Но, как ни странно, все было благополучно. Теплоход уже миновал Финский залив и теперь шел по Балтийскому морю. Тому самому, на берегу которого прошло мое детство.
Стоял столь редкий на Балтике полнейший штиль, и мало-помалу я успокоился. Путешествие перестало казаться дорогой на дно морское. Ведь, в конце концов, далеко не каждое судно тонет. Подавляющее большинство, отслужив свой век, тихо заканчивает существование на корабельном кладбище и отправляется на переплавку.
А после обеда меня ждал приятный сюрприз. На прогулочной палубе я столкнулся с Гришей Ширяевым, который в недоброй памяти Чечне служил в моем взводе командиром отделения.
Мы с Гришей вместе делили все радости и горести той бесконечной войны. Посидели, вспомнили живых и мертвых, выпили немного, и в итоге я чуть было не пропустил свое дежурство.
Смешно, но шеф такого высокого мнения о своей персоне, что даже на корабле один из телохранителей постоянно должен находиться рядом с ним.
Да кому он нужен?
5
Второй помощник Ярцев. Вахта на мостике
Как ни странно, синоптики не ошиблись. Погода на Балтике установилась отменная. Не так, конечно, страшен и небольшой шторм, как его малюют. А большой на крупном и надежном корабле просто утомляет беспрестанной болтанкой.
Морской романтикой сейчас не грезят даже сосунки. Да и какая у нас, блин, романтика? Отход, переход, заход, стоянка и так далее по кругу. Обычная работа со своими плюсами и минусами. Собственно, единственный плюс – это деньги. Не такие уж и большие по нынешним временам, однако на берегу не заработаешь и таких. А минус – постоянные разлуки с семьей. Того и гляди обнаружишь на голове роговые образования. Бабы – они бабы и есть. Варька вон тоже. Ластится как кошка, а потом вдруг и спросит: «В море скоро пойдешь?» А ответишь, что нескоро, сразу кривится. Может, завела кого? Да только как, блин, узнаешь? Счетчика-то на этом самом месте у баб нет. Не догадалась природа. Как было бы просто… Пришел, посмотрел – и все сразу ясно.
Эх, жизнь наша морская! Стараешься, деньги зарабатываешь, а ради кого? Хорошо хоть, рейсы сейчас короткие.
И так всегда. Не успеешь уйти, как уже тянет вернуться. Да и уходить-то не хочется. Что я, ядрен батон, моря не видел? Вода как вода, только соленая и берегов не видать.
– А погодка-то класс! – отвлек меня от неторопливых мыслей стоявший у штурвала Кузьмин.
Хороший Колька рулевой, ничего не скажешь. Если бы пил поменьше – цены бы человеку не было.
– Да, погодка что надо, – ответил я ему в тон и, не выдержав, подначил: – Что, Коля, много выпивки припрятал?
Слегка одутловатое лицо рулевого изображает такое удивление, точно он в жизни не пил ничего, кроме молока и кефира.
– Господь с тобой, Сергеич! Давным-давно завязал. Даже видеть не хочу ее, проклятую!
– Великий актер в тебе пропадает, Коля, – смеюсь, глядя на его уморительную рожу. – Ох, чья бы корова мычала…
В ответ Коля старательно изображает обиду, но не выдерживает и расплывается в улыбке.
– Не бойся, я Жмыху ничего не расскажу, – заговорщицки подмигиваю. – Так сколько? Канистру? Две?
– Нет у нас доверия к человеку, – притворно вздыхает Коля. – Ну, был когда-то за мной грешок. Чай, не ангел. Мало ли кого бес не попутает? Но я же не каждый день…
– Особенно после того, как Жмых прописал тебе по первое число. Гляди, Николай, не доиграйся, – уже всерьез предупреждаю напарника. – Мне перед самым рейсом старик особо наказал, чтобы я за тобой приглядывал. Рулевой ты из лучших, да по нынешним временам и на это не поглядят. Спишут в два счета, и будет полный капец.
– Да не волнуйся ты, Сергеич, – Кузьмин тоже стал серьезным. – Неужели не понимаю? Сам тогда был виноват. Голова дурная, вот и полез к Жмыху права качать. Нет, чтобы затаиться. Не пойман – не вор. Да и старик – мужик толковый. Не задираешься – сквозь пальцы смотрит.
