раздался стук в дверь, и в номер вошел… Вы, конечно, думаете, дорогие читатели, что это был швед, испанец, болгарин или англичанин? Не угадали, мои дорогие! На этот раз — нет. Вопреки нашим опасениям, чистильщик обуви оказался чистокровным эфиопом. Мы это сразу определили по золотистой коже, острому крючковатому носу и небольшой черной бородке — такой же, как у таможенников в аэропорту, это был совсем еще молодой человек, его лицо светилось самой приветливой из всех приветливых эфиопских улыбок, а в руках он держал две обувные щетки, которые со всей сердечностью протягивал в нашу сторону.
— Наконец-то настоящий эфиоп! — выдохнул взволнованный пан Беганек. — Не забудьте, что этим вы обязаны мне.
Да, цель эксперимента достигнута! У нас в номере находился самый настоящий эфиоп из Аддис-Абебы. Теперь оставалось только узнать у него как можно больше интересного о городе, осмотреть который нам мешал вождь. Поскольку, по нашим сведениям, в Эфиопии многие понимают по-английски, а мы все трое знаем его, мы обратились к вошедшему с приветствием на >том языке. Павел объяснил нашему гостю, с какой целью он приглашен, и попросил уделить нам немного своего драгоценного времени.
Эфиоп внимательно выслушал речь Павла, улыбнулся и приветливо сказал:
— Molto bene![9]
— Он понимает по-английски, но говорит только по-итальянски, — огорчился пан Беганек. — Видимо, в годы оккупации он учился в итальянской школе. Ничего не поделаешь, пан редактор, ваша очередь.
Пришлось мне взять на себя роль интервьюера, потому что я несколько месяцев прожил в Италии и мог с грехом пополам объясниться на этом языке. Я попросил нашего гостя рассказать нам об эфиопских дождях.
— Неужели и вправду дождь будет лить до конца сентября?
Молодой человек улыбнулся еще приветливее и сказал:
— Molto bene!
Не смущаясь этим, я задал ему еще несколько вопросов. На все мы получили тот же ответ:
— Molto bene!
Все было ясно. Из неисчерпаемого запаса слов, какими располагают европейские языки, наш гость усвоил всего лишь два итальянских слова.
— Конец, — сказал я Павлу, — эксперимент провалился. Парень понимает только по-эфиопски.
И тогда случилось нечто неожиданное — на сцену выступил пан Беганек. Грудь вперед, в глазах огонь вдохновения. Он подошел к окну и, указывая пальцем на залитое водой стекло, голосом, охрипшим от волнения, произнес:
— Тыллык зенаб!
Наш эфиопский гость, все больше входивший во вкус этой странной беседы, встретил слова референта бурным восторгом. Громко смеясь и утвердительно кивая головой, он повторил несколько раз: «тыллык зенаб!» А потом начал длинно и подробно о чем-то рассказывать на своем языке. Несомненно, он говорил об исключительно интересных для нас вещах, но что толку, если даже такой крупный знаток эфиопского языка, как пан Беганек, не понял ни слова.
Пришлось признать интервью законченным. При помощи самых любезных и виноватых улыбок мы пытались дать понять эфиопу, что напрасно его побеспокоили. Но парень был иного мнения. Как человек с большой ответственностью относящийся к своим обязанностям, он не желал покидать номера без наших ботинок. Мы не соглашались. Как можно допустить, чтобы первый эфиоп, с которым мы лично познакомились, чистил нам обувь? Таким образом, возник настоящий заколдованный круг: мы не позволяли чистить ботинки, чтобы не оскорбить эфиопа, а тот был обижен, что мы не хотим воспользоваться его услугами. В конце концов нам кое-как удалось успокоить непомерное рвение чистильщика, и мы расстались, вполне довольные друг другом.
После ухода эфиопа Павел заявил, что сыт по горло нашими гениальными идеями и идет звонить французскому торговому представителю. Нам не хотелось сидеть без дела в номере, и мы решили пойти вместе с Павлом, а заодно осмотреть отель.
Но, как оказалось, осматривать было нечего — он нисколько не отличался от международных отелей в Варшаве, Париже, Москве или Риме. Толстые мягкие ковры, удобные кожаные кресла, а в креслах — иностранцы: европейцы и американцы. Во всем роскошном холле ни одного эфиопа и ничего эфиопского.
Павел пошел в контору отеля, чтобы позвонить по телефону, а мы с паном Беганеком остались в холле и взволнованно обсуждали факт полной «дезэфиопизации» отеля. Через некоторое время к нам подошел полный румяный блондин и любезно обратился по-чешски:
— Vy to jste Poláci, velice setešim. Jmenui se Maček a vedu ten hotel[10].
Мы сердечно поздоровались с представителем братского народа, а пан Беганек с присущей ему непосредственностью спросил:
— Пан администратор, скажите, пожалуйста, что, в Эфиопии совсем нет эфиопов?
Приветливо улыбнувшись, пан Мачек ответил, что польский гость, должно быть, «velmi žertovny»[11], но мы можем не беспокоиться — в Эфиопии целых девятнадцать миллионов эфиопов, из них шестьсот тысяч живет в Аддис-Абебе. В отеле же их нет по той простой причине, что он принадлежит американцам и обслуживает только иностранцев. Здесь живут главным образом эксперты различных специальностей, состоящие на службе у правительства Эфиопии.
Затем любезный пан Мачек удалился в свою конторку, сказав на прощание, что, если нам потребуется какая-либо информация об Эфиопии, он всегда к нашим услугам.
После ухода администратора гостиницы появился Павел. Ему удалось связаться с французским торговым посредником и договориться о встрече во второй половине дня. Поэтому он был в отличном расположении духа. Двинув меня в знак приветствуя в плечо, Павел весело сказал:
— Говорите, что хотите, друзья, но эфиопы — самый вежливый народ на свете.
— Почему ты так решил? — спросил я, потирая плечо.
— Потому, что у них имеются формулы вежливости на все случаи жизни. Например, здесь, в отеле. Телефонная связь отсюда осуществляется через почту, но вас ни в коем случае не соединят ни с одним номером, если вы любезно не поговорите с телефонистом на коммутаторе. Надо сказать: «Добрый день, связист. Как твое самочувствие и что у тебя слышно?» Без этого — никуда.
— Чертовски любопытно! — обрадовался референт. — Позвольте, я это запишу.
Он вытащил из кармана большой зеленый блокнот и стал быстро писать.
— Для чего вы это пишете? — с удивлением спросил я.
— Я решил записывать все, что касается интересных эфиопских обычаев. Когда-нибудь мне это обязательно пригодится.
— Уж не собираетесь ли вы писать книгу об Эфиопии? — пошутил я.
Референт спрятал блокнот и бросил на меня уничтожающе-гордый взгляд.
— А что вы думаете, пан журналист, писать книги — это такая уж великая наука? Беганек и не за такие дела брался и, представьте себе, получалось!
— Ну, дорогие мои, не ругаться! — призвал нас к порядку Павел. — Пошли обедать — самое время. Мой француз сказал, что около двух часов должно немного проясниться.
К сожалению, в тот момент ничто не
