Говорят, Панфилов дал ему квартиру. А заявление продемонстрировал на бюро обкома.
Цуриков, парень огромного роста, ухаживал в гостях за миниатюрной девицей. Шаблинский увещевал его:
— Не смей! Это плохо кончится!
— А что такое?
— Ты кончишь, она лопнет.
Этот случай произошел зимой в окрестностях Караганды. Терпел аварию огромный пассажирский самолет. В результате спасся единственный человек. Он как-то ловко распахнул пальто и спланировал. Повис на сосновых ветках. Затем упал в глубокий сугроб. Короче, выжил.
Его фотографию поместила всесоюзная газета. Через сутки в редакцию явилась женщина. Она кричала:
— Где этот подлец?! У меня от него четверо детей! Я его двенадцатый год разыскиваю с исполнительным листом!
Ей дали телефон и адрес. Она тут же села звонить в милицию.
В Ленинград приехал Марк Шагал. Его повели в Театр имени Горького. Там его увидел в зале художник Ковенчук.
Он быстро нарисовал Шагала. В антракте подошел к нему и говорит:
— Это шарж на вас, Марк Захарович.
Шагал в ответ:
— Не похоже.
Ковенчук:
— А вы поправьте.
Шагал подумал, улыбнулся и ответил:
— Это вам будет слишком дорого стоить.
Драматург Альшиц сидел в лагере. Ухаживал за женщиной из лагадминистрации в чине майора. Готовил вместе с ней какое-то представление. Репетировали они до поздней ночи.
Весь лагерь следил, как подвигаются его дела. И вот наступила решающая фаза. Это должно было случиться вечером. Все ждали.
Альшиц явился в барак позже обычного. Ему дали закурить, вскипятили чайник. Потом зеки сели вокруг и говорят:
— Ну, рассказывай.
Альшиц помедлил и голосом опытного рассказчика начал:
— Значит, так. Расстегиваю я на гражданине майоре китель…
Как известно, все меняется. Помню, работал я в молодости учеником камнереза (Комбинат ДПИ). И старые работяги мне говорили:
— Сбегай за водкой. Купи бутылок шесть. Останется мелочь — возьми чего-то на закуску. Может, копченой трески. Или еще какого-нибудь говна.
Проходит лет десять. Иду я по улице. Вижу — очередь. Причем от угла Невского и Рубинштейна до самой Фонтанки. Спрашиваю — что, мол, дают?
В ответ раздается:
— Как что? Треску горячего копчения!
У футболиста Ерофеева была жена. Звали ее Нонна. Они часто ссорились. Поговаривали, что Нонна ему изменяет. Наказывал он жену своеобразно. А именно — ставил ее в дверях. Клал перед собой мяч. А затем разбегался и наносил по жене штрафной удар. Чаще всего Нонна падала без сознания.
Шло какое-то ученое заседание. Выступал Макогоненко. Бялый перебил его: — Долго не кончать — преимущество мужчины! Мужчины, а не оратора!
Юрий Олеша подписывал договор с филармонией. Договор был составлен традиционно:
«Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем «автор»… Московская государственная филармония, именуемая в дальнейшем «заказчик»… Заключают настоящий договор в том, что автор обязуется…» И так далее.
Олеша сказал:
— Меня такая форма не устраивает.
— Что именно вас не устраивает, Юрий Карлович?
— Меня не устраивает такая форма: «Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем „автор”».
— А как же вы хотите?
— Я хочу по-другому.
— Ну так как же?
— Я хочу так: «Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем — „Юра”».
Году в тридцать шестом, если не ошибаюсь, умер Ильф. Через некоторое время Петрову дали орден Ленина. По этому случаю была организована вечеринка. Присутствовал Юрий Олеша. Он много выпил и держался несколько по-хамски. Петров обратился к нему:
— Юра! Как ты можешь оскорблять людей?!
В ответ прозвучало:
— А как ты можешь носить орден покойника?!
Моя тетка встретила писателя Косцинского. Он был пьян и небрит. Тетка сказала:
— Кирилл! Тебе не стыдно?!
Косцинский приосанился и ответил:
— Советская власть не заслужила, чтобы я брился!
Шла как-то раз моя тетка по улице. Встретила Зощенко. Для писателя уже наступили тяжелые времена. Зощенко, отвернувшись, быстро прошел мимо.