– Не за то волка бьют, что сер, а за то, что корову съел, – подвожу итог под нехитрыми рассуждениями. – Задним умом вы все, ядрен батон, крепки, а как на грудь примете, так вам сам черт не брат. Добро бы мальчишкой был, так ведь тебе уже за сорок. Пора, блин, хоть что-то соображать. В Марселе так набрался, что чуть на пароход не опоздал. Как бы тогда до дому добирался? Ждал бы, пока нас судьба опять в те края занесет?
– Не трави душу, – взмолился Кузьмин. – Сказал же: исправлюсь. Жизнь, сам знаешь, собачья. Болтаешься целый век по морям, как дерьмо в проруби. На пассажиров наших посмотришь – загривки наели, денег полные штаны, а глядят на нас, как на белых негров. А сами-то чем лучше? Тем, что покуда мы горбатились, они всю страну разворовать успели? Будь бы моя воля, я бы их всех… А так нам только и остается, что пить. Дозу примешь – вроде полегчает.
– Все равно это не выход, – говорю после долгой паузы. – Да и всегда были те, кто живет получше прочих. Что сейчас, что при коммунистах, что при царе Горохе. Или, ядрен батон, на Западе иначе? Сам же видел, должен соображать. Мы с тобой хотя бы не самые последние люди, что-то себе еще можем позволить. И давай не будем больше об этом. Болтай, не болтай – все равно ничего не изменишь. Работа у нас пока еще есть, платить что-то платят, погода отменная. Вон звезд сколько высыпало! Полный капец! Где ты еще такое увидишь?
– По мне, так хоть век их не видеть. Денег в кармане от них не прибавится. А ведь скоро четверть века, как по морям шастаю! Как в восемнадцать забрали на флот, так и пошло-поехало. Три года на Северном отмурыжил со всеми сопутствующими удовольствиями. Шторма, морозы, палуба за минуту льдом обрастает. Это на Черноморском кайф ловили, а у нас, коли волной смоет, на воде и минуты не продержишься. Летом – и то тепла настоящего нет. Подумаешь, звезды! Хрена мне с них!
– Приземленная ты душа! – говорю, прикуривая сигарету и ловя себя на мысли, что мне тоже нет никакого дела до сверкающих над нами точек. Давным-давно по ним хоть курс определяли. Помню, как и нас в училище натаскивали, точно на дворе девятнадцатый век и нет в помине всех этих спутников, радиопеленгов и прочих облегчающих жизнь штурмана предметов. И кому это надо? Практика под парусами, бим-бом-брамсели и прочая мура, что никогда не понадобится в жизни современному моряку. Удивительно еще, что на родной военной кафедре в порядке ознакомления не обучали пальбе ядрами и абордажному бою, а уже потом читали лекции о ракетных установках и реактивных бомбометах!
И ведь все равно, ядрен батон, ничего не помню из той дребедени, которой усиленно пытались забить мою бедную голову! Или почти ничего. А к чему мне это? Человек очень быстро забывает все, с чем в жизни не сталкивается. Три начала термодинамики, например. Уверен: спроси любого, кроме разве что чудом уцелевшего физика, что это такое, и в ответ услышишь лишь невнятное бормотание. А ведь каждому их в школе вдалбливали. Тогда для чего нас учат? Чтобы чем-то занять годы, пока мы еще малы для работы?
И какие только глупости, блин, не лезут в голову во время вахты, особенно ночной. Как ни крути, спать-то все равно хочется, а если вахта еще и спокойная, как сегодня… Тихая погода, открытое море, дел, можно сказать, никаких. Одна забота: выдержать курс и скорость. Ерунда. И время – половина третьего. До смены еще полтора часа. Пассажиры давно угомонились. Все, кроме заядлых выпивох, которые потом полдня дрыхнут по каютам. Да и что им еще делать? До порта все равно далеко.
– А каких бабцов я видел на борту, пальчики оближешь! Нам такие и не снились. А горячие, небось! – перевел разговор на другую мужскую тему рулевой. – Вот, помню, в Питере сошелся с одной такой. Огонь, а не баба. Не поверишь, Сергеич, но я за месяц семь килограммов потерял!
Я критически посмотрел на рулевого и решил не поверить. Кожа да кости. Такому семь килограммов сбросить – один скелет останется. Я после свадьбы наоборот в весе прибавил. Нет, любились мы сильно, но и ел я под это дело за троих, не меньше. Силенки-то требовались. Голодный с бабой ничего не сделаешь. Осрамишься. В одном Колька прав: постель для мужика – та же работа. Недаром когда на работе замудохаются, что тогда говорят?
