много власти взяли. Войско все под ними, земли, богатства. А король только землицу свою раздает налево и направо, чтобы лейды ему служили верно.
— А у нас вся земля княжья, — тоскливо протянул Моимир. — Не дозволяет, в такую его мать, государь в аллод(1) земли забирать. Сколь раз уже к нему с этим подходили. Э-эх…
— Так что там насчет ошейника? — весело захохотал франк.
— Ты что это, меня в моем доме собственном позоришь? — начал наливаться багровой злостью Моимир.
— Прости! — поднял примирительно руки франк. — Вот тебе перстень золотой за обиду. Выпьем еще!
— Выпьем, — простил его Моимир, надевая на палец массивный перстень.
— Завидую я тебе, жупан! — вздохнул франк. — Ты же можешь и сам герцогом стать. И землю свою иметь, и полновластным государем в своих землях быть, как у нас…
— А как это сделать-то? — начал медленно трезветь Моимир.
— А разве ты раб у князя своего? — удивился франк. — Разве ты не волен сам себе господина выбирать? И не стыдно тебе, знатному человеку, бывшему невольнику кланяться? Если королю моему службу сослужишь, герцогом станешь. Клянусь святым Мартином. Король скоро походом в эти земли пойдет. Что от твоего богатства останется? Снова в землянке жить будешь, да острой палкой землю ковырять. Сам подумай, где тебе лучше будет? Герцогом у великого короля или нищим лесовиком в разоренном княжестве? Вашу соль, железо и города король под свою руку возьмет. А так тебе даже креститься не придется, молись тут, кому хочешь. Вон, на Гарибальда Баварского посмотри. Ну, чем ты хуже?
— Верно франк говорит! Не раб я… — шептал почти уже трезвый Моимир. — Я владыка на своей земле! И отец мой владыкой был, и дед тоже. И ничем я того Гарибальда не хуже, или других знатных мужей. А франки — это силища! Не чета князьку нашему, приблуде безродной! Франки его в тонкий блин раскатают! И меня заодно с ним, если дурнем окажусь.