Тетка догнала его и спрашивает:
— Отчего вы со мной не поздоровались?
Зощенко ответил:
— Извините. Я помогаю друзьям не здороваться со мной.
Николай Тихонов был редактором альманаха. Тетка моя была секретарем этого издания. Тихонов попросил ее взять у Бориса Корнилова стихи. Корнилов дать стихи отказался.
— Клал я на вашего Тихонова с прибором, — заявил он.
Тетка вернулась и сообщает главному редактору:
— Корнилов стихов не дает. Клал, говорит, я на вас с ПРОБОРОМ.
— С прибором, — раздраженно исправил Тихонов, — с прибором. Неужели трудно запомнить?!
В двадцатые годы моя покойная тетка была начинающим редактором. И вот она как-то раз бежала по лестнице. И, представьте себе, неожиданно ударилась головой в живот Алексея Толстого. — Ого, — сказал Толстой, — а если бы здесь находился глаз?!
Умер Алексей Толстой. Коллеги собрались на похороны. Моя тетка спросила писателя Чумандрина:
— Миша, вы идете на похороны Толстого?
Чумандрин ответил:
— Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чумандрин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не пойду.
Писатель Чумандрин страдал запорами. В своей уборной он повесил транспарант: «Трудно — не означает: невозможно!»
Мейлах работал в ленинградском Доме кино. Вернее, подрабатывал. Занимался синхронным переводом. И вот как-то раз он переводил американский фильм. Действие там переносилось из Америки во Францию. И обратно. Причем в картине была использована несложная эмблема. А именно, если герои оказывались в Париже, то мелькала Эйфелева башня. А если в Нью-Йорке, то Бруклинский мост. Каждый раз добросовестный Мейлах произносил:
— Нью-Йорк… Париж… Нью-Йорк… Париж…
Наконец это показалось ему утомительным и глупым. Мейлах замолчал.
И тут в зале раздался голос с кавказским акцентом:
— Какая там следующая остановка?
Мейлах слегка растерялся и говорит:
— Нью-Йорк.
Тот же голос произнес:
— Стоп! Я выхожу.
У одного знаменитого режиссера был инфаркт. Слегка оправившись, режиссер вновь начал ухаживать за молодыми женщинами. Одна из них деликатно спросила:
— Разве вам ЭТО можно?
Режиссер ответил:
— Можно… Но плавно…
У Хрущева был верный соратник — Подгорный. Когда-то он был нашим президентом. Через месяц после снятия все его забыли. Хотя формально он был много лет главой советского правительства.
Впрочем, речь не об этом. В 63-м году он посетил легендарный крейсер «Аврора». Долго его осматривал. Беседовал с экипажем. Оставил запись в книге почетных гостей. Написал дословно следующее:
«Посетил боевой корабль. Произвел неизгладимое впечатление!»
Одного нашего знакомого спросили:
— Что ты больше любишь — водку или спирт?
Тот ответил:
— Ой, даже не знаю. И то и другое настолько вкусно!..
Академик Козырев сидел лет десять. Обвиняли его в попытке угнать реку Волгу. То есть буквально угнать из России — на Запад.
Козырев потом рассказывал:
— Я уже был тогда грамотным физиком. Поэтому, когда сформулировали обвинение, я рассмеялся. Зато, когда объявляли приговор, мне было не до смеха.
По ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный, как вакса, дрался с белокурым поляком.
Диктор пояснил:
— Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах.
Борис Раевский сочинил повесть из дореволюционной жизни. В ней была такая фраза (речь шла о горничной): «…Чудесные светлые локоны выбивались из-под ее кружевного ФАРТУКА…»
Псевдонимы: Михаил Юрьевич Вермутов, Шолохов-Алейхем.
В Тбилиси проходила конференция на тему — «Оптимизм советской литературы». Было множество выступающих. В том числе — Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы. Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе:
— Вопрос предыдущему оратору.
— Пожалуйста.
— Я относительно Байрона. Он был молодой?
— Что? — удивился Наровчатов. — Байрон? Джордж Байрон? Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что?
— Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был красивый?
— Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело?
— Да так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?
— Кто? Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно.
— И последний вопрос. Он был талантливый?
